— Теперь будет знать, — сказал мистер Беншоу. — Первым я ему здорово всыпал, да и второй, кажется, задел его немного. Плохо было видно, но раз он заорал — значит, попало. Будет меня помнить, уж поверьте моему слову. Для этих охотников до чужих фруктов заряд овса — лучшее лекарство. Закрой-ка сарай, Джим. Вот он где прятался…
Прошла еще целая вечность, пока Билби решился выползти в летнюю лунную ночь, и чувствовал он себя очень маленьким, жалким и отверженным Билби.
Только теперь он начал понимать, что значит стать отщепенцем, которого уже не ограждают законы и обычаи человеческого общества. У него больше не было близких, не было друзей, он остался совсем один…
Ему стало так жаль себя, что он чуть не всхлипнул, но вовремя сдержался.
Может быть, в конце концов еще не так поздно? Кое-где в окнах еще светились огни, и ему выпала честь увидеть, как неторопливо, с достоинством готовился отойти ко сну мистер Беншоу. Он надел фланелевую ночную сорочку и, прежде чем потушить свечу, долго читал молитву. Но тут Билби испуганно повернулся и кинулся прочь через изгородь, — где-то залаяла собака.
Вначале в Крейминстере светилось с десяток окон. Потом одно за другим они стали гаснуть. Билби долго со страстной надеждой вглядывался в последнее светлое окно, но в конце концов и оно, мигнув, погасло. Тут он чуть не заплакал. Потом спустился на болотистые луга у реки, но вода уж очень жутко кружилась воронками в неверном свете луны, да еще он вдруг заметил, что над призрачными травами, шагах в сорока от него, возвышается неподвижная фигура огромной белой лошади; и он поспешно ушел оттуда, пересек шоссе и побрел вверх по склону холма, к садовым участкам, — там куда уютнее, там множество сараев, найдется где приклонить голову.
Где-то совсем близко, в живой изгороди, пронзительно вскричал крольчонок и точно захлебнулся. Отчего бы это? Потом словно коротенькая змейка быстрым зигзагом вильнула в траве…
Потом ему почудилось, что за ним, прячась в кустах смородины, бесшумно крадется бродяга. Не сразу он понял, что это ему просто померещилось…
А потом уже никто за ним не гнался, совсем никто. Пустота, бездна окружила его… Бесплотная, безликая, бесформенная — в ночи людей часто преследуют злые духи…
Каким холодным и враждебным может быть лунный свет! Точно чей-то неотступный взгляд подстерегает тебя…
Хорошо бы прислониться к чему-нибудь крепкому, надежному… Вон у того сарая свалена куча соломы для скота. Билби сел на нее и привалился спиной к прочным просмоленным доскам — тут уж хоть никто не подкрадется к тебе сзади. Ну, теперь только ни за что не закрывать глаза…
Это была бы гибель…
Он проснулся от веселого птичьего гомона, когда было уже совсем светло.
И все началось снова — бегство и погоня.
Поднявшись на холм за Крейминстером, Билби увидел человека, который стоял, опершись на лопату, и глядел ему вслед, а когда Билби потом еще раз обернулся, человек уже шел за ним. Вот что наделали пять фунтов, которые посулила за Билби леди Лэкстон!
Он уже почти готов был сдаться и покончить со всем этим, но ведь в тюрьме так страшно — каменные стены, темнота… Нет, надо попробовать еще один, последний раз. И Билби двинулся по краю поля, потом пересек его, продрался сквозь кусты дрока и очутился на обсаженной дроком дорожке, бегущей по густо заросшему холму. Он с трудом спустился по крутому склону. У подножия холма, не замечая Билби и не обращая ни на что никакого внимания, сидел человек. Опустив голову и яростно сжимая кулаки, он громко чертыхался. В одной руке у него была скомканная карта графства. Рядом стоял мотоцикл.
— Черт побери! — крикнул человек, швырнул карту на землю и в бешенстве пнул ее ногой.
Билби поскользнулся, невольно сбежал вниз с холма и скатился на дорогу всего в нескольких шагах от бело-розовых щек и сердитых глаз капитана Дугласа. Увидев капитана, Билби понял, что и тот его узнал, и хлопнулся наземь, — он понял, что уж тут-то ему пришел конец…
Он появился как раз вовремя, чтобы прервать неудержимый и достойный всяческого порицания приступ отчаяния у капитана.
