Демокрит думает, что Афины великолепны. Но Демокрит никогда не видел цивилизованного мира. Надеюсь, когда-нибудь ты совершишь путешествие туда и изменишь свой греческий взгляд на вещи. Демокрит уже три месяца рядом со мной. Я стараюсь просветить его. Он старается просветить меня. Но мы сходимся в том, что, когда я умру — надо думать, довольно скоро, — ему следует отправиться на Восток. И между тем он слишком грек, слишком афинянин. Запиши это, Демокрит.
Я любил старого Гистаспа. Несмотря на мои малые годы, он обращался со мной как со взрослым. Он относился ко мне как к святому — к семилетнему-то мальчишке! Правда, я был последним, кто слышал предсмертные слова Зороастра — первые слова, произнесенные через человеческие уста самим Мудрым Господом. В результате те маги, что следуют Истине и противостоят Лжи, до сих пор считают меня несколько не от мира сего. С другой стороны, я не являюсь настоящим наследником Зороастра, несмотря на все попытки доброжелателей — и недоброжелателей — сделать меня верховным жрецом.
Демокрит напоминает, что я так и не объяснил, что же такое маг. Определенно, Геродот во время своего нескончаемого чтения в Одеоне много присочинил на этот счет.
В Мидии и Персии магами называют потомственных жрецов, как в Индии их называют брахманами. У всех арийских племен, кроме греков, есть каста жрецов. Хотя греки сохранили арийский пантеон богов и арийские ритуалы, наследование жреческого сана они утратили. Не знаю, как это получилось, но в данном случае они оказались мудрее нас, или им просто повезло.
Персидский обычай требует, чтобы все религиозные обряды выполнялись магами. Это доставляет массу неудобств. Хотя большинство магов вовсе не последователи Зороастра, обычай обязывает их прислуживать на наших священных ритуалах. Мой дед изо всех сил пытался обратить их от поклонения демонам к единобожию, но всех его стараний не хватило, и сегодня хорошо, если хотя бы каждый десятый маг следует Истине. Остальные служат Лжи.
Отец мой был третьим, младшим сыном Зороастра. В Скифском походе он, как начальник конницы, сражался бок о бок с Великим Царем Дарием. В сражении на Дунае отца ранили, и он вернулся домой в Бактру, где и умер. Я был тогда слишком мал и не помню его. Мне говорили, что он был очень смуглым и темноволосым, как все Спитамы, с яркими глазами цвета оникса и магическим голосом пророка. Во всяком случае, так говорит моя мать, Лаис. Она гречанка…
Демокрит удивляется, что я говорю о ней в настоящем времени. Я сам удивлен. Но это факт — Лаис жива и живет на острове Фасос, прямо напротив прибрежного города Абдеры, где она родилась в семье греков-ионийцев.
Отец Лаис был верноподданным Великого Царя — презрительной клички «мидофил» тогда еще не употребляли, потому что все греческие города в Малой Азии и множество вдоль Геллеспонта и на Фракийском побережье исправно платили дань Великому Царю. Беда пришла позже, по вине афинян.
Демокрит хочет знать, сколько Лаис лет и как она вышла замуж за моего отца. Начну со второго вопроса. Они встретились вскоре после восхождения Дария на престол. Это было смутное время — вспыхивали восстания в Вавилоне, Персии, Армении. Дарию нужны были деньги, войска, союзники. И он послал моего отца к блестящему двору Поликрата, самосского тирана.
Много лет Поликрат был союзником египетского фараона, противника Персии. Но, увидев что Египет больше не может противостоять нашему войску, принял — или притворился, что принял, — нашу сторону.
Задачей моего отца было получить от Поликрата деньги и корабли. Переговоры были долгими и мучительными. Каждый раз, когда проносился слух, что Дарий потерпел поражение, отцу приказывали покинуть Самос. Но когда отец уже собирался вступить на палубу отходящего судна, прибывал гонец: пожалуйста, вернитесь. Тиран только что посоветовался с оракулом, и… Другими словами, Дарий не разбит, а одержал победу.
Во время этих нелегких переговоров отцу очень помогал Мегакреон из Абдеры, владелец многочисленных серебряных рудников во Фракии. Мегакреон был верным другом Персии и мудрым советчиком ненадежному Поликрату. Он был также отцом одиннадцатилетней Лаис. Когда мой отец попросил ее руки, Мегакреон с радостью дал свое согласие. В отличие от Дария. Тот не одобрял смешанные браки, хотя сам из политических соображений несколько раз и заключал их.
