светилось синим, такое прозрачное, что смотреть в него можно было долго, потому что оно было бесконечное.
Он оглянулся, от гостиницы, на ступеньках которой он стоял, налево и направо расходилась похожая на коромысло, рассечённая площадью надвое, улица Пушкина: налево она спускалась на Уссурийский бульвар, когда-то там тонким ручейком протекала речка Плюснинка и на её берегу стоял его дом; направо она тоже спускалась, уже к Амурскому бульвару, там тоже когда-то протекала тоненькая речка под названием Чердымовка.
Степан Фёдорович посмотрел налево и увидел свой дом – кирпичный, красно-коричневый, крепкий. Было видно, что его не перестроили, не стало только деревянной лестницы, по которой он когда-то бегал. К нему можно было подойти, но изнутри что-то подсказывало: «Не надо! Там уже всё чужое!»
Он постоял ещё секунду и пошёл через площадь.
Перед самым вылетом из Москвы Степан Фёдорович вдруг подумал – узнает он город или не узнает: «Может – узнаю, а может, и нет! А может быть, город меня не узнает! Мэй ёу фанцзы! Их-ху мать!»
«Узнаю или не узнаю?! – думал он на ходу. – А сколько я тут был? Родился, крестился, учился… потом в Москву, в начале тридцатых! Потом снова сюда – в сорок пятом. А потом? А потом Китай, Харбин! А потом нас оттуда попёрли, то ли в пятьдесят седьмом, то ли в пятьдесят восьмом? Когда нас из Харбина-то попёрли?.. – Он на секунду остановился около фонтана, в котором в это раннее время ещё не включили воду. – Вот, кажется, в пятьдесят восьмом и попёрли. После этого год здесь сидел – отписывался!»
Большая асфальтированная площадка перед управлением была пустая, стояли три дежурные машины: светло-серая «Волга» ГУВД, уазик Управления Особых отделов с чёрными военными номерами и чёрная «Волга» УКГБ. Прапорщик, несмотря на раннее время, впустил и даже не стал звонить и спрашивать разрешения у дежурного.
Старый железный лифт с узорчатой дверью одиноко прогромыхал на пятый этаж по всей вертикали пустого и тихого управления; Соловьёв вышел из кабины, забыл придержать тяжёлую дверь, и та оглушительно бабахнула: «Чёрт бы тебя побрал, старый хрен, сейчас ещё дежурного разбудишь! Потом будет жаловаться!»
По скрипящему паркету пустого, гулкого коридора он прошёл в левое крыло, туда, где находился кабинет сотрудника разведподразделения Хабаровского управления Евгения Мальцева; посмотрел на старую эмалированную дощечку на двери «555» и вытащил из-за верхней притолоки ключ.
В узком высоком кабинете, куда он вошёл, стояли три рабочих стола и три сейфа; он огляделся и увидел слева на стене большую, даже огромную, от потолка и до пола, от двери и до самого окна карту, на которой под верхним обрезом была надпись:
«СССР и прилегающие территории».
«Ты смотри какая!.. – Соловьёв подошёл к ней и задрал голову. – От Северного полюса и до Бомбея и Калькутты. – Потом он посмотрел справа налево и слева направо. – От Англии и до Японии!..»
Карта была красивая: на ней яркими красками рельефно были нарисованы горы, реки, озёра и леса и тонкими, почти незаметными красными линиями только-только обозначены государственные границы. Степан Фёдорович был приятно удивлён и несколько минут стоял и любовался ею. Ему нравилось, что границы на карте были едва заметные и не мешали и можно было, как бы не нарушая их, перемещаться по всей Европе и Азии, куда хочешь, в любом направлении, хоть целыми племенами и народами.
«И название правильное: «Эс-Эс-Эс-Эр и прилегающие территории!» – с улыбкой подумал он, повернулся и на противоположной стене увидел ещё одну карту; на ней в правом верхнем углу было написано:
«Карта Северной Маньчжурии.
Издана Экономическим бюро КВЖД
1926 год».
