- Тыща четыреста сорок, – подсказывает сзади Митя. Он не верит своим ушам.
- Тыща пятьсот, – округляет пограничник. – Чтоб без сдачи.
Неистово кивая, Гена суёт руку в трусы и, придерживая ремень, аккуратно извлекает оттуда тонкую пачку банкнот. В полусвете, льющемся из окон таможни, фиолетовый лик Канта на верхней сторублёвке как никогда смахивает на крошку Цахеса.
- Вот, пжалста, – протягивает Гена лихорадочно отсчитанные банкноты.
Пограничник берёт деньги с весёлой брезгливостью.
- Не пропахли там, ничего?
Из Гениного рта вырывается застенчивый смешок.
- Да нет, честно! У меня ж там сбоку карманчик такой…
Пограничник качает головой и, широко улыбаясь, убирает деньги за пазуху. Для этого ему приходится зажать распечатку про ночные клубы между указательным и средним пальцем.
- «Деньги не пахнут» – вот что надо в таких случаях говорить, – наставляет он. – Ладно. Штраф уплачен. Проходите на паспортный контроль.
- Спасибо!
- На здоровье. Держи.
Распечатка возвращается к Гене.
2. Межграничье
На лишние приключения денег не было. Поэтому Латвию и Литву пересекли без приключений.
Вот разве что два эпизода можно вспомнить.
Эпизод первый. В Риге пообедали с Гениной знакомой по имени Надя Олеховская. Высокая, румяная, в чёрных кружевных чулках, в многослойной пёстрой юбке чуть ниже колен, с рыжеватыми хвостиками на голове и санитарной сумкой на боку, она много говорила о вполне обыденных вещах, но Митя слушал её, как заворожённый. Во-первых, она так ему понравилась, что временами начинали сладко ныть руки. Во- вторых, обыденные вещи, о которых она говорила, происходили в другой обыденности. Надя выросла в Кёнигсберге. В Риге жила с просроченной студенческой визой. Работала «ивент-менеджером».
- И что, не проверяют на границе, что ли? – не поверил Митя. – Или ты домой не ездишь?
- Как же не езжу? Регулярно езжу. У меня половина друзей там. Сначала еду до Клайпеды. Потом через Косу.
- Он не знает, что на Косе особый режим, – пояснил Гена, словно извиняясь за дремучее невежество приятеля. – На территории заповедника, – он повернулся к Мите, – можно с литовской половины выйти свободно. Только на обратном пути документы смотрят.
Митя посмотрел на Гену с отвращением.
- Ну допустим, – сказал он. – А как обратно?
- Ой, а обратно вообще смешно, – Надя махнула рукой и тут же машинально поправила деревянный браслет на запястье. – Тоже через 7 К онстантин Смелый – КЁНИГСБЕРГ ДЮЗ ПУА
Косу. Включаю дурочку и начинаю по-латышски лепетать и по-русски вперемешку. Мол, сама латышка и дядя мой латыш, гуляла-гуляла по заповеднику, глядь – уже за границей! А паспорт в Клайпеде забыла! В гостинице! Они то ли ведутся, то ли им всё равно – главное, пускают. Представляешь?
Она засмеялась. Митины руки заныли особенно сильно.
- Прикольно, – признал он. – А я чего-то думал, вы в Шенген можете без визы вообще…
- Это тока до пятнадцати дней, – снова встрял Гена.
- Угу, – подтвердила Надя. – Пока. Наша Бухгальтер сейчас в Брюсселе на очередных переговорах. Клялась и уверяла, что с января сделают три месяца без визы, как для всех нормальных людей. До тех пор я из принципа буду через Косу ездить.
Гена захихикал.
- А мы, значит, ваще край - самые ненормальные люди?
Надин румянец стал пунцовым.
- Ой. Ребята, простите меня, старую. Не подумала совсем. Я всё больше с местными русскими тусуюсь…
- Да чего там. Ерунда, – великодушно отмахнулся Митя. – Мы всё понимаем.
Чтобы сменить тему, он отхлебнул ещё безалкогольного пива и вслух пожалел, что Надя не едет с ними. Надя сказала, что ей и самой до слёз жалко пропускать такое. Эта шутовская работа, сказала она, вечно путает все карты. Надо бы бросать, да где ж в кризис другую найдёшь. Особенно чтоб компания была кенигсбергская (Надя говорила «кёнигсбешшская», с длинным и каким-то не совсем русским «ш») и не требовала рабочей визы.
Митя и Гена кивали с пониманием.
Второй эпизод случился в посёлке Ёнишкис, по улицам которого бродили мятые постсоветские люди в спортивных штанах. Продавщица продуктового магазина, уже приняв деньги, спросила, вы какие русские?
- В каком смысле? – насторожился Митя, сгребая сдачу.
- Московские? Западные?
- Западные, – немедленно сказал Гена.
Машина с российскими номерами стояла на другой улице.
Митя бросил хмурый взгляд на Генины ботинки.
- Ты, может, и западный. А я московский. А чего?
Он попробовал смотреть на продавщицу с вызовом.
Продавщица задвинула кассу.
- Можно поменять рубли на рубли, – сказала она с бесстрастным литовским акцентом. – Хороший курс.
У неё были большие красные руки, большое багровое лицо и гигантская взбитая причёска.
- Ааа… - порозовел Митя.
Повинуясь уколу иррациональной вины, он поменял четыре российские тысячи, отложенные на обратную дорогу. Помимо двух кантов, ему достались пятеро леоновых, двое гофманов и одна светличная с причёской из «Бриллиантовой руки».
- Всё равно не догоняю чего-то, – признался он уже на улице. – Нафига она спросила, какие мы русские?
- Нафига, нафига… На говна пирога, – огрызнулся Гена. – Не знаю. Может, для западных у неё курс лучше. Чёття ваще вдруг на патриотизм развезло?
Тут, совершенно неожиданно для самого себя, Митя взял и разорался.
- Да достало уже твоё «Кёниг то, Кёниг сё, Кёниг пятое-десятое»! Ты куда хочешь, а я из Пскова, понял? Из России, понял? А не из этого – блядюшника твоего обдолбанного! Противно ну просто, блядь…
Гена прищурился. Хихикнул, коротко и снисходительно.
- Чё ж ты туда едешь? В блядюшник обдолбанный? Сидел бы себе в Пскове…
- Да щас я… – Митя решительно взмахнул пакетом с продуктами.
Однако в следующее мгновение угас.
- Да если б не ты и не «Евровидение» твоё сраное… – буркнул он неубедительно.
- Ага. Конечно.
И оба пошли к машине. Остаток пути до Панемуне проехали в мире и согласии.
