говорить об этом с незнакомцем.
— А мне нужно всего сто восемь миль проехать, — говорил молодой человек. — Но я никогда раньше не был так далеко от дома.
Еврей с вежливым удивлением поднял брови.
— Я еду к сестре — она год как замуж вышла. Моя любимая сестренка, и сейчас она… — Он замолчал, словно подбирая в уме, как выразиться поделикатнее. — У нее будет маленький. — Голубые глаза юноши с сомнением смотрели на еврея, словно не веря, что человек, никогда раньше не видевший хлопка, может правильно понять еще какое?то природное явление.
Еврей кивнул и в сдержанном удивлении закусил нижнюю губу.
— Сроки уже на подходе, а муж вечно своим табаком занят. Вот я и решил приехать, чтобы под рукой быть.
— Надеюсь, все пройдет легко, — сказал еврей.
Автобус остановился. Уже совсем стемнело, водитель съехал на обочину и включил в салоне свет. Яркие лампы разбудили уснувшую на сиденье девочку, и она стала канючить. Долго молчавшие негры на заднем ряду возобновили свой тягучий диалог. Старик впереди с натужной старательностью глухого принялся рассказывать соседу какую?то байку.
— А ваша родня уже там, в этом городе? — спросил еврея молодой человек.
— Семья? — Еврей снял очки, подышал на линзы и принялся протирать их рукавом рубашки. — Нет, они приедут, когда я устроюсь на новом месте, — жена и две дочери.
Молодой человек наклонился вперед и уперся локтями в колени, а подбородком — в ладони. Под электрической лампочкой его круглое лицо порозовело. Над маленькой верхней губой блестели бусинки пота. Голубые глаза смотрели сонно, а пряди каштановых волос как?то по–детски липли ко лбу.
— Я, наверно, скоро женюсь, — сказал он. — Я уже давно себе девушку выбираю, теперь осталось трое.
— Трое?
— Ага — все жутко красивые. Я еще и поэтому решил, что лучше уехать. Понимаете — вот приеду обратно, посмотрю свежим взглядом, тогда, наверно, и возьму, какая получше.
Еврей засмеялся — ровным искренним смехом, полностью изменившим весь его облик. С лица исчезли напряженные складки, голова откинулась, пальцы рук сплелись. И несмотря на то, что шутить над собой он вовсе не собирался, южанин засмеялся с ним вместе. Несколько секунд спустя смех утих так же резко, как и начался, — еврей глубоко втянул в себя воздух и со стоном выдохнул. Он прикрыл глаза, словно хотел удержать в себе толику этого веселья.
Два путешественника вместе поели и посмеялись. Они уже не были посторонними. Еврей удобнее устроился на сиденье, достал из жилетного кармана зубочистку и принялся потихоньку, полуприкрыв рот рукой, ковырять ею в зубах. Молодой человек стянул с шеи галстук и расстегнул на рубашке несколько пуговиц так, так что на груди стали видны темные курчавые волосы. И все же было заметно, что южанину вовсе не так легко, как еврею. Что?то его смущало. Он, казалось, составляет в голове болезненный вопрос — из тех, которые так трудно бывает задать. Юноша теребил влажные пряди на лбу и складывал губы трубочкой, словно собираясь свистеть. Наконец произнес:
— Вы же иностранец?
— Да.
— Из?за границы?
Еврей склонил голову, ожидая следующего вопроса. Но молодой человек, явно не знал, что спрашивать дальше. И пока еврей ждал новых слов или молчания, автобус остановился подобрать голосовавшую на дороге негритянку. Вид новой пассажирки поразил еврея. Негритянка была неопределенного возраста, и если бы болтавшееся на ней замызганное тряпье отдаленно не напоминало женскую одежду, и пол этого существа с первого взгляда определить было бы трудно. Она была калекой — при этом конечности сохраняли нормальный вид, неправдоподобно мелким, искореженным и недоразвитым выглядело все тело. На голове у нее сидела истрепанная фетровая шляпа, а на теле болтались рваная черная юбка и кофта, кое?как перекроенная из дерюжного мешка. В углу рта зияла жуткая рана, а под нижнюю губу она засунула комок жевательного табака. Белки глаз были не белыми — грязно–желтыми с красными прожилками. На лице застыло бессмысленное, голодное и отсутствующее выражение. Когда она прошла мимо к заднему ряду, еврей наклонился к юноше и, понизив голос, настороженно спросил:
— Что это с ней?
