Праздник Пушкина
(Письма из Москвы — июнь 1880)
Участие Ф. М. Достоевского в большом общественно-литературном событии — торжественном открытии памятника Пушкину в Москве 5–8 июня 1880 года — было последним ярким выступлением писателя перед широкой аудиторией. Произнесенная 8-го июня, на заседании Общества любителей российской словесности, речь Достоевского, по единодушному свидетельству современников, произвела на слушателей потрясающее впечатление. В III Отделение поступила анонимная информация о популярности речи Достоевского с предложением принять меры против ее распространения (см. статью Н. Ф. Бельчикова 'Пушкинские торжества в Москве в 1880 году в освещении агента III Отделения'. — 'Октябрь', 1937, N I).
Однако когда речь была напечатана в 'Московских ведомостях' (1880, N 162 от 13 июня) и других газетах и журналах, а также, с авторскими разъяснениями и ответом А. Д. Градовскому, помещена в 'Дневнике писателя' ('Единственный выпуск на 1880 год, август'), она вызвала многочисленные отклики разноречивого характера. Очерк Г. Успенского дает представление об отношении к речи Достоевского революционно-демократических кругов. На Пушкинских торжествах 1880 года Г. Успенский (1843–1902) был представителем редакции 'Отечественных записок'. Свои впечатления он выразил в статье 'Пушкинский праздник' (в т. 3 Сочинений Г. Успенского 1891 года названа 'Праздник Пушкина'). Статья эта писалась и присылалась в журнал в несколько приемов; мемуарные и публицистические элементы в ней переплетаются: впечатления от только что увиденного и услышанного дополняются более поздней их оценкой. В начале статьи дается описание самих праздников. Правильно оценивая либеральное краснобайство большинства ораторов, Успенский подчеркивает особенно, что это праздник в честь литературы, подчеркивает и размах энтузиазма многотысячной толпы, собравшейся у памятника Пушкину.
Основная часть статьи посвящена речам И. С. Тургенева и Ф- М. Достоевского, выступления которых Успенский выделяет. Под влиянием первого впечатления Успенский акцентирует внимание на близких ему идеях в речи Достоевского: долге интеллигенции перед народом и впервые публично высказанном уважении к типу скитальца, жаждущего общечеловеческого счастья. Импонирует Успенскому и толкование Достоевским народности Пушкина и предсказание великого будущего России. Реакционные же моменты в речи Достоевского Успенский первоначально отмечает лишь мимоходом, сосредоточивая на них внимание. в заключительной части статьи, которая в тексте 'Отечественных записок' отделена чертою, а в т. 3 Сочинений (СПб. 1891) предварена подзаголовком 'На другой день'. В этой части Успенский осуждает 'умысел' Достоевского развенчать избранный скитальцем путь борьбы и призвать его как 'фантазера без почвы' к смирению, осуждает и трактовку образа Татьяны, как выражения 'народного' идеала покорности долгу.
Переоценку речи Достоевского Успенский производит уже после появления ее в 'Московских ведомостях', отчасти, по-видимому, под влиянием Салтыкова-Щедрина, который высказывал резкое недовольство присылаемыми корреспонденциями (см. письмо Г. И. Успенского к М. И. Петрункевичу от 14 июля 1880 г. — Успенский, XIII, 228). Учитывая политическую ситуацию (с одной стороны, подъем революционных настроений в среде демократической интеллигенции, с другой — попытку правительства ввести эти настроения в либеральное русло, выражением которой и явилось санкционирование временным диктатором Лорис-Меликовым Пушкинских торжеств) и руководствуясь идеологическими соображениями, Салтыков-Щедрин стремился нейтрализовать успех речей Тургенева и Достоевского, противопоставив им более острое критическое выступление одного из сотрудников 'Отечественных записок'. Неудовлетворенный статьей Успенского, он обращается к Н. К. Михайловскому с просьбой познакомиться с речами Достоевского и Тургенева и написать о них 'в июльской книжке' 'Отечественных записок' (см. письмо Салтыкова-Щедрина к Михайловскому от 27 июня 1880 г.). Михайловский в своих 'Литературных заметках' (03, 1880, N 7) откликнулся на это пожелание. Однако, полемизируя с Тургеневым и Достоевским, он, в оценке Пушкинской речи, в основном, присоединился к Успенскому.
