В 1974 г. за создание танка Т-72 группу товарищей удостоили Государственной премии СССР. К сожалению, основных авторов новых узлов и механизмов, на которых и был выстроен танк (Ю.А. Ковалева, Л.А. Вайсбурда, С.П. Петракова) в списке лауреатов почему-то не оказалось.
Танки Т-54, Т-55, Т-62 по нашей лицензии изготавливались и в других странах или продавались за границу.
Никто из конструкторов не получил за это ни одной копейки…
В рабочих помещениях конструкторов и технологов всегда было значительно теснее, чем у других. Как-то на Вагонке задумали построить новый четырехэтажный инженерный корпус. Построили. Первыми в него вселились: производственный отдел, главная бухгалтерия, отдел труда и зарплаты, отделы снабжения, партком и другие «инженеры». Отдел же главного технолога остался в старом здании, получив лишь небольшую добавку к площади. В новое помещение завода переехало только КБ по вагоностроению. Как-то во время «переселения» главный конструктор проекта Речкалов пожаловался мне, что в новом помещении им отвели площадь даже меньшую, чем та, которую они занимали в старом. По моему совету он пошел к И.В. Окуневу, который «нашел» ему еще одну комнату. Дело закончилось тем, что после переезда в «инженерный» корпус директора и главного инженера он стал называться не инженерным корпусом, а заводоуправлением.
В большинстве случаев конструкторами становятся по призванию, поэтому одной из основных задач руководителя конструкторского коллектива — найти каждому интересную результативную работу, которая занимала бы все мысли и все время людей. Особенно это важно было для Нижнего Тагила, где, образно говоря, 12 месяцев зима, а остальное — лето, где воздух неимоверно загрязнен, а со снабжением всегда имелись трудности. Настоящая дисциплина поддерживается не административными мерами, а интересом к делу и загруженностью людей. У нас на каждого конструктора составлялись месячные планы работ. Первое время при сдаче тем или иным коллективом очередной работы главный конструктор или его заместители выставляли каждому сотруднику конкретный процент его доли в премии. О таком порядке премирования мы договорились с отделом труда и зарплаты завода. Средний процент премии мы старались держать равным заводскому, но имели возможность дифференцировать ее внутри КБ. Вскоре какая-то приезжая комиссия запретила это делать, и каждый работающий у нас стал получать средний процент по заводу. Труд в оплате усреднялся. Мы утратили возможность материально поощрять талантливые работы. Однако личные карточки учета работ конструктора мы по инерции продолжали составлять и хранить. Каждый мог поинтересоваться, что он делал, например, два года назад. Такие карточки помогали нам и при расчетах с заказчиком после завершения какой-то темы.
Для конструкторского коллектива всегда важно получить солидное задание, большую работу, в которой были бы задействованы все или почти все сотрудники. К этому руководитель КБ должен прилагать все усилия.
Коллектив всегда лихорадит, когда в нем появляется человек, чувствующий себя «временным», стремящийся при любой возможности оставить товарищей ради нового места. Такой человек трудится без души, а это сказывается и на результатах работы всего коллектива. Приведу для примера один случай. Был у нас в бюро вооружения молодой специалист (не запомнил его фамилии), который стремился, не отработав положенного срока, уехать на родину, в город Киров. В связи с этим серьезных, рассчитанных на длительный срок работ ему не поручали. Однажды меня встретил начальник первого отдела (служба режима секретности на заводах) К.С. Кузнецов и попросил разработать конструкцию металлического шкафа для хранения секретных документов. Я поручил работу этому молодому специалисту. Вскоре, приехав из командировки, я увидел изготовленный по его чертежам огромных размеров металлический шкаф, который не пролезал ни в дверь, ни в окно. Поскольку «специалист
Некоторое время спустя я случайно увидел этого незадачливого конструктора на железнодорожном вокзале в городе Кирове. Он встречал кого- то ехавшего в одном вагоне со мной. Оказалось, что теперь этот «специалист» работает заведующим кафедрой трудового воспитания в педагогическом институте и, может быть, даже рассказывает студентам о славных страницах своей биографии, когда он проектировал танки…
Несмотря на то, что мы постоянно вели работу по созданию нового танка, некоторые бывшие харьковчане периодически терзали меня просьбами о переводе в Харьков, на родину. Однажды был даже такой случай. После работы зашли ко мне и в очередной раз стали весьма темпераментно требовать перевода в Харьков М.А. Набутовский и В.Д. Волков. Набутовский в запальчивости дошел до того, что схватил со стола оставшуюся еще от Морозова массивную стеклянную чернильницу и замахнулся ею, видимо, угрожая мне за несогласие. К счастью, эта выходка окончилась тем только, что он измазал чернилами костюм и руки… После этого случая я больше не держал на столе никаких тяжелых предметов. Когда же мне окончательно надоели подобные просьбы, я пришел к директору. Окунев распорядился: «Собери завтра в 9 утра всех бывших харьковчан. Я приду, буду с ними говорить». Пришел он, как всегда, за десять минут до назначенного срока, подождал, когда все соберутся, и сказал: «Все, кто хочет уехать в Харьков, пишите заявления. Срок — 24 часа. Кто за это время не напишет, должен остаться в Тагиле навсегда и больше не обращаться с просьбами о переводе ни к Карцеву, ни ко мне».
