отходили отлить к живой изгороди, которой ничего не делалось от такого количества кислотной жидкости — это тоже расценивалось, как добрый знак. Пиджаки сняты, котелки на земле, ленты на время свалены в кучу. Произошел обмен новостями, обсуждены свадьбы, похороны и цены на акции. Пастор Герберт Катчен ходил среди рассевшихся на траве мужчин, приветствовал тех, с кем не успел поздороваться раньше, распрашивал о семьях. К пяти часам лица и шеи заметно покраснели, волосы растрепались; бисерины пота ловили лучи клонившегося к закату солнца. Царили эйфория, хмель и уверенность в присутствии Бога.
— Ты не заболел? — спросил Билли Кэрью Милтона. — Что?то с тобой не то.
Милтон не ответил. Может заболел, подумал он. Заболел или сошел с ума. С самого утра она была с ним, но не так, как раньше, не тем спокойным и постоянным присутствием. С самого утра она уговаривала и изводила его.
— Все нормально, — сказал он.
Если он ничего не сказал родным, даже матери, то Билли Кэрью и подавно не стоило говорить; и тем не менее, все это время, пока они маршировали, что?то словно заставляло его заговорить о ней — все время: и в вымершей деревне, и потом, когда они повернули назад, а музыка стала другой. Теперь, на пикнике, это что?то давило на него еще сильнее.
— Черт возьми, какое там нормально, — сказал Билли Кэрью.
Милтон поднял на него глаза и вдруг поймал себя на мысли, что через много лет Билли Кэрью будет таким же старым, как старый Найп. Билли Кэрью со своими угрями и кривыми зубами будет считать свою жизнь удавшейся, как только залезет в трусы девочке Киссэйн.
— На, — сказал Билли Кэрю, протягивая Милтону ополовиненную бутылку бушмила.
— Я хочу вам что?то сказать, — проговорил Милтон, когда у живой изгороди, где все справляли нужду, нашел пастора Герберта Катчена.
— Говори, Милтон, — остроносое лицо священника сегодня лоснилось от удовольствия. Он подтянул брюки. — Прекрасный день, мы его будем долго вспоминать, — сказал он.
— Я был тогда в саду, — сказал Милтон. — В сентябре. Я смотрел, созрели ли яблоки, и в верхние ворота зашла эта женщина.
— Какая женщина?
— На следующий день она пришла опять. Она сказала, что она Святая Роза.
— Что значит Святая Роза, Милтон?
Пастор Катчен уже шагал к толпе мужчин, но тут остановился. Он не двигался с места и хмуро разглядывал траву под ногами. Затем поднял голову, и Милтон прочитал в его тускло–карих глазах изумление и растерянность.
— Что значит Святая Роза? — спросил он опять.
Милтон объяснил и добавил, что женщина оба раза поцеловала его в губы, это был святой поцелуй, так она сказала.
— Не бывает святых поцелуев, мой мальчик. А теперь послушай, что я тебе скажу, Милтон. Слушай внимательно.
Всех молодых людей в определенном возрасте посещают определенные мысли, объяснил пастор Катчен. Они могут сбить с толку, но причина кроется в тех изменениях, которые происходят у них в организме. Священник напомнил Милтону, что тот закончил школу и встал на путь взрослого мужчины. Путь мужчины тернист и никогда не обходится без искушений. Однажды Милтон унаследует ферму и сады, поскольку Гарфилд отказывается от своей доли. Это то, к чему нужно себя готовить. Мать Милтона — воплощение добродетели, отец готов сделать для людей все, что угодно. Если кто?то болен, и у него сломался забор, мистер Лисон первым придет на помощь. Мать вырастила пятерых детей, и если младший поражен недугом, то на все Божья воля. Божья милость — вот что превращает порок в дар: несчастный Стюарт, подумает иной, но достаточно посмотреть внимательно, чтобы понять, как это прекрасно, что Стюарту дарована жизнь.
— Сегодня замечательный день, Милтон, сегодня наш праздник. Мы выстояли, ибо мы люди. Вот о чем ты должен думать в первую очередь.
Священник по–дружески опустил руку Милтону на плечо. Он все понимает, говорил этот жест. Он неприятно поражен, но был рад помочь.
— Она меня не оставляет, — сказал Милтон.
Двинувшийся было вперед пастор Катчен остановился снова. Понизив голос, он спросил:
— Она беспокоит тебя там же в саду?
Милтон объяснил. Он сказал, что женщина уговаривала его сегодня целый день, с самого утра. Именно потому что она вынуждала его, он должен был кому?то все рассказать.
— Не говори никому, Милтон. Ни одной живой душе. Это будет даже не между нами двумя, это умрет во мне. Эдди тоже ничего не узнает.
Милтон кивнул. Пастор Катчен сказал:
— Не расстраивай ни отца, ни мать, сынок, не говори им ни о женщине, ни о ее святости. — Он помолчал, потом заговорил тихо, но выразительно. — Твои мать и отец не будут знать покоя до конца своих дней. — Он снова замолчал. — На свете нет людей лучше, чем твои мать и отец, Милтон.
— Кто такая Святая Роза?
И снова пастору Катчену пришлось прятать свое стремление присоединиться побыстрее к отдыхающим на траве мужчинам. Снова он понизил голос.
— Она не просила у тебя денег? После того, как дотронулась до тебя?
— Денег?
— Бывают такие женщины, мой мальчик.
Милтон знал, что он имеет в виду. Они с Билли Кэрью много раз об этом говорили. По телевизору иногда показывали, как в вызывающей одежде эти женщины разгуливают по городским улицам. Билли Кэрью сказал, что они крутятся вокруг вокзалов, и что если хочешь снять одну из них, лучше всего сразу идти на вокзал. Мать Милтона, увидев однажды по телевизору этих уличных торговок, назвала их «католическими проститутками». Билли Кэрью сказал, что с ними нужно быть осторожным, иначе подхватишь какую?нибудь болезнь. В своем графстве Милтон ни разу не видел таких женщин.
— Она не такая, — сказал он.
— Ты встретил случайную прохожую, и она подумала, вдруг у тебя есть пара лишних монет. Ты понимаешь, о чем я говорю, Милтон?
— Да.
— Забудь об этой истории. Выбрось из головы.
— Я просто хотел узнать, что она имела в виду, когда говорила: святая.
— Они всегда говорят такие вещи.
Милтон колебался.
— Я подумал, что она мертва, — сказал он.
В прежние времена проповедь считалась делом дядюшки мистера Лисона, Уилли. Он читал все проповеди у них в городке, пока не сделался слишком стар и не перестал понимать, что говорит. Милтон еще застал эти речи. Его и Гарфилда специально водили послушать, когда дядюшка Уилли был в зените славы; во время речи старик сжимал в руке библию, время от времени сверяясь с ней и зачитывая цитаты. Он рассказывал весьма правдоподобные истории из жизни Рима: например, про то, как Папа напился до полного ступора, и ему дважды за ночь пришлось перестилать постель, или как родная мать Папы несколько часов дожидалась у него в приемной.
Люди до сих пор читали в городке проповеди — на перекрестках или в других местах, где легче всего было собрать толпу, но гораздо реже, чем во времена дядюшки Уилли — во–первых, потому что появились телевизоры, державшие народ дома, а во–вторых, люди теперь постоянно куда?то спешили. Но после июльского праздника Милтон стал все чаще задумываться об ораторском искусстве своего родственника. Он вспоминал, какие тот говорил слова, как зачитывал цитаты, и каким образом заставлял свой голос звучать с
