Сто тысяч Королевств

мгновение мне показалось, что он ещё старше деда, но быстро поняла ошибку — этот беловолосый разменял лишь четвёртое десятилетие. Он тоже носил налобную татуировку, но попроще: обычный чёрный кружок.

— Ну, она не безнадёжна, — сказал он, скрестив руки на груди. — С внешностью, конечно, ничего не поделаешь, сомневаюсь, что даже макияж поможет. Но… снять с неё этот варварский наряд, приодеть, и, думаю, что она, на худой конец, сможет сдать… сойти за особу благородных кровей.

Он сузил глаза, словно уже разбирая меня мысленно по косточкам. Моя дучшая даррийская одежда — длинный белый жилет из меха виверны и леггинсы по щиколотку — удостоилась короткого вздоха. (Этот наряд уже заработал странный взгляд в Салоне, но я так и не поняла, что их смутило.) Он так долго вглядывался в моё лицо, что я уже начала подумывать, не выказать ли мне зубы.

Вместо того Вирейн показал свои, улыбнувшись.

— Мать хорошенько обучила её. Полюбуйтесь, даже сейчас она не уличает ни страха, ни злости.

— Тогда, думаю, она сойдёт для дела, — заметил Декарта.

— Сойду для чего, дедушка? — спросила я.

Напряжение в комнате действовало угнетающе с каждым мигом, словно выжидая чего-то. Хотя старик уже и нарёк меня «внучкой». Я, конечно, слегка рисковала, необдуманно обращаясь к нему привычным мне словом, — люди его положения порой обижаются и на более незначительные вещи. Но матушка действительно хорошо меня подготовила: порой стоит рискнуть, чтобы завоевать себе уважение в глазах двора.

Оно же не изменилось ни на йоту. Лицо Декарты Арамери, имею ввиду. Я не смогла счесть его.

— За моего наследника, внучка. Сегодня я оглашу твоё имя.

Молчание. Такое же тяжкое, как и каменное кресло деда, вросшее в пол.

Шутка, подумала я, но никто не засмеялся. Это и заставило увериться окончательно: лица придворных, повергнутые в ужас и шок; вид, с коим они уставились на своего господина и повелителя. Все они, кроме одного, поименованного Вирейном. Этот смотрел на меня.

Что ж, с провозглашённой ожидался какой-нибудь, но ответ.

— У вас уже есть наследники, — сказала я.

— Чересчур прямо, — сухо константировал Вирейн, — ей следовало бы быть чуточку учтивее.

Мимо. Декарта и глазом не повёл, словно не замечая чужих слов. Он обратился ко мне, подтверждая:

— Верно. Имеются ещё двое претендентов. Мои племянник и племянница. Скаймина и Релад. Твои двоюродные кузены.

Разумеется, я слыхала о них. Да и кто не слыхал. Слухи то и дело провозглашали наследника… или наследницу, перетасовывая парочку местами. Но кто же?.. — сказать наверняка… если бы, как же.

Мне и в голову и не приходило, что я могу оказаться на их месте.

— Если мне дозволено советовать, дедушка, — начала осторожно (сколь возможна какая-то там осторожность в беседах подобного толка), — то смею предполагать, что уже двое — и то чересчур много.

Это всё глаза. Они старили Декарту, намного, надолго старили. Но последнее поняла я излишне позже. Понятия не имею, каков был изначальный цвет этих жестоких глаз; возраст обесцветил их, затянув белесой дымкой. Глаза, в коих отражалась вся тяжесть, прожитых им лет. Разве что, кроме счастья. Для него в этой паре вперившихся в меня светочей места уже не оставалось.

— И впрямь, — согласился он. — Но, полагаю, порядком хватит для занятного состязания.

— Не понимаю вас, дедушка.

Он приподнял руку, в слабом, но изящном… некогда изящном жесте, а теперь, по большему счёту, попросту слабом.

— Всё просто. Всё очень просто. Я назвал три имени. Цели же добьётся лишь один. А касаемо остальных, либо они перебьют друга, либо кончат жизнь от руки победителя. Кто выживёт, а кто умрёт… — Неопределённое пожатие плечами. — …дело твоё.

Матушка учила меня никогда не выказывать страха, но эмоции не приглушить так легко. Спина покрылась холодным потом. Лишь раз в жизни я удостоилась чести стать мишенью для покушения — вот оно, преимущество наследницы бедной и крошечной нации. Кто бы взялся такую за неблагодарную работёнку? Но сейчас точно найдётся парочка желающих на моё место. Богатство и могущество, коими обладали лорд Релад и леди Скаймина, за пределами моих самых смелых мечтаний. Всю свою жизнь они провели, ставя друг другу подножки на пути к власти над миром. И вот являюсь я, никому неизвестная безродная бродяжка, без связей, без денег, без друзей, — и с ходу в бой.

— Не будет никакого выбора, — сказала я. По счастью, честь оставалась за мной: голос не дрожал. Почти. — И никакого состязания. Они по-быстрому расправятся с помехой при первой же возможности и обратно примутся друг за друга.

— Возможно, — задумчиво протянул дед.

Как назло, в голову не шло ничего путного, что могло бы вытащить меня из этой передряги. Он же чокнулся, совсем обезумел, сошёл с ума. Это было как дважды два. С какой стати он вообще выдумал это состязание и более чем странный приз? Умри он завтра, Релад и Скаймина от мира камня на камне не оставят, тут же передравшись друг с другом. Убийства и войны затянутся на десятилетия. Ему ли не знать, не понимать этого. Однако за слабоумную здесь, по всей видимости, держали меня. Случись чудо, и завоюй я трон, Сто тысяч Королевств тотчас окунулись бы в бесконечную спираль разрухи и страданий. Уж он-то должен знать это.

Никому не под силу спорить с безумием. Но порой, уповая на случай, дар свыше и благословение Небесного нашего Отче, можно рискнуть расспросить безумца.

— Почему?

Старик кивнул, будто ожидал этого вопроса.

— Твоя мать, покинув нашу семью, лишила меня наследника. Ты выплатишь её долг.

— Она четыре месяца как в могиле, — огрызнулась в ответ я. — Какая в том честь, мстить мёртвой женщине?

— Нет, внучка, ничего общего с местью. Лишь вопрос долга. — Он махнул рукой, левой, и другой придворный отделился от толпы. В отличие от первого — да и от большинства царедворцев, чьи лица мне были видны, — знак на лбу его скалился перевёрнутым полумесяцем, словно пара хмуро насупленных бровей. Он опустился на колени перед возвышением, в кое врастало кресло Декарта (длинная, до пояса, алая коса свесилась со спины на плечо и ниже, мазнув вьющимися кончиками по полу).

— У меня нет надежды, что мать научила вас долгу, — сказал Декарта за спиной склонившегося в поклоне мужчины. — Она отреклась от своего, играясь со своим сладкоязычным дикарём. Я позволил это… потворстововал… и часто жалел о своём попустительстве. Я успокою своё разочарованное сердце, внучка, лишь вернув заблудшую овцу в овчарню. Не важно, выживешь ты или умрёшь. Ты — Арамери, и ты будешь служить, подобно всем нам.

Он махнул рукой рыжему.

— Подготовь её, и как можно лучше.

Вот и всё, и ничего более. Огневолосый встал и подошёл ко мне, бормоча, что мне следует пройти за ним. Собственно, это я и проделала. Так и закончилась моя первая встреча с дедом, и начался мой первый день как Арамери. Что ж, то был не самый худший денёк в моей жизни. Особенно, в сравнении с теми, что выдались позже.

2. Другие Небеса