Джордж Синглтон
Предметные уроки
Конечно, я был слишком маленький, чтобы понимать, что мой папа никак не мог раздобыть давно утраченное письмо знаменитых любовников Элоизы и Абеляра. А поскольку в моем расписании уроков третьеклассника «европейская история» не значилась, я не испытывал никаких угрызений совести, когда принес этот рукописный документ (на линованном листке бумаги из блокнота «Синий конь» с тремя дырочками по краю) на предметный урок в пятницу, объявил всему классу его ценность и прочел вслух. Мои одноклассники — которым, по моему глубокому убеждению, суждено было вырасти идиотами, поскольку они смертельно боялись всего, что находилось за пределами городка Сорок Пять, штат Южная Каролина, а потому остались жить там же, где учились, тем самым еще больше обеднив генофонд, — принесли то же, что и обычно. Сушеные морские звезды и лакированные раковины, купленные в сувенирных лавках Мёртл–Бич и выдаваемые за находки на летних каникулах; монетки с головами индейцев, подаренные на день рождения дедушками; некоторые — морских свинок, ужиков или тропических рыбок.
Папа тщательно объяснил мне, как нужно читать письмо, на каких словах делать ударения, а перед какими — паузы. Я, разумеется, возмутился после первой же репетиции. Некоторые слова и фразы выходили за рамки моего словарного запаса. Общий тон письма — я просто был в этом уверен — вызовет на переменах насмешки как мальчишек, так и девчонок. Папа велел мне придержать язык и читать громче. А также выразительнее жестикулировать. Он даже принес метроном.
Не знал я и того, что папа — «вдовец», как он велел мне себя называть в классе, хотя все знали, что моя мама вовсе не умерла, а сбежала в Нэшвилл, — когда?то ходил на свидания с нашей училкой мисс Субер. Прошлое моих родителей никогда не всплывало в разговорах — и даже после того, как мама устроилась барменшей в каком?то месте под названием «Обед купца» на Нижнем Бродвее и уже не пела на разных подмостках под расстроенное пианино, дожидаясь такого человека, который назовет ее «следующей Пэтси Клайн». Да и о выпускном вечере и последовавшем за ним визите к мисс Субер домой папа не упоминал ни разу — ни когда мы ужинали пред телевизоров, а он орал на Уолтера Кронкайта, ни когда мы играли в пинбол в салоне «Затонувшие сады».
И вот я вышел к доске. Я уже знал, что доброго, любящего и милостивого Боженьки не существует: ведь я так молился, чтобы мои одноклассники превысили отведенное им время и т. д. и т. п., а потом прозвенел бы звонок, потом мы бы пошли на обед, потом — смотреть обязательное в нашей школе еженедельное учебное кино с каким?нибудь трагическим названием, например «Дружба», «Пожарная безопасность», «Личная гигиена» или «Пчелиные укусы». Но нет. Поэтому я вышел к доске и объявил:
— Я принес знаменитое письмо, которое один знаменитый человек написал другому знаменитому человеку.
Мисс Субер сложила губы в крошечную букву О. Теперь?то я понимаю, что она была красавицей, но в то время всему нашему классу она казалась просто семидесятилетней старухой, втыкающей в пробковую доску восклицательные знаки. На самом же деле, ей не было и тридцати пяти. Мисс Субер подманила меня ближе к нотному пюпитру, которым пользовалась на уроках музыки.
— И что же это за знаменитые люди, Мендель?
Рики Хаттон, который уже успел похвастаться моделью парусника в бутылке, которую собирал явно не он, но он сказал, что он, завопил:
— А у моего папы есть письмо от жены президента Джонсона, где она говорил ему спасибо за то, что он мусор собирает!
— А мне бабушка прислала на день рождения открытку, а внутри было два доллара одной бумажкой! — сказала Либби Белчер, самая тупая девка в нашем классе; потом она закончила докторантуру по педагогике и стала заведовать целым учебным округом.
Я стоял со сложенным письмом в руках.
— Продолжай, — сказала мисс Субер.
— Я забыл, кто его написал. То есть, они были французы.
— Может быть, Наполеон и Жозефина? — На губах мисс Субер появилась ухмылка, которую я потом слишком часто видел в жизни у женщин, немедленно понимавших, что я предпочитаю сказать им какую?нибудь неправду.
— Мне папа говорил, но я забыл, — ответил я. — Оно вообще не подписано.
Это была правда.
Мисс Субер ткнула указкой в Билла Гиллиланда и велела ему прекратить подбрасывать в воздух бейсбольный мяч — тот самый, что якобы подписал сам Босой Джо Джексон. Никто из нас этому, конечно, не поверил — мы заметили, что автограф в лучшем случае на мяче напечатан. Не верили мы ему и потом, и он со временем начал пользоваться мячом только для съема девчонок — пока автограф не стерся совсем.
Я развернул письмо и начал:
-- «Мой миленький…»
— Эти французы писали по–английски, я полагаю? — заметила мисс Субер.
Я кивнул:
— Они, наверное, были умными. «Хочу сказать тебе, что если даже я доживу до ста лет, я никогда не встречу другого такого мужчину, как ты. Если я доживу до ста лет, с нашей любовью не сравнится ничто».
Весь класс, разумеется, грохнул от хохота. Я покраснел. Посмотрел на мисс Субер, но та разглядывала собственную туфлю.
-- «Тот парень, что написал стихотворение «Как я тебя обожаю», рядом с нами и близко не стоял, мой сахарный пампунчик».
— Хватит! — вдруг рявкнула мисс Субер. — Можешь сесть на место, Мендель!
Я показал на письмо. Оставалось еще около дюжины абзацев, и некоторые из них рифмовались. Я еще не дошел до слова «биенье», которое встречалось там четырнадцать раз.
— Я ж ничего не выдумываю, — сказал я и сделал два шага к своей училке, но та подскочила и велела всем выйти из класса — кроме меня.
Мимо прошел Гленн Флэк и заметил:
— Тебе сейчас влетит, Мендель Доус.
Кэрол Андерсон, которая в третьем классе была моей подружкой, кажется, была готова разреветься.
Мисс Субер сказала:
— Ты не сделал ничего дурного, Мендель. Пожалуйста, передай своему папе, что я все поняла. Когда он спросит, как прошел урок, просто скажи: «Мисс Субер все поняла». Хорошо?
Я сунул письмо в карман штанов и ответил:
— Мой папа — вдовец.
Когда я пришел домой, папа уже меня поджидал. Я так до сих пор и не знаю, чем он зарабатывал на жизнь, если не считать того, что постоянно разъезжал в радиусе ста миль от Сорока Пяти и скупал землю, а затем продавал ее снова, когда приходило время. Был у него такой талант. Так он сам говорил. сначала я даже думал, что «Талант» — марка его машины.
— Я целыми днями езжу и покупаю землю, — не раз говорил он, и до, и после того, как мама уехала, чтобы заменить собой Пэтси Клайн. — У меня Талант.
Я пришел домой с полотняным ранцем за спиной — в нем лежали учебник по математике и счеты.
— Эй, папа, — сказал я.
Он вытянул мне навстречу руки, точно вернувшийся домой военнопленный.
— Твоя учительница написала мне какую?нибудь записку?
Я залез в карман и вытащил мятое письмо Элоизы к Абеляру. Протянул ему и сказал:
