возбуждением голос лейтенанта Лужкова.
Ларионов попрежнему стоял у машинного телеграфа. Он, видно, очень устал, немного склонился вперед, тяжело оперся рукой о телеграфную тумбу. В темноте трудно было рассмотреть его лицо.
— Товарищ командир, докладывает центральный пост энергетики, — сказал телефонист, подавая командиру трубку.
— Да, Ираклий! — сказал Ларионов, оторвав руку от тумбы и схватив трубку. — Значит, во второй котельной порядок? А турбину когда введешь в строй? — Его голос стал яростным, он сильнее прижал трубку к уху. — Два часа даю вам на турбину, инженер-капитан-лейтенант. Понятно? Исполняйте приказ.
Он отпустил трубку, и телефонист подхватил ее, повесил на место. Старший лейтенант Агафонов взбежал по трапу, подошел к командиру.
— Старший лейтенант! — отрывисто сказал Ларионов. — Заместитель по политчасти убит, старпом тяжело ранен. У меня вышла из строя турбина, не могу дать скорости, преследовать «Геринга». — Он замолчал, как будто теряя силы. — Возьмите на себя обязанности старпома!
— Есть взять на себя обязанности старпома! — повторил Агафонов. — Окончательно должны выйти из боя, Владимир Михайлович? Может быть, могли бы еще настигнуть?
— Аппараты перезаряжены, товарищ командир! — опять с задором, с горечью, с надеждой повторил из темноты лейтенант Лужков.
— Я не могу преследовать «Геринга», — сказал Ларионов тихо и раздельно. — Да и не нужно это сейчас. Рейд «Геринга» кончился, товарищи офицеры, видите: маячит в темноте, ему бы только до базы дотяпать. Я дал в штаб его координаты.
Он помолчал.
— Так вот, старпом, берем курс на главную базу. Готовность номер два. Повахтенно дать людям обсушиться. Пусть повара раздают ужин, по ста наркомовских граммов. Горячую пищу на боевые посты. Поблагодарите от меня весь личный состав за мужество и отвагу в бою!
Его голос стал совсем невнятным. «Он, видно, безмерно устал, — подумал Калугин, — безмерно устал все время маневрируя, все время держа в руках жизнь корабля…»
Но Ларионов сразу выпрямился опять, оперся на телеграф, стал как будто выше ростом. Со стороны трапа выплывала из мрака смутная фигура мистера Гарвея.
— Товарищ кэптин, — громко, особенно четко выговаривая каждое слово, сказал Гарвей, — мне кажется, я имею сейчас большую обязанность, я имею счастливый случай первым поздравить вас от имени союзного командования. Какой бой, мистер кэптин! «Эсминец — снаряд, а его командир — взрыватель!» Вы оправдали эту поговорку военных моряков. От имени союзного командования пожимаю вам руку.
Широким, может быть, излишне широким и свободным жестом Гарвей вытянул чуть белеющую в темноте ладонь.
Ларионов стоял очень прямой, очень неподвижный.
— Извините, мистер Гарвей, — тихо сказал Ларионов. — Я не могу подать вам руки…
— О, дамн… — канадец осекся, его ладонь еще висела в воздухе, он отклонился назад, сквозь темноту всматривался в капитан-лейтенанта.
— Я ранен в плечо и не имею возможности подать вам руки, — попрежнему негромко сказал Ларионов. Немного подавшись вперед, он смотрел на Гарвея в упор, всей тяжестью тела опирался на левую руку.
— О, если так, — сказал растерянно мистер Гарвей, — со сорри…[17]
Он засунул растопыренные пальцы за отворот верблюжьего реглана. Теперь было ясно видно, что он колеблется из стороны в сторону не в такт корабельной качке.
К соленому запаху ветра тонкой струйкой примешивался сладковатый, приторный запах рома.
— Рассыльный! — позвал Ларионов.
— Есть рассыльный! — Из темноты выдвинулся краснофлотец.
— Проводите мистера Гарвея в его каюту. Ему нужно поспать. Об исполнении доложите.
— Есть проводить в каюту, доложить об исполнении!
