Узнав о серьёзном ранении сына, он хотел немедленно приехать в Москву, но Лёва убедил по телефону, скорее, уговорил, что такая сложная по нынешним временам поездка не нужна. Что он, мол, чувствует себя сносно и, вообще, в госпитале не впервые, скоро поправится и сам приедет хлебнуть южный воздух и глоток отличного домашнего винца, делать которое отец научился весьма удачно.
… Теперь трудные раздумья Льва Гурыча настоятельно требовали серьёзно поговорить с отцом.
И Лев попросил Славку принести ему мобильник…
Отец приехал сразу.
Конечно, Лев знал о примерном времени возможного приезда отца. Но именно в то мгновение, когда Иванов-старший подъехал на такси к зданию госпиталя, непонятная сила подтолкнула Лёву и заставила всмотреться в Славкино зеркало. Он выделил взглядом незнакомую машину и увидел, как отец, неловко согнувшись, — при его росте непростое дело, — вылез из неё, расплатился с шофером и, на секунду замешкавшись, уверенно взбежал на крыльцо. Через три-четыре минуты он уже вошёл в палату. Остановился у двери, внимательно посмотрел на сына, и широко улыбнувшись, сказал:
— Да ты отлично выглядишь, Лёвушка! Если бы не ноги с грузилами, я бы подумал, что палата твоя — санаторная.
— А я и не жалуюсь, папа. Я же говорил тебе, что ничего страшного. Просто соскучился, очень соскучился. Да и ты…Тебе сельская жизнь на пользу идёт. Мама-то, почему болеет?
Отец сел на краешек кровати. Они не виделись с осени и мирный, домашний разговор длился довольно долго, пока в палату не вошла сестра с атрибутами для уколов.
Когда она вышла, Гурий Алексеевич спросил:
— Ну, что случилось, сынок? Что соскучился, верю. Но и тревогу в телефонном разговоре ясно ощутил?
— И не скрываю. Времени у меня, как понимаешь, сейчас в избытке, вот и мысли всякие одолели. Мнение своё по некоторым вопросам захотелось с твоим сверить. Да что там захотелось! Необходимо мне проверить свои выводы с мудрым и знающим человеком. Ещё с Беркутовым поговорю, но это — позже. В его оценках я не сомневаюсь, но….Но это уже будет разговор о тактике, о конкретностях… Ты же должен меня поддержать…. если я прав, и благословить. Вон как высокопарно заговорил я, папа!
Отец поднялся, оглядел палату, как бы в поисках удобного кресла. Не нашёл и снова сел на край кровати.
Говорили они долго, до самого времени пока не пришёл с укоряющим видом дежурный врач
В чём-чём, а в нерешительности, в безволии никто и никогда не смог бы упрекнуть Иванова. И, тем не менее, факт — уже вторые сутки после встречи с отцом Лев ощущал себя в некоей прострации. Конечно, куда-то бежать и что-то делать с переломанными ногами невозможно. Но он чувствовал себя так, словно ему нужно принимать ответственнейшее решение. Сейчас и… навсегда.
Это так и было, но ведь, к выстраданному решению он УЖЕ ПРИШЁЛ, встреча с отцом полностью укрепила его в верности и необходимости задуманного. И отец, всегда точный в своих словах и поступках, не удивился просьбе 'благословить' его, но встал и торжественно сказал: — Ты не мог решить иначе, я БЛАГОСЛОВЛЯЮ ТЕБЯ, сын мой.
Отец, разумеется, разделял взгляды Льва Гурыча.
Вопрос к отцу состоял в другом: Что делать? Не вообще, абстрактно кому-то и когда-то, а что делать ему — Льву Гурычу Иванову, полковнику и инспектору по особо важным делам милицейского Главка. Пусть в отставке или в запасе, — чёрт знает, как по нынешним инструкциям полагается, — это будет скоро. Нынешнее положение, ясно, не задержится — вот только из госпиталя выйти…Что делать ему просто честному мужику в пока ещё нормальном возрасте, — ещё прилично до шестидесяти. Со здоровыми, тоже пока, телом и душой? Что делать, если остро ощутил близость катастрофы? Что делать, если до катастрофы осталось всего несколько лет…Сколько?
