творца подсказывало Пенроду, что еще не пора. И он терпеливо ждал, когда смутный замысел обретет отточенность и изящество.
И вот, наконец, почувствовав, что вдохновение подступает, Пенрод начал писать. Поначалу дело шло медленно, но чем больше слов ложилось на бумагу, тем сильнее разгоралось воображение, и в какой-то момент из искры, тлевшей где-то в недрах его существа, разгорелся огонь, тот самый огонь, без которого, как известно, давно угас бы светильник изящной словесности. Следует, конечно, заметить, что понятия о словесности и изяществе у юного автора были весьма своеобразные, зато сильные страсти просто кипели:
«Мистер Уилсон хотел вынуть пистолет, но наш герой скора сказал а также держал под прицелом.
– Ну пожалуй са мной тебе это не пройдет мой друг.
– Он с чего-то уверен! – надсмеивался другой и так злобно закусил зубы в свою губу что брызнула кров. – Стану я поссовать перед ним. Простой расбойник какой-то!
Рамирес прямо подыхал от смеха над такой наглостю и наставил на мистера Уилсона свой автаматичиский пистолет.
Скоро они от оскорблений пришли в драку и началась агония предсмертья. Уилсон связал его и заткнул кляпом рот уйдя ненадолго. Наш герой пребывал в одиночестве. Ему стало темно и он извивался на полу его укусили крысы и насекомые наползли на него с пола потому что связанный он не мог смыться из такого адского места. Но скоро он своим атлитически сильным языком выпехнул кляп изо рта и даже снял с себя все чем завязал его мистер Уилсон.
Мистер Уилсон пришел назад надсмеятся над положением беспомощного врага и привел похвастаться толпу своих сыщиков.
– О, глядите! – сказали они. – Они издивались над Рамиресом и его муками. И дразнили его беспомощностью потому что хитрец Рамирес надел обратно путы и все видели что он такой же как был а он мог сбросить когда захочет.
– Только поглядите на него! – издивались они – А каким смелым был! Сейчас никто бы ни захотел попасть на его место.
Скоро Гарольда это разозлило и он с горячими глазами выскочил из пут будто из воздуха.
– Ха-ха! – усмехнулся он. – В другой раз поведете себя умнее!
Тут проистекла новая опасная битва. Автоматический пистолет был забран обратно от мистера Уилсона и убил двух сыщиков прямо в сердце. «Ба-бах!» – раздалось еще два выстрела из пистолета и еще два сыщика улетели к своему небесному создателю. Теперь в живых были только двое сыщиков и он заколол одного и он улетел к своему небесному создателю потому как наш герой баролся ни на жизнь а на смерть. Теперь там совсем встемнело потому что уже была ночь и взглянув открывался ужасный вид. Все забрызгано кровью и крысы грызут мертвецов…
Вскоре нашему герою удалось встать спиной к стене и бороться за свою жизнь, ранив мистера Уилсона в живот.
– О! – сказал мистер Уилсон. – Ты…
(Тут Пенрод был вынужден поставить многоточие. Ибо, если он был не слишком сведущ в вопросах грамматики, то уж, во всяком случае, знал, что изящная словесность не терпит таких сильных выражений, какие употребил раненый мистер Уилсон).
Мистер Уилсон отступил. Ему было больно и рот его осквернился самыми грязными ругательствами.
– Ах ты… – глумливо издивался он. – Я тебе еще покажу… Гарольд Рамирес.
– У… - проклинал он Гарольда Рамиреса. – Зачем ты меня загрыз?
– И меня поранил в живот… – продолжал глумливо издиватса мистер Уилсон.
Потом они стали хором проклинать и глумливо издиваться. Они спрашивали зачем понадобилось колечить нас?
– Гарольд Рамирес ты… у тебя башки нет на пличах много воображаешь а сам… как другие.
Скоро терпение у нашего больше не могло сдерживаться.
– Если вы не можете держать себя джентельменами – сказал он. – Я ничего вам больше сейчас ни причиню. До лампочки мне ваши ругательства. Теперь вы полетите на небо к своему создателю и сами будете жалеть какие грубые были. Нодеюс вам теперь ни скоро нападет охота чтоб покушаться на Гарольда Рамиреса!
Насмешливо потешаясь он хладнокровно зажег сигарету и отняв ключи от камеры из кармана мистера Уилсона вышел вон.
Скоро мистер Уилсон и раненый сыщик проявили смекалку и перевязали свои раны получив возможность встать с пола.
– Этот… – глумливо издивались они вместе. – Он теперь ни уйдет от нас. Пускай нас даже повесят!
И они снова изрыгнули грязное ругательство.
Глава сем
Караван мулов с золотом на спине шел с золотых приисков и ясно виднелся бредущим среди высоченных скал и бездонных пропастей Сколистых гор. Слышался высокий человек с патронтажем и шелковистыми усами. Он страшно ругался потому что тут был притон Гарольда Рамиреса.
– Ах вы… Мулы вы… – глумливо издивался он над невозможностью бедных животных идти быстрее. – Я вам покажу!
Он изводился все гнуснейшими ругательствами и сказал я вас отстегаю и вообще не сможете ходить неделю.
Не успели такие гнусные слова вырваться из его губ, как…»
– Пенрод!
Это миссис Скофилд, выйдя на заднее крыльцо, звала сына домой. И тут же с разных концов городка почти одновременно раздались свистки, возвещавшие полдень. Спустившись с заоблачных высот, наш романист вновь ощутил себя в ящике с опилками. Рука с карандашом, так и не успев вновь коснуться тетради с историей Гарольда Рамиреса, замерла в воздухе. Переход от творческого парения к суровой реальности вызвал у Пенрода болезненное ощущение. Пока он писал, ему было легче; глаза его сияли и лицо дышало вдохновением. В эти мгновения он и думать забыл, что на свете существует миссис Лора Рюбуш. Не исключена, правда, возможность, что проклятия пенродовых персонажей, которые он решался выразить лишь многоточиями, адресовались, по сути, именно сэру Ланселоту-дитя. Может быть, и сцена, в которой Гарольд Рамирес расправляется со своими мучителями, тоже адресовалась юному сэру Ланселоту и именно потому была насыщена столь неподдельной авторской страстью. Словом, как бы то ни было, но пока Пенрод писал, тоска отпустила его.
– Пенрод! – снова раздалось с улицы, и тоска снова вползла Пенроду в душу.
Он вздохнул, но продолжал неподвижно сидеть на опилках.
– Пенрод! Мы хотим сегодня позавтракать раньше. Тебе ведь надо еще нарядиться к спектаклю! Иди быстрее!
Пенрод затаился в своем убежище и хранил гробовое молчание.
– Пенрод!
Теперь голос миссис Скофилд звучал громче; она явно приближалась к сараю.
Пенрод зашевелился. Он задул лампу и с нарочитой покорностью в голосе ответил:
– Я слышу! Сейчас иду!
– Поторопись! – раздалось уже тише. Потом он услышал, как хлопнула дверь в кухню.
Пенрод, не торопясь, наводил порядок в своих владениях.
Он сложил в сигарную коробку рукопись и карандаш и аккуратно зарыл ее в опилки. Потом положил канистру и лампу в коробку из-под мыла и привел в рабочее состояние лифт, на котором должен был
