— Разумеется. Прибыл на «Sea-Gall»[9], он и сейчас еще стоит на якоре. Вы можете навести справки у капитана.
Тут он вышел из себя:
— Черт вас побери! Почему вы мне сразу об этом не сказали?
— Потому, что вы не спрашивали. По вашему поведению можно было заключить, что вы меня знаете. Только когда вы заговорили о винтовках, я понял, в чем дело. Тогда я обратил ваше внимание на допущенную ошибку; надеюсь, это вы подтвердите.
— Ничего я подтверждать не буду, вообще ничего! Как только я вошел сюда, вам надо было сразу же сказать мне, кто вы такой.
Он стал раздражать меня своей грубостью. Надо было поставить его на место.
— Ведите себя прилично! Я не привык, чтобы мне в лицо чертыхались. Я к тому же не ясновидец, чтобы, видя человека впервые в жизни, немедленно сказать, что ему от меня надобно. Впрочем, вам следовало расспросить хозяина или прислугу отеля, прежде чем прийти ко мне. Тогда бы вам непременно сообщили, что я иностранец.
— Мне это, разумеется, сказали, но я не поверил, поскольку, судя по обстоятельствам дела, полагал, что сеньор, за которого я вас принял, пребывает здесь инкогнито. К тому же у вас такое произношение, что никогда не скажешь, что вы иностранец.
Последнее было очень лестно для меня. Когда я несколько лет назад прибыл в Мексику, то ужасно коверкал испанский язык. Но лучший наставник в языках, как известно, — жизнь. Во время долгого путешествия по Соноре и югу Калифорнии я постепенно открыл для себя lenguaje espanola[10], хотя вплоть до сегодняшнего дня не подозревал, что стал настоящим Санчо Пансой[11].
— И наконец, — продолжал он, — почему вы носите точно такую же бороду, как жители Восточной республики?[12]
— Путешествуя, я имею обыкновение приспосабливаться к привычкам местного населения, потому что не хочу выглядеть чужаком.
— Ну, тогда вы тоже виноваты в том, что я принял вас за другого. Иностранец не имеет права нам подражать. Известна определенная порода животных, которая в высшей степени наделена этим умением подражать, и потому любой разумный человек остерегается уподобиться им.
— За этот тонкий намек я весьма вам признателен, сеньор, однако я настоятельно прошу вас оставить свои поучения. Пока что я выслушивал их, ничем вам за это не платя, но, ежели вы и дальше будете продолжать в том же духе, придется мне наградить вас гонораром соразмерно вашим заслугам.
— Сеньор, вы что, угрожаете мне?
— Нет. Только предостерегаю.
— Не забывайте, пожалуйста, где вы находитесь!
— И вы тоже примите в расчет, что находитесь не в своей асиенде [13], а в помещении, которое в данное время принадлежит мне! Но довольно об этом! Пожалуйста, доставьте мне удовольствие, позвольте распрощаться с вами!
Я подошел к двери, открыл ее и, поклонившись, пригласил гостя ею воспользоваться. Он замер на несколько мгновений, с удивлением воззрившись на меня. Ему казалось невероятным, что его выпроваживают. Как можно? Однако он быстро юркнул мимо меня и, выскочив, уже из-за двери крикнул:
— До свидания! Я еще поквитаюсь с вами!
Он показал мне кулак и поспешил вниз по лестнице. Вот какой оказалась моя первая встреча с жителем этой страны, не доставившая мне удовольствия. Однако мне и в голову не пришло тогда, что она может иметь для меня неприятные последствия. Этот человек оскорбил меня, я выставил его за дверь, теперь надо поскорее забыть о нем и обо всем, что с ним связано, и конец.
Прежде чем выйти и посмотреть на город, я достал несколько рекомендательных писем, которые были при мне. Я принципиальный противник манеры навязываться незнакомым людям, перекладывая на них часть своих проблем. Они, конечно, могут помочь, но оборотная сторона такой помощи — несамостоятельность. По этой причине, когда я путешествую, то знакомлюсь с кем захочу, маршрут выбираю по своему усмотрению, ну а письма, которые мне кто-то из лучших побуждений дает, вручаю перед самым своим отъездом. Сотни раз я наблюдал, как их адресаты бывали чрезвычайно довольны тем, что времени на выполнение просьб уже не оставалось.