— Спасибо за внимание, мистер кэптин, — пробормотал Гарвей. — Но, как офицер королевского флота…
— Прошу вас пройти в каюту, — сказал Ларионов. Его голос сразу погас. Лужков шагнул вперед и подхватил командира под локоть. Ларионов выпрямился, высвободил локоть.
— Старший лейтенант, я схожу в лазарет… Ненадолго, надеюсь, — только сделаю перевязку… Спасибо, лейтенант, я дойду сам.
Быстрой и твердой походкой он пошел с мостика, вслед за Гарвеем…
Все тело Калугина пронизывал леденящий, сковывающий холод. Спуститься внутрь, в каюту, сменить белье и одежду… Но раньше нужно пройти на первое орудие…
Скоро уже начнет поступать новый военкоровский материал — первые отклики на события боя! Когда после смерти Снегирева он спустился в котельную и Никитин, только что пришедший в себя, слабым рукопожатием ответил на поздравления с победой, Зайцев, стоящий теперь у форсунок, дружески- таинственно потянулся к нему лицом с распухшими, беловато-розовыми губами.
— Товарищ капитан, — сказал Зайцев, и ореховые глаза под выпуклым, круглым лбом задорно блеснули — я, коли разрешите, как только вахту сдам, к вам бы зашел. Посоветоваться, как статейку составить. О героях котельного отделения… о товарище мичмане Куликове и Сереже Никитине…
И Филиппов дал обещание написать заметку о торпедном ударе, а может быть, и стихи…
Калугин сбежал с мостика по обледенелому трапу. Мимо шелестящих вдоль борта невидимых волн быстро прошел на полубак.
В темноте двигались смутные очертания людей. Калугин всмотрелся. Комендоры принимали из погребов новый боезапас, плотно укладывали на палубе, возле орудийного щита.
Один из работающих распрямился. Его поднесенная к шлему рука смутной белизной расплывалась во мраке.
— Ранены, товарищ Старостин?
— Царапина, товарищ капитан, — сказал Старостин. — Когда досылатель закрывали, пальцы немного задело. Вот Сергеев наш…
Он не договорил. Калугин вдруг увидел: пояс с запальными трубками, обычно охватывавший полушубок Сергеева, светлеет теперь вокруг талии Старостина.
— Ранен? — с трудом спросил Калугин. Сразу вспомнил высокую фигуру в полушубке выше колен, застенчивую улыбку на широком веснушчатом лице.
— Убит Сергеев. Наповал, осколком, — грозно и веско сказал старшина. — У меня на руках кончился, товарищ капитан. Только прошептал: «Отомстите гадам за все, матросы»… — Старостин замолчал, поправил пояс. — «Геринга» преследовать будем, не слышали, товарищ капитан?
Комендоры прислушивались, повернув в их сторону укрытые ветреным мраком лица.
— «Геринг» бежит, — громко сказал Калугин. — Его пиратский рейд не удался, товарищи! — Было трудно говорить от волнения, но он четко бросал в темноту каждое слово. — У нас повреждена турбина, но командир радировал в штаб, «Геринга» будут преследовать наши корабли.
Он снова повернулся к Старостину.
— Может быть, помочь в чем-нибудь, старшина?
— Да уж все «на товсь», товарищ капитан, — мягко сказал Старостин. — Пошли бы, погрелись… Тоже вот думаю сходить руку перевязать получше…
Пронизывал насквозь и леденил острый, свистящий ветер. Намокший мех промерз, пальцы в валенках онемели, к телу липло сырое белье. С полубака Калугин бегом спустился в каюту.
Здесь было благодатное сухое тепло, белел яркий свет, даже поскрипывание переборок, раньше будившее по ночам, сейчас показалось почти музыкальным. Еще бы выпить стопку водки! Вот так мистер Гарвей, напился во время боя! Верно, лежал в каюте, как всегда задрав ноги, и слушал стрельбу, и тянул ром из плоской бутылки. Фаталист и кондотьер мистер Гарвей!
Калугин нахмурился, расстегивая обледеневший полушубок, пахнущий нефтью, покрытый слоем