Она была меньше, но тоже большая и не цветная – Соловьёв подошёл к ней, – но и не чёрно- белая: бумага, на которой чёрной тушью были нарисованы города, дороги, водные пути, телеграфные линии и многое другое, уже утратила белизну; от старости она приобрела мягкий оттенок слоновой кости и поэтому больше напоминала древний, пропитанный временем пергамент.
Степан Фёдорович смотрел на неё, и ему стало казаться, что она ему знакома, что он её когда-то уже видел. Он был в кабинете один, но на всякий случай оглянулся, потом вытащил кнопку, крепившую её нижний край к стене, и заглянул на оборотную сторону. Нет, он не мог её видеть, – на обороте, на старой, уже ставшей ломкой марле, на которую карта была наклеена, стоял выцветший фиолетовый прямоугольный штамп «УНКВД ДВК» с регистрационным номером за 1946 год. Значит, эта карта попала в управление с трофеями, а в 46 году он уже работал с китайскими коммунистами там, в Харбине, и к трофеям не имел никакого касательства. Чуть выше штампа он обнаружил резолюцию
Да, в сорок шестом он точно работал в Харбине и не мог её видеть, но что-то от неё такое исходило…
– Степан Фёдорович! Вы уже здесь?
Соловьёв вздрогнул и обернулся, в дверях стоял запыхавшийся Евгений Мальцев.
Степан Фёдорович посторонился, уступая ему место в узких проходах между столами:
– Да, Женечка! Спасибо тебе! Ключ я нашёл, как договорились. А ты что же так рано? Почему не дома?
– Да вот, Степан Фёдорович, я сейчас с дочкой один кукую, жена в больнице на сохранении. – Вошедший молодой человек небольшого роста, с улыбчивым круглым лицом и ранней лысиной переводил дыхание. – Бегал за питанием в молочную кухню.
– А сколько дочке? – поинтересовался Степан Фёдорович.
– Годик с небольшим. Замотался я с ней, надо кормить, поить, спасибо соседке, что помогает.
– Молодая соседка? – поинтересовался Соловьёв.
– Да! – удивлённо ответил Мальцев.
– Так, беги домой! Корми и пои, а то ей, бедняжке, и пописать будет нечем, я имею в виду дочку!
Мальцев прыснул:
– Хорошо, спасибо, Степан Фёдорович! Если вы всё нашли, тогда я побежал! – сказал он и повернулся к дверям.
– Постой! – остановил его Соловьёв. – Откуда это? – спросил он, показывая на карту Маньчжурии.
– А-а-а! Я знал, что вам понравится, а есть ещё одна – карта Харбина тридцать восьмого года издания, на русском языке, со всеми русскими названиями, эмигрантская, – хотите, покажу? – Слово «Харбина» Мальцев произнес с ударением на последний слог.
– Да? А где ты их добыл?
– Архивные, точнее, – трофейные! Эта, – он показал на карту Маньчжурии, – досталась мне от моих предшественников, старших коллег, а харбинскую я сам откопал.
– Вот как? – удивился Степан Фёдорович. – Ну давай, показывай!
Мальцев полез в нижний ящик стола и вытащил оттуда сложенную в несколько раз карту; он начал её разворачивать, но Степан Фёдорович остановил его:
– Вот что, молодой человек! Эдак ты дочь-то голодом заморишь, мы тут до вечера не закончим. Я вижу, ты ко всему этому тоже с интересом!
Мальцев согласно пожал плечами.
– Ты мне её оставь, а сам беги, потом обсудим, а то и соседке, сам понимаешь… – Степан Фёдорович многозначительно сдвинул брови, – будет нечем! Мэй ёу фанцзы!
Мальцев снова прыснул:
– Как вы сказали – «мэй ёу фанцзы»? Что это?
– Потом объясню, беги!
Соловьёв видел, что Женю Мальцева что-то удерживает и он хочет что-то спросить, но он махнул ему рукой, Мальцев на секунду задержался, взял ключ и вышел из кабинета.
«Оперок! Хороший оперок. Были когда-то и мы!..» Соловьёв взялся за стул, сел, сдвинул на край
