Существенно, что внешний радикализм реформы современного каратэ, выражавший бунтарский дух и максимализм Оямы, никоим образом не поколебал основ традиционной воинской подготовки и воспитания мастеров Кёкусинкай. Ведь главной целью было именно возрождение будо как полнокровной и полноценной традиции. Ояма вернул каратэ экстремальный режим тренировок и тестирования обретенной силы. Однако он стремился не к внешней «силе», а к той внутренней силе, которая именуется «мудростью». Ояма находил ее и в дзэнской философии, и в восточных практиках «воинской йоги». Ояма вновь обратил каратэ к реальности контактных боев и опасных поединков. Но не изменил при этом традиционным фундаментальным методам обучения.
Встреча с Оямой
Алексей Горбылев
А. Г.: Александр, Вы говорили, что встреча с Оямой Масутацу была Вашей мечтой, которую Вы лелеяли многие годы. Это действительно так?
А. Н.: Да, это так. Я еще с семидесятых мечтал познакомиться и пожать руку этого великого мастера, хотя, порой, мне казалось, что это совершенно невозможно. Да и мог ли я, житель провинциального городка, всерьез думать о том, что когда-нибудь попаду в Японию, буду сидеть за одним столом с основателем Кёкусинкай и даже удостоюсь его рукопожатия? Когда-то мне это казалось столь же несбыточным, как полет на Марс…
А. Г.: Когда Вы впервые узнали об Ояме Масутацу? И почему именно с этим мастером вы мечтали встретиться?
А. Н.: Я начал заниматься каратэ Сётокан в 1976 году. Полной информации у нас не было, знания собирали буквально по крупицам. Так что каратэ у нас было «доморощенное». Но, самое главное, было горение, был фанатизм, жажда серьезной работы. Один знакомый побывал в загранкомандировке и, зная, что я увлекаюсь каратэ, привез мне журнал на английском языке. В нем были статьи о разных стилях, но самой яркой, самой запоминающейся была публикация об Ояме. В ней, разумеется, рассказывалось о подвигах мастера — его боях с быками, затворничестве в горах — и о его философии каратэ — философии абсолютной реальности, философии поиска собственных пределов. Этот материал брал, что называется, за живое. В нем была героика, созвучная тогдашним нашим представлениям о каратэ. Прекрасные фотографии мастера излучали какую-то доброту и одновременно колоссальную силу.
Можно сказать, что статья о школе Оямы произвела настоящий переворот в моих представлениях о каратэ. Я на многие вещи посмотрел по–новому. Даже вот такую забавную вещь скажу. В те времена у нас постоянно шли разговоры об ушу, о Шаолине, о его страшных монахах, но, глядя на доходившие до нас фотографии ушуистов, я никак не мог отделаться от мысли о том, что как-то у них там в Китае с питанием неважно… Какие-то все эти ушуисты были тощие, худосочные, маленького роста. Создавалось впечатление, что нашим русским богатырям достичь мастерства в каратэ вообще невозможно — комплекция не та. И некоторые у нас всерьез говорили, что для повышения уровня нужно одним рисом питаться. А здесь был довольно крупный мужчина достаточно высокого роста. И я тогда понял, что уподобляться китайцам совершенно необязательно. Наоборот! Нужно использовать свое физическое превосходство, нашу прекрасную генетику, подаренную природой. Я много думал над статьей об Ояме. Мне было совершенно непонятно, как этот человек, один, сумел создать огромную организацию, охватившую десятки стран мира? Как он может вести за собой миллионы своих последователей? Откуда он черпает свои знания? Ведь представьте: мы все — ученики мастера, мы идем проторенной им дорогой, знаем, что и как нужно делать, потому что он все нам объясняет, и поэтому нам идти на самом деле очень легко. Но как он сам узнает, что и как нужно делать? Я задавал этот вопрос самому себе и не находил ответа. И потом я долгие годы обдумывал, лелеял этот вопрос в надежде, что когда-нибудь мне удастся услышать на него ответ великого мастера.
А. Г.: Но, насколько я понимаю, Вы не сразу после этого перешли в Кёкусин? Как Вы оказались в этой школе?
А. Н.: О, на это ушло много времени — целое десятилетие. Как вы понимаете, прочитав одну статью в журнале, Кёкусином не овладеешь, а другой информации о школе Оямы у меня не было. Поэтому я продолжал заниматься Сётоканом, хотя общий мой настрой, отношение к каратэ уже сильно изменились.
Надо упомянуть еще об одном случае, который, так сказать, подлил масла в огонь.
В то время мы занимались в основном спаррингами в ринге. Договаривались друг с другом о правилах и бились до нокдауна, нокаута или до отказа кого-то из участников. Это была стандартная практика, и все знали, что вот такой-то день недели — день боев, и со всего города к нам в зал стекались любители каратэ, ушу и т. д., чтобы попробовать свои силы. И вот, однажды, к нам в город приехал отдыхать один каратист откуда-то из Сибири. Через знакомого он узнал о наших поединках и пришел в зал «поработать». Мы, как обычно, стали договариваться с ним о правилах. А он вдруг сказал: «Какие, на фиг, правила? Что же это за каратэ? В настоящем бою никаких правил быть не может»! Я тогда особенно остро ощутил, что то, чем мы занимались, довольно далеко отстояло от реальности. Я понимал, что он прав, и понимал, как глубоко был прав Ояма, критикуя бесконтактные школы каратэ. Этот случай дал новый толчок моим размышлениям о боевых искусствах, заставил пересматривать технику и тактику боя. И уже в то время я пришел к выводу, что Кёкусинкай — это путь для меня.
Впервые увидеть Кёкусин в действии мне довелось летом 1979 г. на Чемпионате СССР по каратэ, который проходил в Алма–Ате. Стояла страшная жара. Соревнования проходили на открытом стадионе, и его дорожки были раскалены настолько, что было невозможно стоять босиком. Зрелище было довольно скучное, монотонное. И стадион, разморенный от жары, просто спал. И только, когда на татами появлялись свердловские кёкусинкаевцы, все мгновенно «просыпались». Они на всех, и на меня в том числе, произвели очень сильное впечатление. Настоящие бойцы, эти ребята выходили на поединки не для того, чтобы набирать очки, а чтобы драться по–настоящему. Били противников самым жестоким образом. Конечно, всех их поснимали после первого же круга, но впечатление они произвели колоссальное. Чувствовалось: вот оно — реальное каратэ, — уж очень все было убедительно — нокаут за нокаутом. Мне с
