Берт подождал, пока лодка очутится прямо напротив здания, потом развернул неуклюжее суденышко и направил к берегу. Вскоре под днищем зашуршал песок. Он заглушил мотор; в ту же секунду послышался звон колокольцев, к которому примешивались скрип ветхого, медленно вращавшегося чуть левее колеса водяной мельницы и стук, доносившийся со стороны здания.
Берт пробрался в каюту, защищавшую его от ночного холода. Внутри царил сумрак – оконного стекла на Марсе не найти днем с огнем. Он пошарил вокруг, подобрал два мешка – один с инструментами, второй пустой, вскинул на плечо, затем вылез наружу, спрыгнул в воду, воткнул в песок железный крюк и привязал к нему веревку, что 'лежала на носу лодки. Теперь можно не опасаться, что лодку унесет течением; хотя какое тут течение… Покончив с этим, Берт направился к зданию.
То окружали возделанные поля, на которых зеленели стройные ряды посевов. Вдоль полей тянулись узкие канавы с водой. К зданию примыкало странного вида сооружение, сложенное, должно быть, из обломков башни. Из-за него время от времени доносились звуки, которые явно издавали какие-то животные. В стене здания имелся дверной проем, по обе стороны от которого зияли дыры – судя по всему, окна, хотя и без стекол. Поблизости от двери темноволосая женщина молотила зерно, рассыпанное на плоском камне, по которому она била с размаха тяжелой дубинкой. Средних лет, однако фигура как у молоденькой; волосы собраны в высокий пучок, красноватая кожа отливает медью, единственная одежда – юбка из грубой желтовато-коричневой ткани, украшенная сложной вышивкой. Заметив Берта, женщина - произнесла на местном наречии:
– Добро пожаловать, землянин. Мы ждали тебя раньше, но ты задержался в дороге.
– Задержался? – переспросил он на том же наречии. – Знаешь, Анника, мне кажется, я пришел, как обещал.
Берт скинул наземь мешки, которые тут же принялись изучать невесть откуда взявшиеся банникуки. Не обнаружив ничего заслуживающего внимания, похожие на мартышек зверьки, которых было около дюжины, обступили Берта и начали жалобно мяукать. Берт достал из кармана пригоршню орехов, сел на лежавший неподалеку камень и, припоминая прочитанные в записной книжке имена, стал расспрашивать Аннику об остальных членах семьи.
Все как будто в порядке. Янфф, старший сын, ушел, зато младший, Таннак, дома, вместе со своими сестрами Гуйкой и Заило. У Гуйки и ее мужа родился еще один ребенок. Кроме младенца, все сейчас на дальнем поле, скоро вернутся.
Берт посмотрел в ту сторону, куда показала Анника, и различил вдалеке, среди зелени, несколько черных точек.
– Второй урожай обещает быть неплохим, – заметил он.
– Спасибо Великим, – отозвалась Анника.
Цвет кожи Анники и окружающая обстановка неожиданно напомнили Берту картины, которые он видел много лет назад. Вроде бы кисти Гогена. Впрочем, Анника непохожа на тех женщин, которых рисовал Гоген. Вполне возможно, она не была красавицей даже в молодости и даже по здешним меркам. Землянам обитатели Марса, отличавшиеся менее плотным сложением, казались ходячими скелетами. Правда, Берт скоро привык и перестал обращать внимание; пожалуй, теперь у него вызовут отвращение земные женщины – если он когда-нибудь встретит хотя бы одну.
Анника почувствовала на себе взгляд Берта и повернулась к нему. Улыбнуться она не улыбнулась, но взор ее выражал доброту и сочувствие.
– Ты устал, землянин.
– Я устал давным-давно.
Анника понимающе кивнула и снова взмахнула дубинкой.
Берт знал: она догадывается, что у него на душе. Все до единого марсиане относились к землянам с искренним сочувствием. И очень жаль, что поселенцы, которые поначалу называли марсиан не иначе как «дикарями» и недоумками', пригодными лишь на то, чтобы выполнять за них самую грязную работу, поняли это далеко не сразу. Теперь-то они сообразили, что к чему; некоторые, подобно Берту, узнали аборигенов гораздо лучше, а большинство, проживавшее в поселениях, встречалось с местными крайне редко. Тем не менее Берт, когда вспоминал о первых годах на Марсе, по-прежнему испытывал жгучий стыд за своих соплеменников.