В конце концов Дарий согласился, но при условии, что мой отец немедленно подыщет, по крайней мере, одну жену-персиянку. Но так получилось, что отцу не пришлось жениться ни на ком из персидских дам, да и вообще больше ни на ком. В тот же месяц, когда я родился, он умер. Лаис было тогда тринадцать лет… так что сейчас ей около восьмидесяти восьми. Это ответ на твой первый вопрос.
Лаис благополучно живет на Фасосе в доме с видом на Абдеру. Это значит, что на дом вечно дует северный ветер. Но она не мерзнет. Она похожа на скифов, даже с виду. Рыжие волосы — или раньше были, — голубые глаза, как у меня. Или были у меня, пока не выцвели.
На этот раз меня сбил ты, Демокрит, а не мои собственные мысли.
Так о чем я говорил? Между Бактрией и Сузами. Между старой жизнью и новой.
Ночь. Эта сцена как будто у меня перед глазами. Я только что вошел в шатер к Гистаспу, сатрапу Бактрии и Парфии. Гистасп казался мне древним, как мой дед, а ведь ему было тогда не более пятидесяти пяти. Это был приземистый, коренастый и очень энергичный человек с высохшей правой рукой. Еще в юности в одном из сражений ему прорубили мышцы до кости.
Гистасп сидел на походном сундуке. По обеим сторонам от него пылали факелы. Когда я собрался упасть перед сатрапом ниц, он здоровой рукой усадил меня на табурет.
— Кем ты хочешь стать?
Он говорил с детьми — или, по крайней мере, со мной — так же прямо, как со всеми остальными, в том числе и со своим сыном — Великим Царем.
— Думаю, воином.
Я серьезно не задумывался над этим. Я только знал, что не хочу быть жрецом. Учти, жрецом, а не магом. Хотя все маги рождались жрецами, не все жрецы были магами. Определенно, мы, Спитамы, не маги. Я должен также подчеркнуть, что с самого детства меня утомляли религиозные церемонии, а от постоянного заучивания священных текстов болела голова. Иногда мне казалось, что вместо головы у меня кувшин, до краев наполненный священными гимнами. Жители Китая, кстати, считают, что человеческая душа находится не в голове, а в животе. Несомненно, это объясняет, почему они так заботятся о всякой стряпне и сервировке стола. Это также объясняет, почему память у них настолько превосходит нашу: информация хранится не в голове, которая не меняется в размерах, а в растущем животе.
— Воином? Что ж, почему бы и нет? Тебя отправят в придворную школу, где ты будешь учиться вместе со своими сверстниками. И если ты проявишь способности в стрельбе из лука и прочем…
Голос Гистаспа прервался. Он очень легко терял мысль. Я привык к его нескончаемым речам и долгим паузам.
В ожидании, когда он продолжит, я бесцельно уставился на один из факелов. Гистасп счел это знамением.
— Видишь? Ты не можешь оторвать глаз от сына Мудрого Господа. Естественно.
Я быстро отвел взгляд. Несмотря на свои семь лет, я понимал, что последует за этими словами. Так и случилось.
— Ты внук величайшего из людей, когда-либо ступавших по земле. Разве ты не хочешь последовать по его стопам?
— Да. Хочу. Я пытаюсь. — Я умел прикидываться маленьким жрецом, чем и пользовался. — Но я также хочу служить Великому Царю.
— Нет более высокой цели для живущих на земле — кроме тебя. Ты не такой, как все. Ты был там. В храме. Ты слышал голос Мудрого Господа.
Хотя мне посчастливилось, если можно так выразиться, присутствовать при убийстве Зороастра — и это вызывало во мне постоянный интерес ко всем следующим Истине и отвергающим Ложь, — иногда мне кажется, что жизнь моя была бы куда проще, родись я в обычной знатной персидской семье, не осененной божеством. Я всегда чувствую себя самозванцем, когда один из магов целует мне руку и спрашивает, что именно сказал Мудрый Господь. Конечно, я верую. Но я не фанатик. И к тому же меня никогда не удовлетворяло объяснение Зороастра — если это можно назвать объяснением, — откуда возник Мудрый Господь. Что было до него? Я проехал всю землю в поисках ответа на этот вопрос вопросов. Демокрит хочет
