— Когда именно?
— В пятницу.
— Хорошо, — Дверь так и не открылась.
Клариса позвала сыновей, чтобы сообщить им о своей скорой кончине и улеглась в кровать. Она жила в большой и темной комнате, заставленной тяжелой резной мебелью из красного дерева, которая успела развалиться прежде, чем стать антикварной ценностью. На комоде у нее стояла стеклянная урна с восковым младенцем Христом, который был так похож на настоящего ребенка, что казалось его только что искупали.
— Я хочу, чтобы ты забрала себе младенца и берегла его, Эва.
— И не думайте о смерти, не пугайте меня.
— Держи его в тени, иначе на солнце он растает. Ему уже почти сто лет и он еще столько же продержится, если беречь его от жары.
Я поправила ее волосы, похожие на сладкую вату, украсила прическу лентой, и села рядышком, чтобы быть с Клариссой в этот сложный момент, хоть я и не очень понимала, что происходит, потому что женщина не вызывала ни жалости ни тревоги. Создавалось впечатление, что она не на пороге смерти, а просто простудилась.
— Мне, наверное, надо исповедоваться, как ты считаешь, дочка?
— Но какие у вас могут быть грехи?
— Жизнь, слава богу, длинная и возможностей согрешить больше чем достаточно.
— Вы отправитесь прямо на небо, если, конечно, оно существует.
— Конечно существует, но я не совсем уверена, что меня туда пустят. Там у них строго, — пробормотала Клариса. А немного погодя добавила: — Вспоминая мои ошибки, вижу, что есть одна довольно серьезная...
Меня прошиб холодный пот. Я испугалась что, эта старушка с золотым нимбом заявит, что она специально избавилась от неполноценных детей, чтобы помочь свершиться божественному правосудию. Или что она не верит в Бога и занялась добрыми делами только потому что ей выпала такая участь, чтобы скомпенсировать зло, причиненное другими. По большому счету это зло не так важно, потому что все мы не что иное как часть единого нескончаемого процесса. Но признания Кларисы оказались не столь драматичны. Она отвернулась к окну и призналась, покраснев, что отказывалась выполнять свой супружеский долг.
— Что это значит? — не поняла я.
— Ну... Это когда отказываются выполнять плотские желания супруга. Понятно?
— Нет.
— Если жена не подпускает к себе мужа, и ему приходится искать утешения с другой женщиной, то супруга за это несет моральную ответственность.
— А, понятно. Судья прелюбодействует, а грех на вас.
— Нет, наверное, на обоих. Надо проконсультироваться со знающими людьми.
— А муж несет такую же ответственность?
— В каком смысле?
— Ну если бы у вас был другой мужчина, тогда и ваш муж тоже был бы виноват?
— Да как ты могла подумать такое, дочка! — возмутилась Клариса.
— Не волнуйтесь, если вашим самым тяжким грехом было уворачиваться от судьи, я уверена, что Господь только посмеется над этим.
— Что-то я сомневаюсь, что у Всевышнего хватит чувства юмора на такие вещи.
— Сомневаться в совершенстве Создателя — это и есть тяжкий грех, Клариса.
Она выглядела такой бодрой, что трудно было представить себе ее скорую кончину. Но я думаю, что святые, в отличие от простых смертных, умеют умирать без страха, в здравом уме и ясной памяти. Клариса пользовалась таким уважением, что многие уверяли, что видели вокруг ее головы светящийся круг и слышали небесную музыку при ее появлении. Именно поэтому я не удивилась, когда, помогая ей переодеть рубашку, увидела на спине два воспаленных узелка, как будто это проклевывались ангельские крылышки.
Слухи о том, что Клариса умирает, распространились молниеносно. Мне и ее сыновьям пришлось принимать нескончаемый поток людей, которые хотели попросить Кларису, чтобы она там на небе замолвила за них словечко или просто попрощаться. Многие надеялись, что в последний момент произойдет какое-нибудь важное чудо. Вдруг, например, затхлая вонь бутылок в соседней комнате превратится в аромат камелий или вдруг тело Кларисы засверкает искрами утешения. Среди посетителей был один ее друг, тот самый домушник, который так и не изменил курс жизни и превратился в настоящего профессионала. Он сел у кровати умирающей и без тени раскаяния принялся рассказывать о своих похождениях
— У меня все очень хорошо, сеньора. Я теперь занимаюсь только домами из высшего класса. Я граблю богатых, а это не грех. Мне ни разу не пришлось прибегать к насилию, потому что я работаю чисто, как джентльмен, — рассказал он, не скрывая гордости.
— Да, сынок, много же мне придется молиться за тебя.
— Молитесь, дорогая, мне это не повредит.
А еще пришла сокрушенная Сеньора, чтобы попрощаться со своей дорогой подругой. Она принесла венок и сладости для поминок. Моя бывшая хозяйка меня не узнала, а мне вот не составило труда опознать ее, потому что та не очень изменилась. Сеньора выглядела довольно хорошо, несмотря на полноту, парик и экстравагантные пластмассовые туфли с золотыми звездами. В отличие от вора, Сеньора пришла, чтобы доложить, что слова, когда-то сказанные Клариссой, упали на плодородную почву, и сейчас она уже добропорядочная христианка.
— И скажите об этом святому Петру, пусть он меня вычеркнет из черного списка. — попросила женщина.
— Представляю, как все эти добрые люди будут разочарованы, если я, вместо того, чтобы отправиться на небо, окажусь в аду на сковородке...— сказала умирающая, когда я, наконец, смогла запереть дверь, чтобы дать ей немного отдохнуть.
— Если это и произойдет там наверху, здесь об этом никто не узнает.
— Да уж надеюсь.
С самого рассвета пятницы на улице собралась толпа и сыновья Клариссы с огромным трудом сдерживали натиск верующих, желающих получить какую-нибудь реликвию, будь то кусок обоев или то немногое, что было у святой из одежды. Клариса просто таяла на глазах и только сейчас она, похоже, стала принимать собственную смерть всерьез. Около 10 утра у дома остановился синий автомобиль с правительственными номерами. Из задней двери с помощью шофера вышел пожилой мужчина, которого все присутствующие сразу же узнали. Это был дон Диего Сьенфуэгос, который несколько десятков лет посвятил общественной деятельности и стал национальным героем. Сыновья Кларисы вышли навстречу и поддерживали его под руки, пока он с трудом поднимался на второй этаж. Увидев его на пороге, Клариса оживилась, ее щеки разрумянились, а глаза заблестели.
— Пожалуйста, выведи всех из комнаты, нам нужно остаться одним, — шепнула мне Клариса.
Двадцать минут спустя отворилась дверь и дон Диего Сьенфуэгос вышел, еле передвигая ноги, со слезами на глазах и с дрожащими коленями, но зато улыбаясь. Братья, ожидавшие его в коридоре, снова подхватили его под руки, чтобы помочь, и тогда, увидев их вместе, я убедилась в том, о чем догадывалась раньше. У всех троих были одинаковые манеры и профиль, та же неторопливость и уверенность, умные глаза и сильные руки.
Я подождала, пока они спустятся с лестницы и вернулась к своей подруге. Я подошла, чтобы поправить подушки и увидела, что она, как и посетитель, улыбается сквозь слезы.
— Это дон Диего ваш самым тяжкий грех, правда?
— Это не грех, дочка. Я просто должна была помочь Создателю сбалансировать весы судьбы. И видишь, как хорошо все получилось: на двоих недоразвитых у меня родились еще два сына, чтобы о них заботиться.
Клариса безмятежно умерла той же ночью.