– Сколько времени у нас не был? – спросила Анника чуть погодя.
– Лет семь, если считать по-вашему. А по-нашему – четырнадцать.
– Долго. – Женщина покачала головой. – И все один. Так не годится. Впрочем, вы, земляне, такие странные… – Она пристально посмотрела на Берта, словно пыталась увидеть эту странность. – Только ты другой. – И вновь покачала головой.
– Со мной все в порядке. – Берт поспешил переменить тему. – Что вы мне приготовили?
Анника принялась перечислять: надо залудить кастрюли, сделать несколько новых, отремонтировать колесо водяной мельницы, поправить дверь, которая соскочила с петель и которую Янфф поставил на место, но неудачно. Берт слушал ее вполуха, одновременно размышляя о своем – еще одна привычка, порожденная постоянным одиночеством.
Слова «Со мной все в порядке» были пустой отговоркой, и Берт знал, что Аннике это прекрасно известно. Никто из землян не мог похвастаться тем, что у него все в порядке. Одни притворялись, более- менее искусно, другие даже не пытались. Некоторые, вроде него, бродили по марсианским пустыням; большинство же предпочитало медленно умирать от тоски и чрезмерного потребления алкоголя в поселениях. Нашлись и такие, что, в погоне за призраком надежды, попробовали превратиться в аборигенов и стали жить с марсианками. Этих Берту было откровенно жаль. Как они радовались случайным встречам с другими землянами! И говорили, говорили без умолку – вспоминали, вспоминали…
Берт выбрал для себя удел бродяги. В поселениях царило отчаяние, и не нужно было обладать пророческим даром, чтобы понять, какая судьба ожидает тамошних жителей. Целый марсианский год Берт строил свою лодку, оснащал ее всем необходимым, собирал инструменты и припасы, изготавливал кастрюли и сковородки, которые намеревался продавать. А вскоре после того как отправился в путь, обнаружил, что дорога не отпускает. В поселениях его почти не видели: он заглядывал туда лишь для того, чтобы разжиться топливом для мотора или перезимовать под крышей, а потом снова исчезал. И каждый раз, попадая в поселения, он подмечал свежие признаки упадка и узнавал, что еще несколько знакомых избавились ото всех и всяческих забот допившись до смерти.
В основном, как полагал Берт, дело было в возрасте. Свой первый и единственный межпланетный перелет он совершил, когда ему исполнилось двадцать один, а остальным лет на десять (пятнадцать, двадцать) больше: теперь он начинает чувствовать то, что они ощутили годы назад, – безысходность, бессмысленность жизни и тоску по тому, что исчезло навсегда.
Что именно произошло, достоверно никто не знал и не узнает. Это случилось на четвертый день после того, как корабль, на котором летел Берт, стартовал с Луны в направлении Марса. Его вытащил из каюты приятель, немногим старше, чем он сам. Прильнув к иллюминатору, они наблюдали картину, которая навсегда запечатлелась в памяти: Земля покрылась множеством трещин, наружу выплеснулось ослепительно яркое пламя…
Одни утверждали, что взорвалось какое-то из захоронений ядерных отходов: мол, масса превзошла критическую и началась цепная реакция. Другие возражали: в таком случае, говорили они, Земля не раскололась бы, а попросту испарилась бы, превратилась бы в облако газа. Спор между дилетантами касательно того, какие элементы могли вызвать цепную реакцию, продолжался довольно долго. Однако это были сплошные догадки. Сомнения не вызывало лишь одно: на месте родной планеты возникло скопище астероидов, которые и двигались теперь по орбите вокруг Солнца в этаком космическом хороводе.
Некоторые из членов экипажа упорно отказывались верить собственным глазам, а когда наконец поверили, впали в прострацию. Кое-кто ухватился, как за соломинку, за тот факт, что рассудок не в силах воспринять случившееся; для них Земля продолжала существовать, разве что не на привычном месте, а где-то еще. Люди пали духом. Нашлись и такие, кто настаивал на возвращении – дескать, надо же помочь! Впоследствии они не переставали ворчать, что капитан, который решил лететь дальше, не позволил им выполнить свой долг.
Навигаторы с каждым днем нервничали все сильнее: карты и таблицы никуда не годились, поскольку катастрофа начисто перекроила пространство. Затаив дыхание, экипаж корабля наблюдал, как
