Хитрый финт преследователей поверг нас в угрюмое настроение. Оно не улучшилось даже при виде моста Мубарак, что с каждой минутой становился все ближе и грандиознее.
Помимо Столпов, Великой Чаши и Антильского Полумоста мне довелось повидать и другие исполинские артефакты, что уронили на Землю Вседержители в год Всемирного Затмения. Но конструкция, какая предстала нам сейчас в лучах заходящего солнца, была создана руками человека. Она показалась бы нам еще колоритнее, любуйся мы ею, как кабальеро – выбравшись на берег. Самая впечатляющая деталь Мубарака – лишенный промежуточных опор, четырехсотметровый центральный пролет нависал над каналом на высоте около семидесяти метров. Она автоматически увеличивалась до ста для наблюдателей, находившихся на дне желоба. К верхушкам возвышающихся на берегах главных мостовых опор были прикручены десятки толстых вант – тех, что еще не полопались и не болтались, обвиснув, над пропастью гигантскими щупальцами. Уцелевшие тросы крепились к центральному пролету по всей его длине, за счет чего он и не обрушивался под собственной тяжестью.
Неведомо, сколько еще простоит Мубарак, пока песчаные бури не подточат его главные опоры и оставшиеся ванты. Но даже в нынешнем потрепанном состоянии в нем, однако, все еще ощущалось былое величие. То, с каким он, горделивый и натянутый как струна, наблюдал свысока за проплывающими внизу судами. Сегодня, когда половина вспомогательных опор моста обвалилась вместе с его крайними пролетами, он также утратил жесткость и заметно покосился. Нынешний Мубарак походил на стойкого солдата, который, получив ранение, продолжал тем не менее держаться на ногах, даже зная, что этот бой ему не выиграть.
Солнце скрылось за горизонт, когда Мубарак навис у нас над головами. Вблизи его сходство с живым существом лишь усилилось. Порывы ветра били по уцелевшим вантам, как по струнам, и заставляли содрогаться весь мост. Дрожь громадины передавалась и нам: через землю и по воздуху. То нарастающий, то утихающий гул накатывал на нас и вызывал тревожные ощущения. В угрожающее пение Мубарака вплетался лязг и скрежет покачивающихся на ветру оборванных вант. А также стон, что порой издавал «уставший» металлический каркас центрального пролета. Все эти звуки порождали во мне закономерные страхи, причем не беспочвенные. Может, как раз одной встряски от проехавшего под ним бронеката и не хватало этому мосту, чтобы окончательно развалиться?
К счастью, Мубарак проявил к нам милосердие и не стал хоронить нас под своими обломками. Миновав его, мы проехали еще немного, после чего выбрали безопасное место и остановились на ночлег. Можно было попробовать двигаться по накатанной дороге и ночью, при лунном свете, но в последние дни нам и так приходилось спать урывками, и я не собирался полностью отказываться от сна. «Гольфстриму» предстоял неблизкий путь, и каждому из нас ежедневно нужны три-четыре часа полноценного отдыха. Нужны так же, как вода и пища. Нельзя бездумно расходовать силы в самом начале путешествия, а иначе можно и не дотянуть до его конца. Каким бы тот конец ни был и где бы ни находился…
Ночи на вершине Африканского плато были светлее, чем на дне Средиземноморской котловины. Вдобавок завтра ожидалось полнолуние, и выкатившаяся на небосклон вскоре после заката огромная луна давала достаточно света, чтобы видеть впередилежащий путь. Напитавшийся днем солнечной энергией и теперь вовсю фосфоресцирующий Физз посматривал на хозяйку ночного неба, как на врага. Еще бы, ведь в ее лучах чешуя нашего хвостатого светоча сияла уже не так ярко. К тому же при наличии небесного светила мы реже обращались к ящеру за помощью. Что его тоже не радовало. Переставая чувствовать себя незаменимым, Физз очень расстраивался: шипел, раздраженно молотил хвостом, бродил по палубе из конца в конец, как неприкаянный, и сквернословил больше обычного.
Именно так я объяснял эту его нервозность. Малабонита считала иначе. Она полагала, что я преувеличиваю и что на самом деле Физз, подобно многим животным, подвержен влиянию лунных циклов. Поэтому в полнолуние звериная натура варана берет верх над его разумом, неплохо развившимся за годы жизни бок о бок с человеком. Что думает на сей счет сам Физз, он нам не рассказывал. Все же он имел не настолько могучий интеллект, чтобы заниматься самоанализом, а тем более на человеческом языке и вслух…
Мы не могли угнаться за Кавалькадой, но были в силах помочь «Зигфриду» отбиться от нее. И потому, выделив себе на отдых три часа, мы отправились в дальнейший путь задолго до рассвета. Прямая дорога и яркая луна позволили мне развить почти такую же скорость, как днем. А то, что вчера здесь проехал бронекат-строймастер, гарантировало, что дорога не преподнесет нам сюрпризов. Без них я планировал достичь конца Суэцкого прохода где-то в районе полудня. Ну а там и дышать станет легче, и судьба тихохода-«Зигфрида» окончательно прояснится. Так или иначе, но до вечера мы его нагоним.