Итак, в руках у меня было четыре подобных письма. Одно из них глава экспортного дома в Нью-Йорке направлял своему компаньону, руководившему филиалом этой фирмы в Монтевидео. Я оказал этому янки какую-то незначительную услугу, и он пообещал самым лучшим образом отрекомендовать меня своему партнеру. Это письмо вопреки моему правилу следовало вручить немедленно, ведь компаньон в Монтевидео обязан был оплатить вексель, стоимость которого и составляла, собственно, расходы на мою поездку.
Три других письма я снова сунул в бумажник. А первое метнул на стул, но не попал в цель. Письмо ударилось о край стола и упало на пол. Когда я поднял его, то увидел, что тонкая сургучная печать треснула и конверт раскрылся. В таком виде передать письмо я уже не мог. Мне надо было снова заклеить его, причем так, чтобы не заподозрили, что я вскрывал его и читал.
Читал? Гм! А не поступить ли мне именно так? Нарушить тайну переписки было страшно бестактно, но в какой-то мере я имел право на это, ведь содержание письма касалось меня. Итак, я достал из конверта рукописный листок и раскрыл его. Вот что там было написано (за исключением приветственных слов):
«Ваше последнее письмо получил и полностью согласен с вашими предложениями. Дело рискованное, но в случае удачи приносит такую высокую прибыль, что мы можем отважиться на риск. Порох прибывает на «Морском нахале». Мы подмешали в него тридцать процентов древесного угля, и я надеюсь, что если вам удастся тайком доставить его на берег, сэкономив на таможенной пошлине, то мы провернем хорошенькое дельце.
Сим я вверяю вам полномочия составить контракты и отослать их на подпись Лопесу Хордану. Это в высшей степени опасное предприятие, ведь если националисты перехватят посыльного и найдут при нем контракты, то он погиб. К счастью, я по чистой случайности могу указать вам человека, который идеально подходит для этой миссии.
Податель сего письма в течение многих лет якшался с индейцами, он отважный малый, но при этом доверчив до глупости, впрочем, иного и не стоило ожидать от немца. Как я полагаю, он намерен отправиться в Сантьяго и Тукуман[14] и, следовательно, путь будет держать через провинцию Энтре-Риос[15]. Под видом рекомендательного письма к Хордану передайте ему конверт с обоими контрактами. Если их у него найдут и его расстреляют, то мир потеряет глупца, о котором ничуть не стоит жалеть. Конечно, ваша подпись на документах присутствовать не должна; вы поставите ее лишь тогда, когда посыльный Хордана вернет эти бумаги.
В общем, немец не доставит вам особых хлопот; он отличается прямо-таки нелепой непритязательностью. Стакана кислого вина и толики слащавых речей достаточно, чтобы осчастливить его».
Таково было, насколько это касалось меня, содержание странного «рекомендательного письма». Не прочти я письмо, то, по всей вероятности, угодил бы в эту ловушку. Речь шла о типичной проделке янки. Немецкий «глупец», ничего не подозревая, должен был сыграть одну из главных ролей в мятеже. Ведь речь шла не о чем ином, как о мятеже; об этом говорили и упомянутый здесь порох, и имя пресловутого главаря шайки Лопеса Хордана, чья безнравственность дошла до такой степени, что он приказал убить своего собственного отчима, бывшего генерала и президента Уркису[16]. Ничего себе миссия: переправить к Хордану порох и деньги, а курьером для передачи контрактов, относящихся к этой операции, должен был стать я!
Письмо я сунул обратно в конверт и с помощью спички восстановил сломанную печать. Потом отправился к любезному компаньону; звали его Тупидо, был он испанского происхождения и жил на Пласа-де-ла-Индепенденсиа[17].
Когда я вышел на улицу, от дождя и ветра, налетевшего из пампы, не осталось и следа. Монтевидео
