нее.* * *Это, солнышко, дорога в никуда,сообщение о ком-то ни о ком.От песочного, слоеного трудаядовитая слюна под языком.Всё глядели, как усталая водаповторяет их короткие глотки,обитатели народного пруда,и не рыбы, а живые поплавки.Обязательно стояли над душойдоброхоты с папиросками во рту.Вспоминаешь этот утренник чужой,словно он тебе написан на роду.Где мы были? Нас и не было почти.Взяли марки да обменные значки.Дети-демоны сошлись на кулачкиразорвать себя на мелкие клочки.* * *Ой-ей- ей говорит над рекойпотемневшего неба известка.А тоску, чем держать за щекой,положи в холодильник «морозко».В темноте домовая сосначуть слышнее запахнет гвоздикой,лишь бы утренний свет до окнане тянулся в пыли полудикой.Заручись заповедным угломдля короткого что ли озноба,с чем злосчастье идет на поклон,а потом возвращается сновак причитаньям немой широтыи к ручью за бобровой плотинойс желтоватой нетающей льдинойна подкладке зеленой воды.* * *И ночь с открытыми фрамугами,с ее приливами, отливамиполна невидимыми звукаминеравномерно торопливыми.Их сообщения подробныеодно к другому не приложатся,вот почему края неровныестригут невидимые ножницы.* * *Высоко над Кара- Дагомсветел каменный плавник.Здесь по складчатым оврагамкаждый дорог золотник.А сухие травы жесткидля дневного полусна.Открывается в подшерсткезолотая белизна,входит в ткань его волокони в состав его пород.Мертвый царь в горе без оконест на золоте и пьет.* * *Напрасно верит свет ночной,что он сегодня в господах —один танцует на стволахкак луч фонарика ручной.Сквозь ветки черные дрожа,холодным пламенем полна,переливается луна,сияющая госпожа.* * *Здесь нет различений: что черные тени,что белые пятна.По лунному свету находит смятеньедорогу обратно.Рассудок при нем спотыкается, неук,дичает привычка.Любому подобен, в толпе однодневокстоишь, невеличка.В краю невидимок, слепом обороте,в окладах бесцветных.Ночной разговорник как сон о природеразвешен на ветках.Выходит луна, затемненье раздвинув,и зев ее львиныйв проталине светлой, чей обод малинов,висит над долиной.* * *Остановится купальщикна виду у старых лип.В нем почивший рисовальщикповторяет их изгиб.Вслед за ним и лес еловыйпозади речных луговповторяет чуть медовыйцвет закатных облаков.С этим отсветом медовымна изнанке восковойя живу на всем готовомвозле ямы долговой.Быстро тает вечер летнийточно мед под языком,и становится заметнейдолг, записанный мелком.* * *Путник, постой! Ты просмотрелвесь травостой —брошенных пик, пущенных стрелливень густой.И ни в какой будущий мигне повторится стебель сухой,в землю уйдут сныть, борщевик,станут трухой.Шелестом их полнится слух,с ним говорят тысячи душ.К небу плывет шелковый пухв летнюю сушь.* * *Был бы художник, писал бы закаты —праздник багряный ясного свода,где иероглиф замысловатыйрябью исходит без перевода.Был бы фотограф, снимал бы на пленкуту от затылка до подбородка —умные волосы взяв под гребенку — линию, все обводящую кротко.* * *И во сне боролся с твоим лицомобращенный ко мне упрек,что не вхож я в твой беззащитный сон,что никто его не берег.И теперь не знаю – ведь я не вхож —что светилось в лице твоем.Мимолетной молнии светлый ножза оконный вошел проем.Но в ночи, проявленной серебромулетающего огня,не будил тебя ни далекий гром,ни зарницы, белее дня.Ты живешь и делаешь все, что следует,но какая-то мутная теньпостоянно рядом с тобой,как несчастное маленькое привидение.Что это?Предчувствие или болезнь?Кто ты сейчас?Даже лесная тишь потеряла доброе имя,и кузнечики пилят ее с какой-то угрозой.Что же там давится криком, молчит? * * *– Хоть я и не протягивал руки,но это время, будь оно неладно,когда сдают и не берут обратно,небрежно загибая уголки,как будто все в разменную пехотуназначены бубновому царю.Давай-давай отсюда!Ходу, ходу! —Ну и кому я это говорю,когда иду, пугая мелких птах,взлетающих на каждый шорох,по узенькой тропе в кротовьих норахна поле в фиолетовых цветах,
Улица Шерока – бывший центр еврейской части Казимежа (район Кракова).