Шансы альт-селадора Рубнера схватиться с Кавалькадой были примерно пятьдесят на пятьдесят. Все зависело от того, сколько у гвардейцев осталось воды. Если в разговоре с доном Балтазаром они не солгали, значит, вполне вероятно, кабальеро не станут ввязываться в бой с «Зигфридом», а обгонят его и рванут к «Геологу Ларину». Но если они, желая подбодрить команданте, слукавили, и на самом деле вода у них на исходе, Рубнеру не избежать кровопролития. Перед бегством из Гексатурма он наверняка залил свои баки доверху, а к танкеру спешил с той же целью, что и мы: предупредить его команду о случившейся трагедии.
Все шло как по маслу, пока мы не добрались до второй местной достопримечательности – моста Эль- Фердан. Он был значительно ниже Мубарака, но в лунном свете тоже выглядел весьма внушительно. Тамбурини уже просветил нас, что прежде этот мост предназначался исключительно для железнодорожных составов. И что он состоял из двух поворотных секций, одна из которых находилась на правом берегу, а вторая – на левом. В далеком прошлом Эль-Фердан большую часть времени стоял разведенным и стыковался воедино лишь перед проездом по нему поездов. В новую эру – эру Вседержителей – он вступил в целостном виде. И напоминал издали своими плавными очертаниями верхнюю губу человека…
…Так, по крайней мере, описал нам Дарио силуэт этого моста. Однако мост, к которому мы приближались, выглядел иначе и вовсе не симметрично. Я решил поначалу, что всему виной мое зрение, обманутое игрой лунных теней, но, подъехав ближе, понял, что тени тут ни при чем. Эль-Фердан действительно был не такой, каким описывал его Тамбурини. И я немедля вызвал юношу на мостик, где потребовал от «консультанта» объяснений, что все это значит.
Дарио в этот предрассветный час подменял Гуго, поскольку я велел последнему хорошенько отоспаться. Мы все еще пребывали в разреженной атмосфере, и трех часов для сна пожилому Сенатору было мало. Особенно принимая во внимание, что он вкалывал больше, чем кто-либо из нас. Остановив по моему приказу «Гольфстрим», Тамбурини покинул моторный отсек и поднялся в рубку. Откуда затем долго взирал в молчании на Эль-Фердан и заговорил, лишь когда смекнул, что я начинаю терять терпение.
– Ничего не понимаю, – пробормотал Дарио, не сводя глаз с озаренной луной громадины. Ее и нас разделяло сейчас всего около полукилометра. – Так не должно быть! Два месяца назад с этим мостом все было в порядке! А иначе как бы тогда наш танкер ушел на юг?
Верно подмечено. В таком виде Эль-Фердан делал Суэцкий проход непроходимым для «Геолога Ларина». Западная секция моста по-прежнему нависала над желобом, сохраняя горизонтальное положение. Чего нельзя было сказать о восточной. Одно ее плечо опустилось и уперлось краем в дно канала, а второе, наоборот, приподнялось и теперь располагалось под углом примерно в двадцать градусов. Такой крен могло вызвать лишь повреждение вмурованного в берег поворотного механизма. На него и приходился центр тяжести трехсотметровой конструкции. А вместе с механизмом она напоминала примитивную карусель, чьи рычаги, правда, имели ограниченный угол вращения – всего четверть оборота.
И не было бы в этом никакой трагедии, если бы дорога проходила под другой секцией Эль-Фердана или, на худой конец, посередине желоба. Однако осыпи и песчаные наносы будто нарочно скапливались именно здесь, у западного склона. У табуитов не оставалось выбора, как только сместить гидромагистраль к восточному склону. И вот теперь это обстоятельство обернулось для нас весьма серьезной проблемой. Такой, от какой мы при всем желании не могли отмахнуться.
Или я заблуждался, и никакой случайности тут в помине не было?
– Так не должно быть! – повторил Тамбурини. – Мы знали, что эта половина моста неустойчива, поскольку ее фундамент искрошился от времени. Каждая наша экспедиция, расчищавшая проход, регулярно укрепляла каменную подушку, которую мы возвели, чтобы застраховать Эль-Фердан от падения. Экипажи танкера всегда проверяли эту опору. Если бы она была не в порядке, мы бы узнали об этом задолго до ее разрушения. Мост не мог взять и просто упасть с подушки! Это такой же абсурд, как если бы корпус вашего
