— Я в отчаянии. Ваша мать по-прежнему портит нам жизнь.
— Как?!
— Вскоре она заберет вас. Несправедливый исход судебного процесса дает ей на это право, ибо она не была поражена в своих правах. — «По твоей вине, мерзавка», — добавил Эд про себя, а потом продолжил: — Боюсь, она будет мстить вам за вашу смелость, вашу привязанность ко мне, которую я очень ценю. Я хорошо знаю ее. Она безжалостная, хотя и прикидывается простодушной. Ах, боже мой!.. Только представлю вас в этом свинарнике Суарси, ваши нежные руки, огрубевшие от тяжелой работы, ваш изящный силуэт, изуродованный лохмотьями... У меня сжимается сердце.
У Матильды тоже было тяжело на сердце. При мысли о подобной перспективе тошнота подступила к самому горлу. Нет! Нет, только не Суарси, только не мать, только не свиньи и вонючие слуги! Только не невыносимый холод в мрачных стенах. Она хотела веселья, изысканных яств, танцев, света, ковров, служанок, красивых одеяний и драгоценностей.
— Я отказываюсь! Я отказываюсь возвращаться в эти смрадные трущобы Суарси. — Охваченная паникой, готовая вот-вот разрыдаться, Матильда умоляюще добавила: — Дядюшка, заклинаю вас, оставьте меня здесь.
— Это мое самое горячее желание, милая. Но как? Я не могу выступать против права вашей матери. Тем более сейчас.
— Ну... через несколько месяцев я стану совершеннолетней, всего через пять.
— И где же я буду прятать вас все это время, до тех пор, пока вы не вернетесь ко мне? — Эд подошел к племяннице и поцеловал в лоб в знак покорности, а затем лукаво продолжил: — Мадам... Мне пришлось выпить несколько кубков вина, чтобы найти в себе мужество сделать это признание. Разве это не поразительно для человека, который боится только Бога? — солгал жалкий трус.
Внезапное смирение и обращение «мадам» растрогали девочку, и она жеманно произнесла:
— Вы пугаете меня, мсье.
— Это последнее, чего я хочу в данный момент. Вы... Надеюсь, ваша проницательность позволила догадаться, что я питаю к вам... привязанность... Однако наши родственные связи не только не оправдывают ее, но и делают... необъяснимой. Даже немыслимой.
Сердце Матильды забилось. Наконец-то!
— Мсье... — прошептала она, прикрывая рот маленькими пальчиками, усыпанными кольцами мадам Аполлины, ее покойной тетушки.
— Я знаю... Впрочем, я слишком далеко зашел, чтобы от всего отказаться. Я понимаю, что наши кровные узы внушают вам отвращение. Я сам долго взвешивал все «за» и «против». Я стою перед вами покоренный, безоружный, не питающий никаких надежд. Хотите моей смерти? Я предлагаю вам свою жизнь.
Ах, какой неожиданный поворот! Все ночи напролет Матильда мечтала услышать такие слова. Любила ли она дядюшку греховной любовью? Конечно, нет. Впрочем, она не питала к нему и особой родственной любви. Матильда не любила никого, кроме Матильды де Суарси, которая все больше нравилась ей. Но он был богат — так, по крайней мере, она считала, — и потом, эта душераздирающая сцена... Она станет недоступной богиней, к стопам которой будут припадать мужчины. Какая прекрасная метафора! Матильда протянула Эду руки, и он поцеловал их.
— Ах, нет... Вашей смерти? Никогда, мсье. Что делать? Что делать, чтобы навсегда остаться с вами?
— Иными словами, вы...
— Тише, — прервала она его. — От дамы нельзя требовать подобных признаний.
— Я грубиян, мадам. Тысяча извинений. Но вы опять заставили трепетать мое бедное сердце, которое я считал уснувшим. Что делать? Я перебрал все решения и понял, что существует лишь один выход. Если ваша мать заберет вас, она вас погубит. Вы молодая, красивая, соблазнительная. А она стареет, и у нее нет иного будущего, кроме неблагодарной работы в Суарси. Ее женская ревность не будет знать передышки. Она чувствует, что вы завоевали меня, признаюсь, без особого труда.
