одновременно. Старый Лат обнял Лею и Гея.
— Мальчик, — сказал он. — Ты пришел к нам другом, и мы благодарим тебя. Оставайся, будь нам сыном. А мы, как и раньше, будем трудиться, но теперь под руками у нас всегда будет лежать оружие, потому что надо не только уметь дружить и делиться радостью, но и защищать радость и дружбу.
— Да будет так! — хором сказали молики.
— Молики! — продолжал старый Лат. — Не надо горевать, что мы научились плакать. Слезы тоже не всегда бывают горькими. Вот как сейчас. — И мастер вытер мокрые глаза.
Все уцелевшие мастера собрались за городом возле огромной кучи золы, из которой торчали обгоревшие прутья. Долго искали молики хоть что-нибудь, что осталось от резинового великана, но ничего, кроме сплавившихся шестеренок, не нашли.
Несколько дней мастера приводили в порядок свой город. Они соскоблили со стен домов плесень и заново покрасили их белой краской, вычистили бассейн и налили в него чистой воды. И опять город зажил прежней жизнью. Уже ничто не напоминало моликам о грозном нашествии грубов. Все реже и реже доносилось из леса тоскливое «ку-ку!». Это потерявший хозяев кукушонок летал и все не мог найти на земле родного пристанища. Теперь подходы к городу охраняли кузнечики во главе со своим храбрым Чики- Чиком. Он уже давно щеголял в новой паре золотых башмаков. Муравью старый Лат выковал взамен сломанной челюсти новую — из звонкого серебра. Теперь Мураш руководил постройкой муравьиного города, воздвигаемого бывшими рабами-муравьями рядом с городом мастеров. Наполненные трудом и заботами, дни проходили быстро, но все чаще поднимался Гей на пожарную каланчу и подолгу смотрел в ту сторону, откуда пришли они с другом Мурашем в город мастеров. Ведь там была его родина. И как ни старались молики развлечь Гея, он с каждым новым днем становился все грустнее и задумчивее. Старый Лат понял: не удержать им мальчика ни лаской ни силой. Родная земля зовет его, а разве есть на свете любовь сильнее любви к родине?
И вот пришел этот день, когда Гей попросил Дата, чтобы все мастера собрались на площади. Глашатаи объявили его просьбу, трубя в звонкие трубы, и молики начали сходиться на площадь. Там, у бассейна, их ждал Гей. Рядом с ним находился Мураш. Его новая челюсть сверкала, отбрасывая по сторонам солнечных зайчиков.
Старый Лат пришел с Леей. Он держал свою руку на ее плече и что-то печально нашептывал, а что именно — разобрать девочка не могла, так громко стучало ее сердце.
— Что ты решил нам сказать? — спросили Гея мастера. — Ты друг нам. Требуй что хочешь.
С грустью поглядел на них Гей и ответил:
— Я должен пойти в мою страну. Король Граб спасся и может снова прийти сюда с войском. Надо расправиться с ним. Мне помогут братья, которые и так уже заждались меня. Я иду.
— Правильно! — поддержал муравей. — Давно нам пора сдержать свое слово. Пчелкам и улиткам тоже нужна свобода. Там их охраняет большой отряд. Будет жаркое дело.
И молики не стали удерживать их. Тогда Лея взяла мастера Дата за руку и сказала:
— Отпусти и меня. В подземелье, куда идут мои друзья, никогда не заглядывает солнце, а я пройду.
Ничего не ответил старый мастер, только молча кивнул головой. Лея отошла к Гею, рядом с которым стоял довольный Мураш. Низко поклонились друзья мастерам и зашагали к лесу.
Пели они, все дальше и дальше удаляясь от города, и солнечная пыль оседала на их следы.
Аркадий Гайдар
В те дальние-дальние годы, когда только что отгремела по всей стране война, жил да был Мальчиш- Кибальчиш.
В ту пору далеко прогнала Красная Армия белые войска проклятых буржуинов, и тихо стало на тех широких полях, на зеленых лугах, где рожь росла, где гречиха цвела, где среди густых садов да вишневых кустов стоял домишко, в котором жил Мальчиш, по прозванию Кибальчиш, да отец Мальчиша, да старший брат Мальчиша, а матери у них не было.
Отец работает — сено косит. Брат работает — сено возит. Да и сам Мальчиш то отцу, то брату помогает или просто с другими мальчишами прыгает да балуется.
Гоп!.. Гоп!.. Хорошо! Не визжат пули, не грохают снаряды, не горят деревни. Не надо от пуль на пол ложиться, не надо от снарядов в погреба прятаться, не надо от пожаров в лес бежать. Нечего буржуинов бояться. Некому в пояс кланяться. Живи да работай — хорошая жизнь!
Вот однажды — дело к вечеру — вышел Мальчиш-Кибальчиш на крыльцо. Смотрит он — небо ясное, ветер теплый, солнце к ночи за Черные Горы садится. И все бы хорошо, да что-то нехорошо.
Слышится Мальчишу, будто то ли что-то гремит, то ли что-то стучит. Чудится Мальчишу, будто пахнет ветер не цветами с садов, не медом с лугов, а пахнет ветер то ли дымом с пожаров, то ли порохом с разрывов. Сказал он отцу, а отец усталый пришел.
— Что ты? — говорит он Мальчишу. — Это дальние грозы гремят за Черными Горами. Это пастухи дымят кострами за Синей Рекой, стада пасут да ужин варят. Иди, Мальчиш, и спи спокойно.
Ушел Мальчиш. Лег спать. Но не спится ему — ну, никак не засыпается.
Вдруг слышит он на улице топот, у окон — стук. Глянул Мальчиш-Кибальчиш, и видит он: стоит у окна всадник. Конь — вороной, сабля — светлая, папаха — серая, а звезда — красная.
— Эй, вставайте! — крикнул всадник. — Пришла беда, откуда не ждали. Напал на нас из-за Черных Гор проклятый буржуин.
Опять уже свистят пули, опять уже рвутся снаряды. Бьются с буржуинами наши отряды, и мчатся гонцы звать на помощь далекую Красную Армию.
Так сказал эти тревожные слова краснозвездный всадник и умчался прочь. А отец Мальчиша подошел к стене, снял винтовку, закинул сумку и надел патронташ.
— Что же, — говорит старшему сыну, — я рожь густо сеял — видно, убирать тебе много придется. Что же, — говорит он Мальчишу, — я жизнь круто прожил, и пожить за меня спокойно, видно, тебе, Мальчиш, придется.
Так сказал он, крепко поцеловал Мальчиша и ушел. А много ему расцеловываться некогда было, потому что теперь уже всем и видно и слышно было, как гудят за лугами взрывы и горят за горами зори от зарева дымных пожаров…
