хлев, снял обротку и проговорил:
– - Ну, вот тебе и место, гуляй здесь!
Жеребёнок почувствовал, что с него сняли обротку, сразу рванулся в сторону, взлягнул, причём чуть не попал Макару пятками в грудь, и, забившись в угол, остановился там, дрожа всем телом.
– - Ишь как тебя приучили… Ну постой, здесь тебе того не будет!
И Макар засыпал в кормушку принесённый молодухой невеяный овёс и вышел из хлева.
Макар всегда и со всей скотиной обходился ласково, старался не бить, не кричать на неё и семейным не позволял этого делать. Так же стал он обращаться и с Дичком. Мало того, он на первых порах сам стал ухаживать за ним: сам носил корм, сам поил, сам таскал подстилку. Допускал он и дочь с невесткой это делать иногда, но сам всё-таки присматривал: достаточно ли они корма или пойла ему дали, так ли положили. На первых порах Дичок не подпускал к себе никого. Только кто покажется в хлеве, он бросается в угол, настораживается, поднимет уши и стоит, смотрит. Едва кто делал к нему шаг, он, прижимая уши, начинал охмыляться и семенил задними ногами. Старуха, когда носила пойло овцам, всегда опасливо озиралась, не бросился бы он на неё, не ударил бы как. Настороже были всегда и девка с невесткой. И только Макар не обращал на это никакого внимания. Положит корм, подойдёт к нему и, ласково отпрукивая, ухитрится как-нибудь схватить за шею или за холку и начнёт гладить его, почёсывать, называть нежными именами. Мало-помалу жеребёнок стал привыкать к нему, встречать более дружелюбно и не отскакивал уже от кормушки, когда кто-нибудь появлялся в хлеве.
Мало-помалу Дичок стал позволять дотрагиваться до себя не только Макару, но и старухе, снохе, а особенно девке. Девке потому, что она всех больше ухаживала за ним и обходилась ласково и, кроме того, часто выносила горбушку или кусочек хлеба.
К весне Дичок поднялся, вырос и сделался ещё круглее корпусом. В первую бороньбу Макар пожалел его запрягать в борону. Но в яровой сев, когда работа бывает легче и когда лошади несколько поправляются на вырастающей к этому времени зелёной траве, он решился попробовать его. В один полдень он послал Федорку в стадо привести его. Девка живо прикатила с ним, и Макар, благословясь, исподволь стал надевать на него хомут. Дичок было фыркнул, насторожил уши и поднял голову, но Макар с девкой, одерживая его, надели-таки хомут, стали засупонивать и вхлёстывать гужи [Засупонивать и вхлёстывать гужи -- затягивать кожаную петлю, которая соединяет хомут с оглоблями и дугой.]. Сделав это, Макар под уздцы повёл Дичка на полосу, зорко следя, как бы он не рванулся назад и не наскочил бы на борону.
Дичок шёл на полосу неохотно; остановился было, когда опрокинули на пашне борону зубьями вниз и ему стало тяжело её тащить; но его опять погладили, почесали, и он легко двинулся с места.
Два раза взад и вперёд Макар сам провёл Дичка по полосе за девкой, которая ехала впереди на старой лошади. Потом связал вдвое повод и надел его дочери на руку, сам же отошёл в сторону. Жеребёнок пошёл как 'милое дитятко'.
– - Заходит-то, заходит как на повороте, словно старая лошадь! -- говорила Федорка, и лицо её светилось счастливой улыбкой.
– - Обыркается, бог даст, и пойдёт! -- сказал Макар и не пошёл уж больше за жеребёнком, а остался на конце полосы.
Следующею зимою, когда выпало достаточно снега и санная дорога установилась совсем, Макар попробовал Дичка в упряжке, для этого он запряг старую лошадь в дровни и пустил вперёд, а Дичка, запряжённого в другие сани, на аркане пустил позади. На передней лошади поехала невестка; на Дичке он сам с Федоркой.
Когда тронули от двора, то Дичок рванулся с места сразу и полез было на передние дровни. Но молодуха ударила по лошади. Тогда Дичок бросился в одну сторону, потом в другую, но, натягиваемый арканом и управляемый вожжами, он поневоле вышел на дорогу и плавно побежал вперёд.