Эд так умело набросал соблазнительный портрет Матильды, противопоставив ее матери, что девочка, не задумываясь, согласилась с ним.
— И какой же этот единственный выход, мой дорогой дядюшка?
— Зовите меня Эд, прошу вас. Не напоминайте больше о наших связях, которые ранят мое сердце.
— Эд... Я тысячи раз шептала ваше имя, мсье. Итак, выход?
— Монастырь, моя прелестница. Монастырь, где вы будете гостить пять недолгих месяцев до вашего совершеннолетия.
— Монастырь?
— Вы поедете туда как гостья, а не как облатка. Своего рода духовное уединение, как это делают многие высокородные дамы королевства, в том числе и дочь короля, мадам Изабелла.
— Мадам Изабелла? Правда?
— Разумеется, и многие другие.
— Пять месяцев — это так долго... В монастырях можно умереть от скуки.
— Пять месяцев — и свобода, навсегда. Вы, я...Но вы такая красивая, такая изящная, что я опасаюсь, как бы однажды вы не покинули меня...
— О нет, мой... Эд, мой нежный Эд, — пообещала Матильда, предчувствуя, что скоро замок Ларне станет недостаточным для будущего, о котором она мечтала. К тому же сводный дядюшка никогда не получит от Церкви разрешения жениться на племяннице. — Ну что же, мой нежный Эд, нас ждет короткая разлука. Но молю вас, выберите женское аббатство, более привлекательное, чем Клэре.
— Я уже подумал об этом, — солгал Эд, который искал самый удаленный от Ларне и Суарси-ан-Перш монастырь. — Вам надо написать короткое письмо и объяснить, почему вы хотите на время покинуть светское общество и воссоединиться с Богом... Так я огражу нас от гнева Аньес.
Выбор Эда пал на Аржантоль, женское аббатство ордена цистерцианцев, основанное Бланкой Наваррской и ее сыном Тибо IV Шампанским. Это аббатство полностью отвечало его желаниям. Удаленность, поскольку Аржантоль находился в Шампани, и суровость. Устав, написанный святым Бенедиктом, был строгим, вменял в обязанность бедность и строгое затворничество в стенах монастыря и возводил в догму ручной труд.
«Твои хорошенькие ногти будут рыть землю, прекрасная кокетка, твоя поясница будет разламываться от боли при сборе хвороста, и тебе придется колоть лед в тазу, чтобы умыться».
— Прошу вас, Эд, диктуйте.
Все время, пока Эд подбирал слова, как можно более убедительно свидетельствовавшие о том, что его племянница сделала окончательный выбор, он смотрел на нее, полуобнаженную, сидевшую на неудобном табурете. Он видел, как монахиня подносит нож к ее прекрасным волосам, режет, стрижет их. Он видел, как длинные курчавые пряди падают на землю. Он видел, как из глаз Матильды градом льются слезы, орошая ее маленькие груди. Он даже чувствовал запах грубой льняной рубахи, которую надевают ей через голову. Шлюха!
Когда мать разыщет ее, невыносимая глупая болтунья станет уже совершеннолетней. Ничто и никто не сможет забрать ее из монастыря, которому он пообещал щедрый дар. Вернуть девочку означает вернуть деньги. Эд сумеет убедить аббатису, что племянница ведет себя неподобающе и он, дядюшка-опекун, заботящейся о ее благополучии и чистоте души, вручает Матильду Богу и дисциплине, чтобы направить племянницу на путь истинный. И как славная женщина, которая окажет ему такую услугу, сможет проверить, что он вовсе не является опекуном мадемуазель?
Шлюха!
Шартр, дамские бани, улица Бьенфэ, Бос, декабрь 1304 года
Од де Нейра потянулась всем телом и залюбовалась своей молочной кожей, слегка порозовевшей после
