Генри Лоусон. Рассказы
Катарина Сусанна Причард. Девяностые годы
ДВА МАСТЕРА
У австралийцев есть обычай — посылать друзьям, живущим вдали от родины, листья эвкалипта. В одном из рассказов этой книги вы прочтете о том, как волнующе, и сладко, и горько, они пахнут, брошенные в огонь, и дымок костра становится дымом отечества. Литература Австралии тоже напоена соками ее земли, как серебристый эвкалиптовый лист. И трудно найти двух других писателей, которые бы дали лучшее представление о путях ее развития, чем Генри Лоусон и Катарина Сусанна Причард.
Первый рассказ Лоусона был опубликован в 1888 году — календарь тогда успел отсчитать сто лет с тех жарких январских дней, когда в залив, над которым сегодня высятся небоскребы Сиднея, самого большого города страны, вошли одиннадцать английских кораблей с каторжниками и конвоирами. Новые колонии Великобритании выросли из каторжных поселений. Среди ссыльных было немало жертв промышленного переворота, доведенных до отчаяния нищетой, и политических преступников. Лихой бунтарь, о котором сложены баллады, в сознании народа заслоняет ревностного строителя империи.
Однажды ночью темной,
Когда весь город спит,
Я отомщу тиранам —
Никто не убежит.
Я жару дам законникам,
Наплачутся — ей-ей!
Им лучше бы не отправлять
Меня в Ботани-Бэй!
Для чернокожих аборигенов, живших в условиях первобытнообщинного строя, колонизация означала разрушение племенного уклада, потерю охотничьих угодий, кормивших их спокон веку, физическое истребление.
Девятнадцатый век — колониальный период в истории Австралии, что подразумевает и юридический статус форпоста Британии, и самый дух культурной зависимости. Поселенцы строили дома из красного кирпича в георгианском стиле, как в Англии XVIII века. Готика Сиднейского университета, открытого в 1852 году, свидетельствовала свое почтение Оксфорду и Кембриджу. Художники писали в духе английской школы романтического пейзажа. Афиша «королевского» театра сообщала о премьере пьесы по роману Вальтера Скотта или исторической драмы Булвер-Литтона. Ранняя проза следовала просветительскому роману- жизнеописанию, с его робинзонадой, авантюрным сюжетом, морализаторством. В стихах слышались отзвуки Попа и Томсона, Байрона и Вордсворта, Теннисона и Суинберна. Когда в сиднейской гавани бросал якорь корабль, несколько месяцев бороздивший волны трех океанов, его встречала толпа жаждущих узнать новости «из дому». Англия еще долго оставалась для поселенцев домом. В очерке Лоусона «Песни, которые пели они» есть живая сцена: старатели, взявшись за руки, поют о «счастье прежних дней», о море, разлучившем друзей, и «поленья в очаге словно застилает пеленой воды…».
Английский иммигрант превращался в австралийца по мере того, как он отдавал освоению страны все больше сил и лет, связывал с ней надежды на будущее потомков, осознавал, что у него есть интересы, отличные от интересов британской короны. Уже в записках «Поселенцы и каторжники, или Воспоминания эмигранта-мастерового о шестнадцати годах труда в австралийской глуши» (1847) Александр Харрис констатирует, что и подрастающее, и зрелое поколение австралийцев «среднего и низшего класса» смотрит на английское владычество «как на узурпаторство, и притом весьма себялюбивого характера».
На Всемирную выставку в Париже австралийские колонии прислали кипу шерсти, слиток золота и мешок пшеницы. Успешное разведение овец сделало Австралию «местом производства шерсти», одной из «плантаций сырого материала для метрополии», поглощавшей «избыточных» английских рабочих.[1]«Золотая лихорадка» 1851 года вызвала мощный приток населения и ускорила развитие капитализма. Если в умах государственных мужей — основателей колоний витал образ новой Британии, которая, возможно, займет когда-нибудь место одряхлевшего льва, то подлинных создателей Австралии — стригалей, гуртовщиков, старателей, фермеров, городских рабочих — манило видение образцовой демократии, избавленной от пороков и Старого и Нового Света. Австралийскую мечту питали демократические движения — за ликвидацию каторги, самоуправление и расширение избирательного права, аграрную реформу, которая бы умерила аппетиты крупных землевладельцев- скваттеров и открыла доступ к земле мелким фермерам. Важнейшим истоком революционных традиций стало Эврикское восстание золотоискателей (1854 г.). Росли профсоюзы, первыми в мире завоевавшие восьмичасовой рабочий день (1856 г.). В литературе колониального периода австралийская мечта воплотилась в гражданственной поэзии Чарльза Харпура (1813–1868): он хотел бы «молнией негодования» выжечь «тысячи зол необыкновенно дисгармоничного мира», все, что мешает вырастить «дерево Свободы».
Просторы неисследованных земель, нехватка рабочих рук и ослабление сословных перегородок порождали также иллюзии, способствующие созданию буржуазного мифа о «счастливой Австралии», исторической исключительности земли обетованной, где каждый, если он усерден и честен, может разбогатеть и возвыситься. В бурные, «ревущие» 90-е годы XIX века достигает своего апогея борьба за осуществление мечты и наносится жестокий удар иллюзиям. Крепнет движение за объединение колоний и государственную самостоятельность. Экономический кризис и «великие забастовки» 1890–1894 годов подрывают наивную веру в то, что источники зла находятся вне Австралии, обнажая глубокие классовые противоречия в самом австралийском обществе. Широкое распространение получают идеи утопического социализма и всевозможные рецепты социальных панацей. Под влиянием американского экономиста Генри Джорджа, предложившего в своей книге «Прогресс и бедность» (1897) облагать налогом лишь земельную собственность, по всей стране возникли «лиги единого налога». «Клубы Беллами» явились результатом огромной популярности социально-утопического романа американского писателя Эдуарда Беллами «Взгляд в прошлое: 2000–1887» (1888). Глава австралийских социалистов-утопистов Уильям Лейн полагал, что в романе Беллами изображено «идеальное общество», и свои воззрения также изложил в форме романа «Рай рабочего» (1892), преследовавшего и чисто практическую цель — собрать деньги для арестованных забастовщиков Квинсленда. В обстановке социального брожения, протеста, надежд на близкие перемены закладывались основы национальной литературы.
«Дух — демократический, направление — наступательно-австралийское». Слова, сказанные Джозефом Ферфи о собственном романе «Такова жизнь» (1903), могли бы стать девизом нового литературного направления, колыбелью которого был сиднейский еженедельник «Буллетин». На почве радикально-демократической идеологии, республиканизма и утопического социализма родился австралийский критический реализм. У него есть своя особенность в сравнении с классическим реализмом в европейских литературах: простой труженик показан крупным планом, в фокусе, а не на периферии повествования. В Австралии критический реализм рождается на более позднем историческом этапе, когда в мировой литературе идет процесс демократизации героя. Его катализаторами служат рабочее движение, влиятельное, выдвигающее общенациональные задачи, распространение социалистического учения, социальная активность широких масс в 90-е годы, а также рост грамотности — следствие обязательного начального образования. Маркс подчеркивал, что в Австралии, в отличие от США, «сопротивление монополистам, связанным с колониальной бюрократией, начато рабочими». [2] Показательно, что многие писатели «Буллетина» вышли из низов — Г. Лоусон, Дж. Ферфи, Ст. Радд, Э. Дайсон. Лоусон явился глашатаем не только крепнущего национального, но и классового самосознания австралийского пролетариата.
Два жанра преобладали в литературе 90-х годов — баллада и рассказ из жизни австралийской
