Старый слуга, видимо, привык слышать приказания из пустоты и, нисколько не уди-вившись, поклонился и снял шапочку. Его жиденькие волосики блистали изумрудной зе-ленью. Естественно, это меня изумило.
– Джентльмен находит твои волосы очень красивыми, – снова по-немецки проговорил голос. – Это все, Каспар.
Снова натянув шапочку, слуга удалился с выражением удовлетворенного честолюбия.
– Старый Каспар был слугой у Фрёликера, а теперь перешел ко мне. На нем мы прове-ли один из наших первых опытов. Этому почтенному человеку так понравился результат, что он не позволил вернуть своим волосам натуральный рыжий цвет. Преданная душа, он является моим единственным посредником и представителем в отношениях с видимым миром.
– Ну а теперь, – продолжал Флэк, – расскажу о моей беде. Великий гистолог, которому я имел честь ассистировать, обратил затем свое внимание на другую, еще более интерес-ную область исследований. До этого он старался усилить или изменить пигментацию тка-ней. Теперь же он начал серию экспериментов для изучения возможности полного удале-ния пигментов из организма путем абсорбирования, экссудации, а также применения хло-ридов и других химических реактивов, воздействующих на органическую материю.
Эксперименты прошли более чем успешно! Они снова проводились на мне, занимался этим сам Фрёликер, раскрывая мне только то, что было необходимо. Я неделями сидел в его личной лаборатории, никому не показываясь и никого не видя, кроме профессора и верного Каспара. Герр Фрёликер продвигался очень осмотрительно, шаг за шагом, де-тально рассматривая воздействие каждого последующего опыта. До того времени он не провел ни единого эксперимента, который не мог бы прекратить без огласки. Он всегда оставлял себе пути для отступления. Именно поэтому в его руках я чувствовал себя в пол-ной безопасности и беспрекословно выполнял все его требования.
Под воздействием отбеливающих и очистительных препаратов, которые использовал профессор, я сперва побледнел, потом побелел и, наконец, стал бесцветным альбиносом, но никаких болезненных ощущений не испытывал. Мои волосы и борода теперь походили на стекловолокно, а кожа на мрамор. Профессор остался доволен полученными результа-тами и, вернув мне обычный вид, на время приостановил опыты.
В следующей серии экспериментов он подвергал ткани моего тела более сильному воз-действию химических реактивов. Я становился уже не столько обесцвеченным, сколько почти прозрачным, как фарфоровая статуэтка. Потом он снова сделал перерыв, вернув мне прежний облик и разрешив выйти наружу.
Через два месяца моя прозрачность усилилась. Вы видели плавающую в море медузу? Она почти незаметна для глаза. Так вот, я стал в воздушной среде таким же, как медуза в воде. Почти совершенно прозрачным. Принося мне в комнату еду, Каспар уже с трудом меня обнаруживал. Пока я находился в своеобразном заточении, именно Каспар выполнял все мои пожелания.
– А ваша одежда? – прервав рассказ Флэка, уточнил я. – Она же должна была резко контрастировать с вашим еле заметным телом.
– Да нет, – ответил Флэк. – Даже привыкшему к моему виду профессору зрелище раз-гуливающей по лаборатории одежды слишком действовало на нервы. Чтобы сохранить свое достоинство, ему пришлось применить свое изобретение и к мертвой органической материи, такой как шерсть моей верхней одежды, хлопок моей рубашки и кожа моей обу-ви. Так что я получил экипировку, которая служит мне и по сей день.
Именно на этом этапе, став почти прозрачным, но еще не совсем невидимым, я и по-знакомился с Пандорой Блисс.
В июле прошлого года, в перерыве между экспериментами, когда профессор вернул мне обычный вид, я отправился в Шварцвальд, чтобы восстановить силы и здоровье. Впервые я встретил Пандору в небольшой деревушке Сент-Блазиен и был ею совершенно очарован. Они с отцом приехали с Рейнского водопада и направлялись дальше на север. Я отправился следом за ними.
