телохранители маршала – Эмиль Горец и Рональдо Быстрый. Остальные были из числа личных оруженосцев маршала.
По старой крестьянской привычке Хорст проснулся ещё до первых петухов. Собственно, как таковых петухов-то в городе и не было почти, но если бы они здесь водились, они были бы очень удивлены ранним пробуждением почтенного негоцианта.
Хорст неспеша, как, казалось ему, подобает поступать солидному купцу, вылез из теплой постели, отворил окно и долго смотрел поверх городских крыш, наблюдая за невероятной красоты восходом. В родном Брюннервельде такое зрелище выпадало узреть нечасто: мешали окружавшие деревню перелески, да и хозяйские заботы – корову выгнать, топор подправить, да много чего! – совсем не располагали к пустому любованию встающим светилом. Солнце окрасило оранжево-желтыми оттенками стены и крыши столичных домов, контрастно выделило черным глухие закоулки, тупики и теневые стороны. Где-то далеко – на стене, опоясывающей город, вяло перекликивались часовые. Теплый луч сорвался сверху и упал на нос Хорста, даря первое тепло наступающего дня.
Хорст потянулся, растягивая слегка занемевшие за ночь мышцы, и протяжно зевнул. Спать он больше не собирался, но и чем себя занять – придумать сразу не мог. Когда вчера под причитания расчувствовавшейся Эльзы он укладывался на просторное ложе, ему казалось, что уж теперь-то, обзаведясь немыслимым прежде состоянием, он сумеет пожить так как ему хочется! Но вот пришел новый день, вчерашнее возбуждение улеглось, и вдруг пришло понимание, что он совершенно не представляет себе - что делать дальше? Мысли крутились вокруг «королевской» жратвы, какой-нибудь цыпочки благородных кровей и покупки вороного коня (от этой мысли по его лицу расползлась улыбка: зачем еще один конь тому, у кого и так их столько, что сосчитать невозможно?), но больше в голову ничего не лезло. Чем ещё занимаются купцы, у которых есть приказчики, выполняющие всё, что надобно для торговли, Хорст не представлял.
Прошлым вечером придумалось одно толковое, как ему тогда показалось, утреннее занятие – проверить, как распоряжаются хозяйством Карл и Жаком, но теперь он отчетливо понимал, что сделать этого просто не сумеет. Ведь ни читать, ни писать он так и не научился, а бывая на ярмарке, видел, что каждый раз, отпуская или принимая товар, приказчики в лавках царапают что-то на восковых дощечках или мажут какие-то значки на гладких досках специальной краской и тонкой кисточкой. И как ему с подобными записями - а Карл и Жаком просто обязаны были их вести - разбираться?
Он ещё раз зевнул и замер, озаренный внезапной догадкой о своем первейшем занятии в новом облике! Как просто! Нужно учиться грамоте! И время убьется, и польза будет. Согласно кивнув удачной находке, он стянул с себя ночную рубаху и переоделся в домашние порты, теплую сорочку, поверх неё накинул шерстяную безрукавку, влез в непривычно мягкие тапки, и отправился на кухню, предполагая поживиться чем-нибудь вкусным.
Здесь, помимо уже проснувшейся Эльзы, допивающей молоко из пивной кружки, обнаружилась кухарка Клотильда, ещё более толстая, чем нянька, с заправленными под платок прядями черных кудрявых волос и необъятным бюстом, звенящая чем-то в прокопченом котле над очагом. Услышав дверной скрип, они обе, как по команде, посмотрели на вошедшего Хорста. Взгляды их, сердобольные и нежные, были полны неподдельного сочувствия к тяготам заболевшего хозяина.
- Утро доброе, - осторожно поприветствовал женщин Хорст.
- Ганс, ты чего так рано поднялся? – нянька отставила в сторону кружку и начала подниматься из-за стола.
- Сиди, Эльза, - поморщился Хорст, - не спится мне. Голова болит. Найдете, чем накормить? Хозяина? - Последнее слово он произнес с особым смаком.
- Конечно, конечно, - захлопотала нянька, выставляя на стол голову сыра, творог в крынке, несколько яблок и половину ржаного хлеба. Последним на стол попала целая копна разнообразной зелени.
