Петер грубо схватил старичка за шиворот. — Вот! Теперь ты в моей власти! Сейчас же исполни моё третье желание! Не медля, не сходя с места, дай мне двести тысяч золотых талеров, и дом, и… ой, ай! Больно! Больно!
Петер вскрикнул и затряс обожжённой рукой: человечек вдруг превратился в горячее стекло, которое зашипело в руке Петера. И гном исчез…
Рука у Петера вспухла и покраснела. Несколько дней она болела, напоминая Петеру о его глупости. Но Петер заглушил свою совесть.
«Ну и пусть продадут завод! — сказал он себе. — Всё равно у меня останется Толстый Езехиль! Пока у него водятся деньги, они будут и у меня!»
Да, Петер! Ну, а если у Езехиля кончатся деньги? Вскоре оно так и случилось. И случай был удивительным. Вышло всё очень странно.
Как-то в воскресенье подъехал Петер к трактиру.
Завсегдатаи высунули из окон головы, и один сказал:
— Вон приехал Петер-Игрок!
А другой сказал:
— Да, Король Танцев, богатый заводчик!
А третий покачал головой:
— Разное поговаривают о его долгах! Один человек в городе говорил мне, что имущество Петера опишут!
Петер между тем слез с коляски и крикнул:
— Эй! Хозяин! Добрый вечер! Толстый Езехиль здесь?
Из трактира раздался густой бас:
— Заходи, Петер! Мы уже сидим за столом, и место тебе оставлено!
Петер вошёл в комнату, сейчас же сунул руку в карман и подумал, что Езехиль при деньгах, потому что карман Петера был полон. И он сел рядом с другими за стол, и стал играть, и то и дело выигрывал и проигрывал, и так они играли, пока не стемнело.
Петер предложил Езехилю сыграть ещё. Тот сначала не захотел, а потом сказал:
— Ну ладно! Сейчас я посчитаю деньги, и тогда бросим кости! Ставим по пяти гульденов, на меньшее я не согласен.
Он вынул свой кошель и насчитал в нём сто гульденов, и Петер понял, что столько же гульденов лежат у него в кармане — даже считать не надо было.
Но Езехиль, который раньше выигрывал, стал вдруг раз за разом проигрывать, мрачнея и ругаясь. Петер всякий раз набирал на два очка больше. Наконец Езехиль выложил на стол свои последние пять гульденов.
— Ставлю последние, — сказал он. — Но если я и эти проиграю, буду играть ещё. Ведь ты одолжишь мне из своего выигрыша, Петер?
— Сколько хочешь! — весело сказал Петер. — Хоть сто гульденов!
И Толстый Езехиль кинул кости, и выпало число пятнадцать.
— Хо! — крикнул он. — Теперь кидай ты!
Петер кинул, и выпало восемнадцать, и тут знакомый хриплый голос за его спиной произнёс:
— Всё! Это конец!
Петер оглянулся: позади стоял Голландец-Михель. Петер испуганно выронил кости. Но Толстый Езехиль не видел Михеля — великан ему не показался, — поэтому Езехиль спокойно попросил у Петера взаймы десять гульденов.
Петер опустил руку в карман — он был как в полусне, — в кармане денег не было… Он посмотрел в другом кармане — и там было пусто. Тогда он вывернул куртку наизнанку — ни одной монеты не выпало из неё!
Только теперь вспомнил Петер о своём первом желании: иметь всегда столько денег, сколько лежит в кармане Толстого Езехиля… Всё исчезло как дым!
Хозяин трактира и Толстый Езехиль с удивлением наблюдали, как Петер выворачивает карманы: они не хотели верить, что у Петера ничего нет. Ведь только что он выиграл сто гульденов у Езехиля! Когда же они сами пошарили в его карманах, они страшно разозлились и стали клясться, что Петер-Игрок злой колдун и чудом спровадил свои деньги домой. Петер оправдывался, но напрасно. Езехиль сказал, что расскажет об этом случае всем соседям.
Тут оба накинулись на Петера и вышвырнули его на улицу.
Уныло побрёл Петер домой. В небе не светило ни звёздочки. И всё же он различил высокую фигуру, молча шагавшую рядом.
— С тобой всё кончено, Петер! — сказал великан. — Я знал это ещё тогда, когда ты бегал к глупому карлику. Попытай-ка счастья со мной. Ты не пожалеешь об этом. Если помнишь дорогу и не боишься, то приходи завтра. Я буду на холме весь день. Позови меня…
Петер, конечно, сразу узнал великана Михеля. Но ему стало так страшно, что он ничего не ответил и побежал прямо к дому…
В понедельник утром Петер отправился на завод. Там его ждал начальник округа. Он пожелал Петеру доброго утра и спросил его строгим голосом:
— Можете вы оплатить свои долги?
Петер поник головой. Он признался, что у него ничего нет, и предоставил начальнику описывать имущество, свой дом, и двор, и завод, и конюшню, и лошадей с коляской. Всё это должно было быть продано, если Петер не заплатит долгов.
И пока начальник с судейскими обходили завод и всё записывали и оценивали, Петер подумал о том, что до леса не так уж далеко. Если ему не повезло с Маленьким, то можно попытать счастья у Большого…
И Петер побежал в лес.
Побежал так быстро, будто сам судья гнался за ним по пятам.
Когда он пробегал место, где впервые разговаривал с гномом, ему показалось, что какая-то невидимая рука пытается его остановить. Но он вырвался и побежал дальше.
Так он бежал до самой границы владений маленького гнома — до небольшого оврага, — и едва он перепрыгнул овраг и крикнул: «Михель!» — огромный сплавщик уже стоял перед ним с шестом в руках.
— Пришёл? — спросил Михель смеясь. — Ну ладно, успокойся! Все твои несчастья от этого Стеклянного карлика! Если уж дарить, то надо дарить щедро, а не как этот скряга! Идём ко мне, в мой дом! Там посмотрим, договоримся ли мы… Сойдёмся ли в цене…
«Сойдёмся ли в цене? Что я могу ему предложить? Ведь я гол как сокол! Чего он хочет?» — думал Петер, подходя к дому Михеля.
Дом этот ничем не отличался от обычных крестьянских домов. Они вошли в комнату.
Петер увидел деревянные стенные часы, огромную изразцовую печь, широкие лавки вдоль стен и кухонную утварь на полках. Михель указал ему место за просторным столом, вышел и вскоре вернулся с кувшином вина и двумя стаканами.
— Если бы у тебя и хватило сил на что-либо в жизни решиться, — сказал Михель, — твоё глупое сердце задрожало бы от страха! Во всем тебе мешает сердце, Петер. А все обиды и несчастья земли, — опять-таки сердце от них болит! Скажи, почувствовала ли что-нибудь твоя голова, когда тебя называли обманщиком и негодяем? Что у тебя, желудок, что ли, заболел, когда начальник у тебя дом отнимал? Отвечай!
— Сердце болело, — грустно сказал Петер, приложив к груди руку.
— Что заставляло тебя лезть в карман за деньгами, когда какой-нибудь нищий снимал перед тобой свою шляпу? — продолжал Михель. — Опять-таки сердце! Не глаза и не язык! Не руки и не ноги заставляли тебя это делать, а сердце! Как говорится: ты всё принимал близко к сердцу!
— Но что же делать, чтобы сердце не волновалось? — спросил Петер. — Я изо всех сил стараюсь заглушить его голос, а оно стучит и стучит и причиняет мне боль!