Молодой человек, кажется, удивился.
— С кем — с черномазой?
— Ш–ш, — испугался еврей, поскольку их места располагались во втором с конца ряду, и негритянка сидела прямо у них за спиной.
Но южанин уже повернулся назад и разглядывал женщину настолько откровенно, что еврей передернулся.
— Да нет, вроде ничего особенного, — сказал молодой человек, закончив осмотр. — Я ничего такого не вижу.
Еврей от неловкости закусил губу. Брови его сошлись, глаза наполнились тоской. Он вздохнул и отвернулся к окну, хотя за ним от света в автобусе и темноты снаружи почти ничего не было видно. Он не замечал, как молодой человек пытался поймать его взгляд и несколько раз шевелил губами, собираясь заговорить. Наконец вопрос все?таки прозвучал:
— Вы когда?нибудь были в Париже?
Еврей сказал «да».
— Я давно мечтаю съездить. Мне один знакомый рассказывал — он там бывал в войну. Вот мне всю жизнь и хочется съездить в Париж. — Молодой человек замолчал и очень серьезно посмотрел еврею в глаза. — Поймите, не из?за женшчин. — (То ли под влиянием четкого произношения собеседника, а может, безуспешно пытаясь придать словам лоск, но молодой человек именно так и сказал: «женшчин».) — Не на французских девушек смотреть, о которых только и слышно.
— На дворцы — на бульвары?
— Нет, — ответил молодой человек, в замешательстве качнув головой. — Не поэтому. Я вот и не могу понять. Только подумаю о Париже, как в голове все время одно и то же. — Он мечтательно прикрыл глаза. — Узкая улочка, а по бокам — высокие дома. Темно, холодно и дождь идет. И людей никого — только на углу стоит французский парень, и у него кепка надвинута на лоб. — Молодой человек просительно заглянул еврею в глаза. — Почему мне туда все время хочется, точно домой? Как вы думаете?
Еврей покачал головой.
— Может, здесь просто слишком солнечно? — сказал он наконец.
Вскоре после этого автобус остановился там, куда ехал молодой человек, — в маленькой, покинутой на вид деревушке на перекрестье дорог. Южанин не спешил выходить. Он достал из сетки чемоданчик и протянул еврею руку.
— До свиданья, мистер… — Он вдруг с удивлением сообразил, что не знает его имени.
— Керр, — ответил еврей, — Феликс Керр.
Молодой человек вышел. Там же сошла и негритянка — отвергнутое человечеством существо, — вид которой так ошеломил еврея. Он снова остался один.
Он открыл картонную коробку и съел сэндвич из ржаного хлеба. Выкурил несколько сигарет. Некоторое время посидел, прижавшись лицом к стеклу и пытаясь разглядеть пейзаж за окном. Ночные облака затянули небо, и звезд не было. То тут, то там попадались темные силуэты домов, смутные пашни, клочья деревьев на обочине. Наконец он отвернулся от окна.
Пассажиры устраивались на ночь. Несколько человек уже спали. Еврей оглядывал автобус с усталым любопытством. Один раз он даже улыбнулся своим мыслям — слабой улыбкой, еле заметно заострившей уголки рта. Но затем, не успели последние следы усмешки сойти с лица, весь его облик резко изменился. Он следил за глухим стариком в рабочей одежде на переднем сиденье, и какое?то короткое наблюдение вдруг вызвало в нем целый ком мучительных воспоминаний. По лицу пробежала резкая гримаса боли. Он опустил голову, прижал большой палец к виску, а остальными стал массировать лоб.
В душе у еврея жила беда. Несмотря на столь тщательную заботу о потертых брюках, несмотря на то, с