Все бывшие харьковчане провели эту ночь без сна. На другой день заявления о переводе принесли примерно половина «харьковчан». Из двух братьев Набутовских Иосиф (см. «ТиВ» № 11/2007 г.) пожелал остаться в Нижнем Тагиле, а Марк Абрамович — поехать в Харьков. Мы с директором все заявления подписали. В Министерстве сочли, что мы сошли сума, но, предпочитая с И.В. Окуневым не ссориться, перевод всем желающим утвердили. Работа пошла спокойнее.
Как-то главных конструкторов танковых КБ страны собрал заместитель министра С.Н. Махонин и по какому- то поводу стал нас «прорабатывать». Когда мы вышли из кабинета начальника, И.Я. Трашутин сказал: «Почему он позволяет себе такой тон? Мы серьезные, ответственные люди. Воту Форда каждый мастер в кармане спецовки обязан носить памятку, в первом пункте которой ему предписано следить за тем, чтобы у каждого рабочего было хорошее настроение…» Я запомнил это наставление и сделал его законом своей работы.
У меня не было особых, специальных дней и часов приема по личным вопросам. Все заходили ко мне, когда хотели, в любое время. При разговорах я не обнадеживал пришедшего, если выполнить его просьбу было не в моих силах и возможностях. Если мог помочь — помогал.
На нашем заводе, как и везде, составлялись графики тарифных отпусков, причем отдел труда и зарплаты завода утверждал их только в том случае, если они были распределены равномерно по месяцам. Мы такие графики составляли, нам их утверждали, но работники КБ ходили в отпуск, когда это было нужно каждому. Естественно, абсолютное большинство гуляло летом. Я знал, что хорошо отдохнувший человек будет хорошо работать. Чтобы избежать возможных укоров по этому поводу, я, как правило, летом в отпуск не ходил.
При конструировании я старался не навязывать своего мнения, а добивался, чтобы конструктор логично подходил к желаемому решению. При таком методе каждый разработанный узел или механизм он считал своим родным, кровным детищем и болел за него.
Смолоду я был вспыльчивым и горячим, часто мог без злого умысла обидеть человека, а потом тяжело переживал случившееся. Но я никогда не ругал человека за выявленную в производстве ошибку, если он ее оперативно исправлял. В моей практике часто бывало так, что, обнаруживая причины поломок или непредвиденных выходов узлов и механизмов из строя, я убеждался в том, что они происходили из-за недостаточного внимания конструкторов к ситуациям, которые принято называть нештатными. Этот опыт приучил меня всегда делать так, чтобы в разработке учитывались по возможности любые ситуации, а в особенности такие, учет которых конструкторы называют «расчетом на дурака».
В связи с этим меня до глубины души возмутили объяснения академика А.П. Александрова, который на весь мир заявил о том, что чернобыльская трагедия произошла из-за нарушения девяти пунктов инструкции по эксплуатации реактора. Такое объяснение, по моему мнению, — издевательство над горем матерей тех ребят, которые доверились конструкторам, создавшим реактор, способный выйти из строя и взорваться только из-за того, что нарушены девять пунктов инструкции. Убежден, что подобные
