другом мире.
Мое пробуждение было мучительным. Жарко, очень жарко, и хочется пить, нестерпимо... Глаза мои с трудом открылись, Господи! Что случилось? Комната наполнена дымом! Когда я поняла, что происходит, меня охватил ужас. Думаю, вы слышали, как иногда справляются с эпидемией в наших краях. Я вдруг отчетливо поняла, что кто-то решил просто сжечь нашу обитель. Не знаю, какая участь постигла оставшихся в живых сестер, меня же либо просто забыли, либо сочли уже мертвой. Я попробовала встать, это было непросто, но мысль о том, что я могу сгореть в этом аду, придала мне силы. Я убедилась, что в моей комнате был только дым. Добравшись до узкого окошка, попыталась его открыть. В этот момент там за окном, как мне показалось, мелькнула тень человека. В ушах у меня зашумело, ноги подкосились... Последней моей мыслью было: все кончено. Очень смутно помню: треск разбитого, словно лопнувшего, стекла, чьи-то сильные руки и запахи: сначала горький – дыма и гари, затем совсем незнакомый – аромат леса, который очень скоро стал привычным и родным.
– Это и есть твоя добыча?
– Да, я не больно-то и рассчитывал на поживу, монастырь не замок, так... взглянул в окно, а там она, глазища таращит, поди, уж и не надеялась жить.
– Да ей бы и без пожара недолго осталось. Чумная она. Я-то сразу вижу.
– Ну, нам-то чума не страшна, неужто помрет?
– Теперь уж нет. Сто лет не помогала этим...
– Да ведь она дитя совсем, да и монашка!
– Монашка! Много ты понимаешь! Откуда ребенок в монастыре?
– Да слышал, говорили в деревне, что при монастыре найденыш живет, видать, она и есть.
– Видать.
Я лежала тихо, прислушиваясь к этому странному разговору. Один голос был глухим и хриплым, а другой, видимо принадлежащий старой женщине, каким-то надтреснутым, с ворчливыми интонациями. Чувствовала я себя уже значительно лучше. Не было ни жара, ни озноба. Но пока я не поняла, что же со мной произошло и где я нахожусь, я притворялась, будто сплю, или нахожусь в беспамятстве.
– Эй! Вставай! Хватит водить нас за нос, ты уже почти здорова... Иди поешь с нами, вон какая тощая, того и гляди, ветер унесет...Хе, хе, хе...
Эти слова уж точно были обращены ко мне, притворяться дальше не было никакого смысла, я сползла с высокой кровати, на которой лежала последние несколько дней. В комнате было мало света, он проникал через маленькое оконце в стене и еще одно, чуть меньше, проделанное в верхней части двери. Теперь я могла видеть тех, кого только что слышала. Они оба были стариками, но, не знаю, по каким приметам, в них угадывались мать и сын. Она была высокая и худая, седые волосы стянуты в узел, без причуд, просто, чтобы не мешали. Глаза ее в полумраке казались огромными и слишком живыми на малоподвижном лице. Он, как я уже сказала, тоже был не молод, но чувствовалось, что его возраст отличается от возраста старухи на пару десятилетий, это именно чувствовалось, так как объяснить это по каким-то конкретным приметам было невозможно.
Сейчас, когда с того незабываемого дня прошло много лет, кажется, что моя вынужденная жизнь в лесном логове этих странных разбойников, как они сами себя называли, мне просто однажды приснилась. Но то, чему меня научила старая Бретта, осталось со мной.
– Как зовут тебя? – женщина пристально посмотрела на меня, словно думала, что я могу ее обмануть.
– Анна, – тихо ответила я, и тут же повторила свое имя погромче.
– Да слышу я хорошо, Бог милостив. Анна, значит? Сколько лет тебе?
– Шестнадцать...
– Вот как? А я-то думала не больше двенадцати, уж больно ты мала, откуда ты?
– Не знаю... Я в монастыре жила.
– Подкидыш?
– Да, – голос мой дрогнул, и к глазам почему-то подступили слезы.
– Ладно, садись поешь, а там решим, что будет...
