именно части, не говорится; почему-то в этом месте миф подпускает тумана. Дело тут не в излишней стыдливости. Древние мифы в неадаптированном виде никогда не страдали излишней стыдливостью.
Для зачатия Исида использовала отобранный у краба фаллос. В итоге родился Гор. Когда он вырос, то стал помогать матери в поисках. Но голову они нашли на илистой отмели, кишевшей лягушками, сердце — на вершине дерева, а из кишков какой-то крестьянин сделал воловий кнут. Бардак, одним словом.
Более того, мозг Осириса был нашпигован лягушачьей икрой. Периодически из нее вылуплялись головастики. От этого у Осириса появлялись странные мысли, что, в свою очередь, приводило к странностям поведения. Впрочем, богам или англичанам эксцентричность сходит с рук.
Как-то раз, когда вылупился очередной головастик, Осирису пришла в голову идея пирамиды. Он рассказал об этом фараону. Фараон спросил, на что она. Осирис, поэтическая натура, ответил, что пирамида — это суппозиторий вечности.
И не соврал. Но в поэтическом угаре он изменил своей строго научной приверженности к строгому рассмотрению строгих фактов. Вечность обладает телесным теплом. Все на свете медленно, но верно окисляется. Земля и все на ней окутано пламенем, если только есть глаза, чтоб его увидеть. Так же и пирамиды, несмотря на всю свою внушительность, прогорают, распадаются на кусочки. Вот вам и твердый камень.
Тем временем Исида с Гором собрали все тело Осириса, кроме ноги и носа. Последние никак не желали отыскиваться. Исида постаралась как могла. На место носа она приделала Осирису фаллос.
— В конце концов, — сказала она Гору и Тоту, — он может носить юбочку, и никто не увидит, что у него нет гениталий. Но совсем без носа — не вид, а черт-те что.
Тот — бог письменности, а, значит, и забывчивости — не был так уверен. Он имел голову ибиса — птицы с очень длинным клювом. Когда Осирис был сексуально возбужден, он слишком уж походил на Тота. С другой стороны, когда он не был сексуально возбужден, то походил на слона. Как правило, он был сексуально возбужден. Так получалось, потому что прочие боги уносились вперед и оставляли его ковылять на костыле в шлейфе поднятой ими пыли. Но Исида не следила за ним, так что он направо и налево флиртовал с девами, а также с некоторыми матронами из нильских деревень и городов.
Но людскую природу не изменишь, и вскоре жрецы выработали для него график, оптимально сочетавший две главных слабости человечества: деньги и секс. В 11:45 Осирис прибывал, скажем, в Гизу. В 12:00, когда все билеты были проданы, он становился главным участником обряда плодородия. В 13:00 главный жрец свистел в свисток. Осирис подбирал костыль и ковылял до следующей остановки (в самом буквальном смысле остановки по свистку). Девы поднимались с земли и ковыляли домой. Все остальные возвращались к работе.
Таким образом Осирис встречал множество девушек, но с памятью на лица возникали проблемы. Оно и к лучшему. Люди так быстро стареют. Осирис никогда не замечал, что за десять лет давешние девы превращались в старых заезженных кляч. Жизнь тогда была не сахар. Работа от рассвета до заката (и, как правило, позже), малярия, шистосомоз, геморрой, избыток крахмала и недостаток мяса и фруктов, а у женщин — беременность за беременностью, зубы выпадают, груди и животы отвисают, а варикозные вены оплетают ноги и ягодицы, словно вьюн-паразит.
Разумеется, во всех своих бедах люди винили Сета. Подлый сукин сын, говорили они о нем, и, когда он проносился мимо в сопровождении торнадо, песчаных бурь, гиен и диких ослов, груженых дырявыми корзинами с воловьим навозом, жизнь делалась хуже.
Люди молились Осирису, Исиде и Гору, чтобы те избавили их от первого критика, расхитителя расхитителей. В какой-то момент Гор его убил.
И вот что смешно. Хотя Сет умер, человеческая жизнь не сделалась ни капельки легче.
IV
Через несколько тысяч лет до людей это дошло. Постепенно они перестали верить в древнеегипетских богов, так что те выродились. Но вырождение заняло некоторое время.
Почему-то богини живучее богов. Исиде поклонялись до VI в. н. э., а когда последний храм ее был разрушен, она проскользнула (под псевдонимом) в христианский пантеон. Вероятно, это оттого, что и мужчины, и женщины очень близки со своими матерями, а Исида была ну очень большая мама.
В своих хождениях туда-сюда вдоль Нила Осирис обратил внимание, что у людей есть способ побеждать время. Это было искусство. При помощи резьбы, скульптуры, картины, стихотворения или песни человек мог навечно зафиксировать момент времени. Люди, расы, государства приходят и уходят, искусство же пребывает вовеки. По крайней мере, почти. Ничто не вечно, кроме самой вечности, и даже боги вдруг обнаруживают, что окисление выжгло их дотла.
Это отчасти потому, что религия — тоже форма искусства. И, как и другие формы искусства, с течением времени религия меняется.
Осирис знал это, хотя очень не любил себе в этом признаваться. Однажды, в начале I в. н. э., он снова увидел человека, который все время сидел спиной. Человек этот сидел так около шести тысяч лет или, может, гораздо дольше. Не исключено, что он видел еще Каменный век.
Осирис решил попытаться еще раз. Ковыляя на своем костыле, он стал обходить человека слева. И тут он ощутил странное жжение. У человека начало появляться лицо.
Непосредственно перед человеком находилось то, что скрывала его спина. На поверхности земли лежало продолговатое пятно черноты размером с дверь небольшого дома.
— Это начало конца, — прошептал Осирис. — Не знаю почему, но я это чувствую.
— Привет тебе, о первый из увечных богов, предшественник Гефеста и Виланда, — сказал человек. —
— У вас совершенно нездешний вид, — произнес Осирис. — Можно подумать, вы из другого времени.
— Я из двадцатого века, — отозвался человек. — Не исключено, что это будет предпоследний или даже последний век в истории человечества. Я знаю, о чем вы думаете: что религия — это форма искусства. Что ж, сама жизнь — искусство, хотя, когда доходит до того, чтобы жить, большинство предпочитают чистое подражание, снова и снова пишут одни и те же старые картины. Творцов очень мало. Жизнь — это массовое искусство или, как правило, искусство масс. А, к сожалению, искусство масс — плохое искусство. Хотя часто и забавное, — поспешно добавил он, словно опасаясь, что Осирис обвинит его в снобизме.
— Кто вы? — спросил Осирис.
— Меня зовут Лео Квиквег Тинкраудор, — ответил человек. — Тинкраудор, как и Рембрандт, помещает себя в свои картины. Так делают все художники, достойные зваться художниками. Но, поскольку я не достоин Рембрандту даже рулон туалетной бумаги подать, я всегда пишу себя спиной к зрителю. Когда я стану не хуже старого голландца, тогда можно будет оборачиваться лицом в массовых сценах.
— Вы что, хотите сказать, что создали меня? — поинтересовался Осирис. — И все это тоже? — Он обвел зеленой рукой панораму голубой реки и бледных зелено-коричневых полей, а также красно- коричневых песков и скал за полями.
— Каждый человек знает, что сотворил мир, когда каким-то образом создает себя, — объявил Тинкраудор. — Но только художник воссоздает мир. Вот почему вам пришлось столько тысячелетий