В т. 3 Сочинений Успенский сохраняет и ту часть своих заметок, которые написаны под непосредственным впечатлением, и заметку, написанную после чтения речи в журнале, как бы представляя их на суд читателя и последующих поколений.
Во второй своей статье, появившейся в том же 1880 году в 'Отечественных записках' под заглавием 'На родной ниве', а в издании 1891 года под названием 'Секрет', Успенский подвергает острой критике противоречивость суждений Достоевского. Статья эта, являясь непосредственным продолжением заметки 'На другой день', не имеет, однако, мемуарного характера: это уже не отражение непосредственных впечатлений, а острая пародия, построенная в форме диалогов между автором речи и различными представителями публики, вплоть до пушкинской Татьяны. Полемизируя с Достоевским в заключительной части статьи, Успенский противопоставляет проповеди нравственного совершенствования 'настоящее', то есть революционное дело.
Несколько позднее Успенский вновь возвращается к Пушкинской речи Достоевского в связи с нападками на нее реакционного публициста К. Н. Леонтьева, который в статье 'О всемирной любви. Речь Ф. М. Достоевского на Пушкинском празднике' ('Варшавский дневник', 1880; N 162, 169, 173 от 29 июля, 7 и 12 августа; ЛН, 1934, N 15, стр… 144–147): противопоставляет столь нашумевшей, по его словам, речи Достоевского 'менее прославленную', 'благородно-смиренную' (выражение Леонтьева) речь К. П. Победоносцева, произнесенную 'почти в одно время' в Ярославской епархии на выпуске в училище для дочерей церковнослужителей. В 1882 году в брошюре 'Наши новые христиане' Леонтьев, сближая этико- религиозные воззрения Толстого и Достоевского, обвиняет их в ереси за использование христианского учения как проповеди любви к ближнему, 'всеобщего братства народов' и, всемирной 'гармонии'.
В очерке в 'Ожидании лучшего' (1883) Г. Успенский выступает против К. Леонтьева в защиту Достоевского. Не будучи толстовцем, относясь к Достоевскому как к 'безумному, страстному проповеднику суровой аскетической морали' (В. М. Михеев, О Глебе Ивановиче Успенском. — 'Народное благо', 1902, N 11, 12) и сознавая утопичность идеи христианской любви как панацеи от социальных бед, Успенский тем не менее проводит резкую грань между нравственными идеалами Достоевского и Толстого, с одной стороны, и лицемерно-охранительными установками реакционеров типа Леонтьева, с другой.
ПРАЗДНИК ПУШКИНА
(Письма из Москвы — июнь 1880)
…Вчера, 8-го июня, музыкально-литературным вечером в залах Благородного собрания окончились четырехдневные торжества в честь открытия памятника Пушкину [1], и сегодня же мне бы хотелось передать вынесенные впечатления. Следовало бы, минуя все ненужное и не идущее к делу, прямо начать речь о том, что осталось от этих торжеств самого существенного, ценного, достойного памяти, но именно 'свежесть-то впечатлений' торжества, которое только вчера окончилось, и не позволяет сделать этого так, как бы хотелось. Существенное и ценное пока еще тонет в шуме и громе ораторских речей, бряцании лир, в звуках музыки, в треске бесчисленных аплодисментов, в беспрестанных криках 'браво' и 'ура', в звоне ножей, вилок, стаканов и рюмок, в чмоканье поцелуев — все это вместе сильно мешает сосредоточиться на нравственном значении минувшего торжества. 'Нечто сербское' — определяют 'Современные известия' общий 'облик' миновавшего торжества, и как, по-видимому, ни нелепо это уподобление, но оно все-таки недаром сорвалось с пера г-на Гилярова-Платонова [2] <…>
В течение двух с половиною суток никто почти (за исключением И. С. Тургенева, Ф. М. Достоевского) не сочел возможным выяснить идеалы и заботы, волновавшие умную голову Пушкина, при помощи равнозначащих забот, присущих настоящей минуте; никто не воскресил их среди теперешней