– - Ну вот, так-то беги, не сворачивай! -- говорил Макар.
– - Как он ловко ногами-то вывёртывает! -- восхищалась Федорка.
– - Побежка развязная, нечего говорить! -- присматриваясь к бегу Дичка, молвил Макар.
Выехали за деревню, доехали до перекрёстка и повернули на другой путь. Макар крикнул, чтобы молодуха пошибче ехала.
Та разогнала лошадь, Дичок тоже прибавил ходу, аркан остался без натяжки.
– - Кати, Дичок! Не выдавай! Не давай старому спуску! -- весёлым голосом поощрял жеребёнка Макар.
– - Что за бег, батюшки мои! -- восхищалась, жмуря глаза, разрумянившаяся на холодке Федорка.
– - Стой! -- крикнул Макар молодухе.
Молодуха сдержала свою лошадь. Макар выскочил из саней, отвязал аркан от передних дровней, завязал его на оглоблю и велел молодухе съехать с дороги.
Молодуха тронула свою лошадь в сторону, Дичок двинулся было за нею, но Макар натянул вожжи, и жеребёнок остановился. Потом, когда дорога очистилась, Макар опустил вожжи и крикнул:
– - Но-о!
Дичок дружно тронулся с места и пошёл вперёд мелким шагом, высоко подняв голову. Макар снова крикнул:
– - Пошёл, дурашка!
Дичок согнул голову, рванул ею вперёд и перешёл на рысь. Дальше -- больше, рысь всё делалась крупнее и крупнее. Дичок начал было скакать, но Макар сдержал его, слез опять с саней, ввёл ему в рот удила и опять тронул.
На дороге показался встречник. Федорка указала на него отцу; Макар ничего не сказал, а только перебрал в руках вожжи и слегка ударил ими Дичка.
Дичок пошёл вовсю. Не доезжая сажени две до встречника, Макар натянул правую вожжу, и Дичок покорно свернул с дороги, объехал путника, быстро вылез снова на дорогу и пустился было опять во всю рысь, но Макар сдержал его.
– - Ну будет, будет! Показал прыть, и ладно. Ступай шагом, домой пора!
– - Молодец, сердце радуется! -- говорила Федорка.
– - Дал бы бог здоровья -- славный конёк выйдет! -- молвил Макар.
После этого Дичка уже все крепко полюбили в семье Макара. Сам же Макар и Федорка просто души в нём не чаяли. Они заботились о нём больше всех, ласкали его: за работой ли, в езде ли, при даче корма на дворе -- всегда у них находилось для него нежное слово. И всё это для Дичка не пропало даром. Он рос, толстел, был всегда весёлый и здоровый и совсем забыл свою прежнюю привычку охмыляться или пугаться. Он подпускал к себе и молодуху и старуху, его свободно ловили в стаде, а к Федорке даже на голос шёл. Придёт она в полдни или ловить его в стадо и только кликнет: 'Дичок!' -- и Дичок бежит, аж земля дрожит. У Федорки всегда находилась на его долю корочка хлебца в кармане; когда же этого не было, то Федорке долго приходилось отбояриваться от него. Ходит он за ней по пятам, мешает доить коров.
Воза возить Дичка пустили на пятое лето, прежде запрягли в навозницу и давали возить только по упряжке, а на другую пускали гулять, потом в покос запрягали кое-когда за травой, совсем же его пустили наравне со старыми лошадьми только в сноповозку.
И в возах хорошо пошёл Дичок: не мнётся, не артачится. Случалось, накладали и тяжёлые воза, -- ему было всё равно.
Однажды уж возили яровые снопы. Макар с возом на Дичке догнал Якова, бывшего хозяина Дичка; тот тащился тоже со снопами на тощей клячонке и вёз не больше как снопов сто двадцать. Поздоровались, разговорились.
– - Втягивается жеребёнок в работу-то? -- спросил Яков.
– - Ещё как втягивается-то! Надо бы лучше, да нельзя! -- ответил Макар.
– - А характером как?