Так началась моя жизнь в лесном жилище старой Бретты. Возможно, меня бы многое могло удивить здесь, но что я знала о жизни других людей? Главное, что я была жива, мне было спокойно, обо мне заботились, а я, в свою очередь, старалась помочь, чем могла. В лесу мне нравилось даже больше, чем в монастыре. Я еще не могла понять, почему, но свобода доставляла мне то удовольствие, которого я раньше не знала, да и не могла знать. Да простит меня мой набожный читатель, но я стала все реже обращаться к молитве.
Бретта взялась за мое обучение. Она знала тайны трав, умела лечить недуги тела, а иногда и души.
Я узнала историю ее жизни. Когда-то она была такой же, как большинство женщин, живущих в небольших крестьянских поселениях наподобие того, которое еще недавно было рядом с монастырем св. Анны. Но от своей матери она получила знания, которые та, в свою очередь, получила от своей. Это был опыт нескольких поколений, никакого колдовства и никакого чуда, просто знания некоторых целительных свойств растений: трав, цветов, деревьев. Бретта рано вышла замуж. Семья, в которую она попала, была большая, но жили дружно. Никто не обижал Бретту в семье мужа, а она старалась быть хорошей женой. Но пришла беда в их дом.
Злые люди есть везде. А творить зло в невежественной и дикой толпе достаточно легко. Бретта была беременна уже семь месяцев, когда ее назвали ведьмой. Просто, как о сборе ежегодного урожая, спокойным голосом без слез и без лишних красок рассказывала мне она, как разъяренная толпа вчерашних соседей заколотила досками окна и двери их дома, как вспыхнул огонь и поглотил навеки всю ее прошлую жизнь. Самой Бретты не было в этот момент дома. Никому не пришло в голову, что ранним утром женщина в таком положении может собирать травы. Так она и оказалась здесь в лесу. На долгие годы. Желание жить победило страх. Знания помогли выжить. Она научилась обходиться тем, что давал лес. Сначала соорудила себе шалаш, затем землянку, которую теперь использовала в качестве кладовки, а потом, когда родила сына и справилась с послеродовой хворью, стала строить в лесной глуши свой первый дом. Все необходимое добывала в деревне, это было опасно, но здесь ей на помощь не раз приходили суеверные страхи крестьян. Если случалось по неосторожности наткнуться на кого-нибудь, то ее просто принимали за призрак ведьмы. А от приведения спасались бегством.
Когда подрос сын, жить стало легче.
Думаю, что старая Бретта могла бы рассказать много больше, да не захотела.
Прошло два года, я подросла и пополнела. Одежда, которую раздобыл для меня в деревне Лео, теперь уже не болталась на мне. Выглядела я не заморышем, а, скорее, лесной дикаркой. Бретта и Лео были единственными людьми, которых я видела в течение этого времени. В лесу я чувствовала себя свободно. Знала каждую травинку. Меня больше не заботило мое прошлое. Здесь не имело значения ни мое происхождение, ни мое благонравие. Жизнь была проста и понятна. Днем мы ходили в лес, собирали травы, которые помогали нам не страдать от болезней и сохранять силы, а еще грибы, орехи да ягоды, чтобы разнообразить свое питание. Чтобы добыть мясо, молоко, яйца или, когда повезет, хлеб, Лео совершал нечастые набеги на соседние деревни. Да, мы добывали себе пищу и разные вещи, необходимые в нашем простом хозяйстве, воровством. Но стремление жить по заповедям было тогда для нас слишком опасной роскошью. Праведные костры уносили жизни и менее странных людей.
Однако мое лесное благополучие было недолгим. Однажды Лео ушел в деревню и не вернулся. Что с ним случилось, я не знаю и теперь. Мы прождали его несколько дней. Я рвалась его искать, но Бретта запретила мне даже думать об этом.
Мне показалось, что утрату сына она пережила слишком спокойно, но я ошибалась. Тоска ее не проявлялась внешне, но извела сердце. Бретта слегла. Я старалась ей помочь, используя все полученные от нее же знания, но нет лекарства от скорби такой силы. Смерть стояла на пороге, а меня охватил страх. Как я останусь совсем одна в мире, который был ко мне так немилостив с самого моего рождения? Наш последний разговор я не забуду никогда, хотя пройдут годы, прежде чем я сумею понять смысл слов, сказанных мне старой Бреттой незадолго до ее смерти.
– Послушай меня, Анна, – я вдруг подумала, что не часто слышала в этих стенах имя, данное мне в