- Эльза! Я тебе лошадь, что ли? Сама эту траву ешь! – Хорст скорчил недовольную гримасу. – Мяса давай! И побольше!
Нянькино лицо приобрело удивленное выражение, но перечить она не стала и очень быстро вместо обычного завтрака Гровеля на столе возникла маленькая копия мясной лавки.
- Вот это дело, - одобрил Хорст и принялся за еду. – Вина еще налей!
Клотильда так и стояла перед котлом, прижав к своей могучей груди массивную поварешку. Эльза поставила перед хозяином небольшой кувшинчик, встала рядом с кухаркой, и обе с умилением стали наблюдать за работой челюстей Хорста.
- Уф, - насытившись, Хорст отодвинулся и вытянул вперед ноги, одновременно ослабляя завязки на портках. – Хорошо! Когда Жаком с Карлом приедут?
- Рене вернулся вчера уже за полночь, - доложила Эльза, - Видел обоих упырей твоих, всё передал в точности. Обещали сегодня поутру быть. У них и дело к тебе какое-то есть. – Она на мгновение замолчала, и вдруг, решившись, выпалила: - Жаком-то опять какую-то девку обрюхатил! Конюхи смеются. А девкины братовья подловили Собаку и оглоблями приголубили! И ещё грозились господину прево нажаловаться. А у того на Жакома ещё с прошлого года злоба не прошла – когда этот жеребец его служанку опозорил! Помнишь? Сколько ты тогда за него заплатил, а? Гнал бы ты от себя этого паразита, Ганс?
В Брюннервельде за такие дела полагалась показательная порка с последующей женитьбой, а вот что говорилось в столичных законах – Хорст не знал. Вряд ли что-то хорошее. Но остаться один на один с вороватым Карлом ему не хотелось. Поэтому он почесал сначала бороду, потом затылок и важно изрёк:
- Посмотрим. Может, и выгоню. Ты, как эти двое появятся – сразу ко мне отсылай. И с обедом не задерживайте.
С этими словами он поднялся и прошел в свой приёмный покой, где ещё час сидел, разглядывая в открытое окно начинавшуюся городскую суету. А еще час ловил проворных мух, докучавших своим постоянным жужжанием.
Первыми явились вовсе не приказчики.
Хорст как раз подкрался к особенно надоедливой мухе, спрятавшейся от него на днище бюро, встал на четвереньки, готовясь нанести решающий удар, когда дверь распахнулась, и влетевший Рене испуганно затараторил, вспугнув осторожное насекомое:
- Господин! Там пришли эти двое из лавки менялы Езефа, требуют подать им тебя!
- Нешто я окорок? – выпрямляясь, поинтересовался Хорст. - Что значит – подать?
- Не знаю, господин! Только очень злые они!
- Злые? С чего бы это? Ладно, - Хорст уселся в кресло, - зови этих… злых.
Рене опрометью выскочил за дверь, спустя минуту послышались незнакомые голоса и перед Хорстом предстали два человека, с ног до головы одетые в черное. У одного из них на перечеркнутой шрамом морде красовалась черная же повязка, прикрывающая левый глаз, второй, обладающий незапоминающимся лицом, заметно хромал, припадая сразу на обе ноги.
- Гровель? Ганс Гровель? Глава торгового дома «Гровель и Гровель»? – хрипло поинтересовался кривой.
- Ага, - согласился с ним Хорст. – Чего вам?
- Мы по поручению господина Езефа, - вступил в разговор хромой.
- Чего ему?
- Господин Езеф прислал нас напомнить уважаемому господину Гровелю, что срок погашения займа, полученного тобой, истек три дня назад. – Хромой бесцеремонно уселся на край стола.
- И что? – Хорст честно пытался понять, о чем идет речь, но пока что безуспешно.
- Согласно вашей с господином Езефом договоренности, три дня назад тебе надлежало погасить свой долг в размере пятидесяти тысяч лотридоров …
- Сколько?! – Хорст вскочил из-за стола и выпучил глаза. Никогда прежде ему не приходилось слышать, что подобные суммы могут быть еще у кого-то кроме короля.
- Пятьдесят тысяч и три тысячи двести монет лихвы на сегодняшний день.
- Так пятьдесят или три? – слова сами вырывались из горла, а Хорст понимал происходящее всё меньше и меньше.