В гостинце «Штерн» я влюбился в Пандору, на вершине горы Фельдберг уже души в ней не чаял, в Гёлленпассе готов был отдать жизнь за одно только ласковое слово из ее уст. В Горнисгринде я умолял ее разрешить мне броситься с вершины горы в мрачные воды Муммельзее, чтобы доказать свою преданность.
Вы знаете Пандору, поэтому мне незачем оправдываться за такое стремительное нарас-тание безрассудной страсти. Она флиртовала со мной, смеялась вместе со мной, смеялась надо мной, ездила со мной, гуляла со мной по глухим тропкам в зеленых зарослях, караб-калась со мной на скалы, такие крутые, что совместный подъем превращался в одно дол-гое и сладкое объятие. Она разговаривала со мной о науке и чувствах, выслушивала мои горячие речи, полные надежды, одергивала меня, остужала и сводила с ума. Словом, де-лала все, что хотела, пока ее прозаичный папаша попивал в гостинице свой кофе, про- сматривая финансовые колонки свежих нью-йоркских газет. Но любила ли она меня, не знаю до сих пор.
Когда Пандора рассказала отцу, чем я занимаюсь и какие у меня перспективы, он тут же оборвал нашу короткую идиллию. По-моему, он посчитал меня то ли профессиональ-ным мошенником, то ли лекарем-шарлатаном. Напрасно я уверял его, что стану извест-ным и, скорее всего, богатым. «Когда станете известным и богатым, – с ухмылочкой зая-вил он, – милости прошу в мой офис на Брод-стрит». И увез Пандору в Париж. Ну а я вер-нулся во Фрейбург.
Через несколько недель, в солнечный августовский полдень, я стоял в лаборатории Фрёликера, и четыре человека, находившихся на расстоянии вытянутой руки, меня не за-мечали. Каспар позади меня мыл лабораторные сосуды. Фрёликер с гордым видом широ-ко улыбался и поглядывал туда, где я должен был располагаться. Двое коллег-профессоров, приглашенные под пустячным предлогом, обсуждали какую- то тривиаль-ную проблему, едва не задевая меня локтями. Наверно, они могли бы услышать даже бие-ние моего сердца. Перед уходом один из профессоров спросил: «Кстати, герр профессор, ваш ассистент, герр Флэк, уже вернулся из отпуска?» Испытание прошло успешно.
Когда они ушли, профессор Фрёликер, как и вы сегодня, пожал мою невидимую руку. Он был в полном восторге. «Мой дорогой мальчик, – сказал он. – Завтра наш эксперимент завершается. Вы должны появиться… точнее – не появиться перед общим собранием фа-культета. Я уже послал телеграфом приглашения в Гейдельберг, Бонн и Берлин. Приедут Шроттер, Хэкель, Штайнметц, Лавалло. Мы с триумфом продемонстрируем свое откры-тие самым выдающимся физикам нашего столетия. Потом я открою все секреты, которые пока что скрывал даже от вас, моего сотрудника и верного друга. Вы должны разделить славу со мной. Я что-то слышал о лесной птичке, упорхнувшей от вас. Мой мальчик, при-няв свой обычный вид, вы отправитесь в Париж и предстанете перед нею в ореоле славы и научного признания».
На следующее утро, девятнадцатого августа, когда я еще не встал со своей раскладуш-ки, в лабораторию вбежал запыхавшийся Каспар. «Герр Флэк! Герр Флэк! – крикнул он. – Герр доктор профессор умер от апоплексического удара…»
V
Рассказ подошел к концу. Я надолго задумался. Что я могу предпринять? Что мне ска-зать этому несчастному? В каких словах выразить свои соболезнования?
Невидимый Флэк горько всхлипывал.
Он первым прервал молчание.
– Это невыносимо, невыносимо, невыносимо! Я не преступник перед людьми, я не грешник перед Богом, но осужден на страдания в тысячу раз страшнее адских мук. Я рож-ден, чтобы ходить по земле, как обычный человек, живя, любя, постигая окружающий мир, но от того, за что мы ценим жизнь, меня отделяет барьер, который невозможно пре-одолеть никогда. Даже привидение можно увидеть. Я фактически живой труп, меня не существует. Ни один друг не может взглянуть мне в глаза. Если я
