Бровкина махнула рукой.
— А ну тебя! — и пошла ещё быстрее.
— Вот до чего непутёвый старуху довел, — говорит ей вслед сплетница.
— Маманя! Козёл, смотри, жрёт….
На крыльце стоит карапуз и показывает на низко повешенное бельё, которое жуёт козёл.
Евдокия Макаровна и Ваня подходят к правлению колхоза. Она останавливается у крыльца и, заглянув в открытое окно, тихо говорит Ване:
— Ты подожди здесь. Пойду посмотрю, ещё сердится или отошёл…
Ваня кивает головой и, заметив идущую по дороге Любашу, бежит к ней.
По кабинету шагает сердитый Коротеев. Он пытается прервать Евдокию Макаровну жестом, короткой репликой:
— Ну подожди.
Это ему не удаётся. Он снова обращается к Бровкиной:
— Дай мне сказать… Да послушай ты!
Но Евдокия Макаровна разошлась, и её остановить невозможно.
— Он слово дал, Тимофей Кондратьевич. А если дал слово, как ты можешь ему не верить?
— Грош цена его слову!
— Ну, попробуй! В последний раз, милый… дорогой Тимофей Кондратьевич! Пошли на любую работу, только чтобы парень был при деле…
Коротеев теряет терпение.
— Отстань, Евдокия, уходи ты с богом! — Он останавливается перед Евдокией Макаровной и нервно перечисляет: — Монтёром был? Был. Провода пожёг? Пожёг. Помнишь, чуть конюшню не опалил? Ни один бригадир брать его к себе не хочет.
— Зачем старое вспоминать, Кондратьич! — говорит Бровкина.
— Ладно, поговорим о новом… Пастухом послал — видала, что он на огороде натворил? — И уже совсем рассердившись, Коротеев кричит: — Бездельник он, лодырь! Вот кто твой сын. Никуда я его не пошлю. Довольно! Не могу!
Евдокия замолкает и, выдержав паузу, сердито переспрашивает:
— Не можешь?
— Не могу!
— А что ты мужу обещал, когда он на фронт уходил? Забыл, что ли? Может, напомнить тебе? — Подражает голосу Коротеева. — «О семье не беспокойся». А сейчас сына его без дела оставляешь? Да ещё руку хотел на него поднять… Кнутом замахнулся.
Растерянный Коротеев неловко пожимает плечами:
— Да… Это я так… сгоряча, Евдокия, как сына родного, ему же на пользу.
— «Как сына родного», «на пользу», — не унимается Бровкина, передразнивая Коротеева.
Тот, пытаясь успокоить Евдокию Макаровну, меняет тон и, наливая в стакан воду, говорит:
— Не кричи! Не кричи, Евдокия, неудобно! Люди услышат… Выпей воды.
— Сам пей сбою воду. Раньше доведёшь человека, а потом хочешь водой откупиться, — сквозь слёзы отвечает она.
— Ну, ладно, ладно? Что-нибудь придумаю для твоего Вани, — подходя к открытому окну, продолжает Коротеев и выплёскивает воду из стакана на…
…Любашу и Ваню, которые сидят на скамеечке под окном и о чём-то оживленно шепчутся. Любаша от неожиданности вскрикнула. Коротеев смотрит из окна и видит дочку с Ваней. Багровея от злости, он бежит к выходу, но в дверях сталкивается с Самохваловым.
— Уходите, Тимофей Кондратьевич? — спрашивает бухгалтер.
— Нет, — растерянно отвечает Коротеев, — никуда я не ухожу. — Он подходит к окну и захлопывает его.
— Значит, обещаешь, Тимофей Кондратьевич? — снова говорит Евдокия.
— Обещаю! — грозно говорит председатель и, ударив кулаком по столу, продолжает: — Обещаю. Или я, или твой непутёвый. Вдвоем нам с ним в одном колхозе не ужиться.
— Опять сначала? Да за что ты на него так нападаешь? Ума не приложу.
— За сломанный забор, за потоптанный огород, за убытки, — отвечает Самохвалов.
— А ты не лезь, не с тобой говорю! — сердито наступает на Самохвалова Евдокия и поворачивается к Коротееву. — Обещаешь ты мне сына на работу послать? Последний раз спрашиваю: пошлёшь или нет?
Коротеев, увидев через окно бегущую к дому Любашу, горько качает головой и нехотя отвечает:
— Ну ладно! Ладно! Иди!
— Значит, пошлёшь? — допытывается Евдокия Макаровна.
— Пошлю, только уходи… пока не передумал, — говорит Коротеев и, обмякнув, садится в кресло.
— Ухожу, ухожу, Тимофей Кондратьевич. Спасибо тебе, милый, помоги вдове воспитать сына… Он ведь у меня одна опора в жизни, — щебечет довольная Бровкина и выходит из комнаты.
— Хороша опора! — с усмешкой говорит Самохвалов.
Коротеев сердито смотрит в сторону окна и, соображая вслух, говорит:
— Куда бы его послать?
— Моё мнение такое… — начинает философствовать Самохвалов.
— А мне неинтересно твоё мнение, — перебивает его Коротеев.
Обиженно поджав губы, Самохвалов замолкает.
— Ага! Придумал, — оживился Коротеев. — Пошлю его в гараж мойщиком! К Захару Силычу. Тот ему покажет…
Из гаража выходит Захар Силыч, за ним — три шофёра.
В ряд стоят три колхозных грузовика. Вокруг них со шлангом в руке бегает весь мокрый Ваня; он старается одной струей мыть все три машины сразу, прицеливаясь шлангом, как из ружья.
— Ну и рационализатор! Все машины сразу мыть хочет, — иронически говорит один из шофёров.
Смеются шофёры, но хмурится Захар Силыч.
— Да, работничка тебе прислали, Захар Силыч, — издевается над ним шофёр.
— Наказание мне с ним, да и только, — сердито бросает Захар Силыч и окликает Ваню: — Эй, Бровкин!
Ваня поворачивается и, не выпуская из рук шланга, нечаянно окатывает с ног до головы Захара Силыча. Громко хохочут разбежавшиеся шофёры.
Перепуганный Ваня спускает шланг книзу и снова обдает Захара Силыча водой, смешанной с грязью.
Взбешённый Захар Силыч подходит к Ване и, схватив его за воротник, притягивает к себе:
— Ты что это, сукин сын, издеваться надо мной вздумал?
— Что вы, Захар Силыч… Это я нечаянно… — бормочет Ваня.
— «Нечаянно»… — недоверчиво повторяет Захар Силыч, отпуская Ваню. — Я тебе покажу «нечаянно»… Век помнить будешь…
Во время разговора Захара Силыча с Ваней шофёры быстро заводят машины и выезжают со двора.
