синдикаты, на волне благоприятной конъюнктуры в одночасье возникали миллионные состояния. Особенно бурно этот процесс шел в железнодорожном строительстве, нефтяной, металлургической, угольной и золотодобывающей отраслях промышленности. Мы не располагаем точными данными о размере состояния Врангеля-старшего, но, судя по тому, что Николай Егорович имел акции золотопромышленности и нефтяной промышленности, оно вполне могло быть миллионным, хотя и на порядок уступало состоянию Ротштейна.
Художник и искусствовед А. Н. Бенуа в мемуарах дал такое описание внешности H. E. Врангеля: «Это был высокого роста господин с крупными чертами лица, с едва начинавшей седеть бородой, недостаточно скрывавшей его некрасивый рот. Мясистые губы его сразу же бросались в глаза своим сероватым цветом и сразу выдавали арабское или негритянское происхождение». По словам Бенуа, однажды на банкете, устраиваемом покровителем Врангеля-старшего, банкиром Ротштейном, сосед Николая Егоровича принял того за бразильца.
Бенуа оставил и портрет второго сына Николая Егоровича, Николая Николаевича, которого близкие звали просто Кокой: «Что-то арабское было и в Коке; и не только в смуглости лица и каком-то своеобразном блеске глаз, но и в сложении, во всей его повадке, в его чрезвычайной живости и подвижности, в чем-то жгучем и бурном, что сразу проявлялось, как только он чем-либо заинтересовывался».
Любовь к коллекционированию, как и многое в этом семействе, началась еще с деда, Егора Ермолаевича Врангеля. После его смерти сын унаследовал часть отцовского собрания предметов искусства. Тогда же и у него обнаружилась склонность к собирательству. Николай Егорович пишет в мемуарах, что еще в Вильно «скупал редкие персидские ковры».
Однажды на знаменитом антиквариатом петербургском Александровском рынке H. E. Врангеля встретил художник М. В. Добужинский и в воспоминаниях оставил замечание: «Длинный, с моноклем — Врангель- отец, вечно копающийся в старом хламе в поисках жемчужин».
Николай Егорович покупал картины, миниатюры, старинную мебель, фарфор — благо, средства позволяли. После революции он с грустью описал конец своей коллекции:
«Особенно бойко шла торговля старинными вещами. И хотя заграничные антиквары скоро перестали приезжать, спрос являлся громадный. И чем дальше, тем больше цены росли, но странное дело, только на неважные средние, даже худые вещи. На действительно хорошие — покупателей совсем не было.
Я тоже распродавал свои картины и предметы искусства, собранные мною с такою любовью в течение полстолетия. Наша квартира, с женитьбой старшего и смертью младшего сына ставшая для нас обоих слишком обширной, но которую мы сохраняли, чтобы не расстаться с вещами, нам дорогими, теперь походила на складочное место. В несколько комнат, для ограждения от уплотнения, я перевел секретариат и бухгалтерию Нефтяного общества, и вещи из этих комнат теперь беспорядочно наполняли остальные. В большой гостиной под картинами известных мастеров, хрустальной люстрой XVIII столетия, рядом с мебелью эпохи Возрождения сложены были кули с картофелем, который мы с трудом раздобыли. Комнаты, за исключением спальни жены и моей рядом, не топились. И дрова были на исходе, и людей не хватало. Дворников уже не было, часть наших людей уже нас оставила. Весь дом был заледенелый, так как никто из соседних жильцов не топил.
И вещи уплывали одна за другою, и с каждой вещью уплывала часть целого прошлого… И теперь эти друзья уносились враждебными дикарями, которые даже их прелести постичь не могли».
Кстати сказать, среди картин был и прекрасный портрет Петра Николаевича, очень точно запечатлевший его черты.
Николай Николаевич Врангель стал профессиональным искусствоведом, редактировал журнал «Аполлон» и опубликовал многочисленные материалы о неизвестных широкой публике мастерах, произведениях искусства. Среди основных его трудов можно назвать «Искусство и государь Николай Павлович», сборник «Венок мертвым», включающий статьи «Романтизм в живописи Александровской эпохи и война 1812 года», «Иностранные художники в России», «Русские женщины в искусстве», «Любовная лирика XVIII века». Творения художника О. Кипренского, скульптора И. Мартоса, архитектора К. Росси, в начале XX века неизвестные, полузабытые или непризнанные, стали хрестоматийными во многом благодаря исследовательской работе Николая Николаевича.
А Петра Николаевича искусство не привлекало. Его ждала совсем другая стезя.
НАЧАЛО СЛУЖБЫ
В 1901 году Петр Врангель завершил обучение в Горном институте императрицы Екатерины II в Петербурге. Учеба давалась ему легко, особенно увлекала минералогия. Врангель окончил институт с золотой медалью, но не воспользовался статусом горного инженера, который давал освобождение от военной службы. Для прохождения обязательной воинской службы Петр Николаевич 1 сентября 1901 года поступил вольноопределяющимся первого разряда в лейб-гвардии Конный полк, где традиционно служили представители рода Врангелей.
Десятого марта 1902 года по окончании полковой учебной команды Врангель был произведен в унтер- офицеры, а 2 июля — в эстандарт-юнкера[5].
В 1902 году Врангель выдержал испытание на чин корнета гвардии при Николаевской академии Генерального штаба по первому разряду и успешно прошел дополнительный курс. Приказом от 12 октября он был произведен в корнеты с зачислением в запас. В тот момент продолжать военную службу барон не собирался.
Сослуживец Врангеля по полку генерал-лейтенант А. А. Игнатьев, впоследствии перешедший на службу к большевикам, в мемуарах «50 лет в строю» вспоминал:
«Русская контрреволюция, испробовав вождей из флота и армии, остановила свой выбор в конце концов на типичном представителе… конной гвардии — бароне Врангеле.
„Черный барон“ имел и смолоду ту же внешность, которая знакома теперь каждому по плакатам и карикатурам. Я встречал его в юности на великосветских балах, где он выделялся не только своим ростом, но и тужуркой студента Горного института.
Потом я встретил его уже лихим эстандарт-юнкером конной гвардии, когда он в компании с моим младшим братом — гусаром, держал офицерский экзамен и просил меня, окончившего в то время Академию Генерального штаба, помочь на полевых поездках. Врангель за несколько месяцев военной службы преобразился в высокомерного гвардейца. Мне же в то время гвардейская служба уже так осточертела, что я посоветовал этому молодому инженеру бросить полк и ехать на работу в знакомую мне с детства Восточную Сибирь. Как это ни странно, но доводы мои подействовали, и Врангель отправился делать карьеру в Иркутск».
Заметим, что про Игнатьева с иронией говорили: «Пятьдесят лет в строю и ни одного дня в бою». Врангель в этом отношении был полной противоположностью «красному графу» (так, наряду с советским писателем А. Н. Толстым, называли А. А. Игнатьева), почти всегда служившему по военно- дипломатическому ведомству. В Иркутск же Петр Николаевич отправился, скорее всего, не по совету Игнатьева, а потому, что у его отца в Восточной Сибири были крупные деловые интересы. Ведь именно там находились основные предприятия Российского золотопромышленного общества. После ухода из армии Врангель служил в Иркутске чиновником для особых поручений при генерал-губернаторе Восточной Сибири, однако в службе по Министерству внутренних дел быстро разочаровался.
Врангель покинул армию — перспектива тянуть лямку младшего офицера в условиях мирного времени его не привлекала.
H. E. Врангель вспоминал: «Мой старший сын Петр, окончив за два года до войны (Русско-японской.