Понятно. Информацию они черпали из одного источника, — газет, телевидения. Просто огромный военный опыт отца, знание армейской 'кухни', делали его мнение ещё более весомым.
Главными доводами в этой оценке были анализ внешней политики руководства страны и беспристрастный анализ действий на международной арене Штатов.
Постоянное 'расширение интересов' Америки и постоянное же подлаживание к ним России. Пресловутый тезис о мировом 'правопорядке' под защитой военной мощи США, порядке, утверждаемом бомбами и танками, при полной невразумительности политики ООН, легко подводили к вопросу: кто следующий? И чем он, этот следующий, вызовет интерес у Соединённых Штатов?
Не нужно было быть искушённым в политике, чтобы понять причины этого: повседневное и всё время растущее потребление американцами доли мировых ресурсов, уже превысило 40 % их ежегодной добычи, хотя собственное население страны не достигало и 5 % мирового. Это постоянно обостряет ситуацию и заставляет правителей США алчущим взором просматривать мировые кладовые сырья, в первую очередь, энергонесущего. И, в этой связи, колоссальные сырьевые запасы нашей страны, невольно подводили к мысли о том, что мы — 'на очереди'. Слабость же нашей страны и приспособленческий курс её руководства оставляли для недругов приятный выбор: 'съесть' её неспешно, мирным путём или…. Или подождать ещё чуть-чуть и, дождавшись, когда остатки былого советского стратегического могущества сойдут 'на нет', ударить…Увы, самая совершенная техника не только морально устаревает (хрен бы с этим старением! И устаревшими ракетами можно дать сокрушительный отпор агрессору!). Но и её, — техники — физическое состояние имеет расчётный предел надёжности…. Вот эти расчёты и дают срок, определённый многими аналитиками, — срок надёжности обороны России. К этому 'плюс' добровольное на основании сознательно заключённых договоров уничтожение современнейшей боевой техники, в том числе такой, какой не располагал потенциальный агрессор. 'Плюс' отказ от стратегически важных военных баз, в сочетании, с как бы данным в насмешку, согласием на создание американских баз на территории бывших республик Союза, вхождение некоторых из них в пресловутый блок НАТО.
— Больно говорить об этом, — сказал старый генерал, — но я видел, как плакали очень суровые люди, глядя, как автоген вгрызался в корпуса новейших только что построенных кораблей…. Если политический курс не изменится…
— Но он не изменится, отец…
— И поэтому я БЛАГОСЛОВЛЯЮ тебя, сын мой, — Гурий Алексеевич наклонился к постели сына и крепко обнял его.
Нерешительность Льва Гурыча лежала в другой плоскости.
Всю жизнь он работал…. как бы точнее сказать, в области практических остронаправленных решений. Задачи при всей их сложности и опасности, были узко конкретны. Иванову не приходилось решать проблем государственной сложности, даже если он занимался предотвращением покушения на жизнь президента…
Теперь же он решался на совершенно новое для себя дело, на — политическую борьбу. Строго в рамках Конституции (заговор он отверг сразу, хорошо понимая, что замена одной-двух фигур не изменит курса, реализуемого этими фигурами), значит, неизбежен собственный выход на политическую арену, что само по себе было Льву Гурычу совсем не по нутру. — Сумею ли я? — спрашивал он себя.
Сначала он мысленным взором прошёлся по действующим партиям и политикам.
Даже из имеющейся, совсем не объективной информации (а другой у него не было), читая между строк, домысливая недосказанное, оценивая и взвешивая на весах логики реалии политической жизни страны, он скоро понял, что из действующих 'игроков' на этом поле, выбрать политиков практически способных изменить ситуацию, он не сможет. Чтобы влиться в чьи-то ряды, поддержать их мощью своего понимания обстановки и перспектив…. Нет, таких просто нет. И тогда он решился, тогда и потребовалась ему поддержка отца…
Итак, решено. Он, Иванов Лев Гурыч, полковник милиции, готовый выйти на пенсию, обязан, ОБЯЗАН