Капитан воображал, что приступ этот тайный. Он считал, что он здесь совсем один и никто его не видит и не слышит. Поэтому он и дал себе волю, кричал и топал ногами, чтобы разрядить нервное напряжение, выносить которое он был уже не в силах.
Попросту говоря, капитан был по уши влюблен в Мадлен. Влюблен безумно, сверх всякой меры, установленной для это опасной страсти утонченными и добропорядочными людьми. Первобытный дикарь, что таится в очень многих из нас, явно взял в нем верх. Его любовь не была ни деликатной, ни изящной; это была пылкая, неистовая любовь. Он жаждал быть с Мадлен, с ней, и только с ней, он жаждал один владеть ею и чтобы никто другой к ней даже подойти не смел. Он так пылал, что в эту минуту ничто в мире больше его не занимало, — важно было лишь то, что помогает или мешает осуществлению его желаний. Несмотря на огонь, бушевавший в крови, он заставил себя покинуть Мадлен и пуститься в погоню за Билби, но теперь горько раскаивался в своей решимости. Он надеялся поймать Билби в одну ночь и с торжеством привести его в гостиницу. Но Билби оказалось не так-то легко поймать. А она осталась там, далеко, оскорбленная, разгневанная, брошенная!
— Растяпа в любви, трус на войне! Бог ты мой, я сбежал от всего и от всех! Сначала сбежал с маневров, потом удрал от нее. Тот, кто изменчив, как вода, никогда не сможет победить… Вода! На что мне сдался этот проклятый мальчишка! На кой он мне черт?
— А она там. Одна. И, конечно, начнет флиртовать… разумеется. И поделом мне. Сам во всем виноват. Выдались считанные дни, когда мы могли наконец побыть вместе, а я бросил ее одну. Болван, растяпа, трус несчастный! Еще и карту взял с собой!
Капитан умолк, чтобы перевести дух.
— Черта с два я найду этого поросенка по такой карте! — снова закричал капитан. — А ведь два раза я чуть было его не поймал.
— Ни решительности, ни хватки! Грош цена такому солдату. Грош мне цена, если случай сам лезет мне в руки, а я не умею им воспользоваться. Надо было бежать за мальчишкой еще прошлой ночью, когда тот дурак палил в него овсом. Тогда еще можно было его догнать…
— Бросить все к чертям! Наплевать на все. Бежать к ней. Стать на колени, целовать ее, заставить все забыть и простить!
— Воображаю, как она меня теперь примет!
Капитан яростно подхватил и стиснул в руке смятую под ногами карту.
И вдруг с неба свалился Билби, прямо к его ногам, растрепанный, весь перепачканный землей, но Билби, собственной персоной.
— Силы небесные! — закричал капитан и вскочил на ноги, сжимая в руке карту, точно рукоять мяча. — Что тебе нужно?
Мгновение Билби являл собой молчаливое страдание.
— У-у-у, есть хочу-у-у! — вырвалось у него наконец, и он заревел в голос.
— Да ты не Билби ли? — И капитан схватил его за плечо.
— Они за мной гонятся! — рыдал Билби. — Если поймают, засадят в тюрьму, а там совсем есть не дают. А это вовсе и не я, я не виноват, я ничего не ел со вчерашнего дня…
Капитан мигом принял решение. Довольно колебаний! План ясен. Надо действовать стремительно, как разящий меч.
— Ну-ка! Прыгай в седло позади меня! — скомандовал он. — Да держись крепче!
В эти минуты в капитане проснулись прямо-таки наполеоновские быстрота и натиск. Когда человек, гнавшийся за Билби, добрался до кустов, ограждавших нижнюю дорогу, тут не было ни Билби, ни капитана — ничего и никого, только в дорожной пыли валялась смятая, изорванная карта, в воздухе еще носился легкий запах бензина да издалека долетал слабый стук мотора, словно где-то работала жнейка… А мотоцикл уже мчался за милю от этого места по дороге в Бекинстоун. Восемь миль, восемь довольно тошнотворных миль до Бекинстоуна Билби проделал за одиннадцать минут; и здесь, в маленьком кафе, он получил наконец завтрак — яичницу с ветчиной и самый лучший мармелад! Он воспрянул духом, а капитан между тем совершил набег на велосипедную мастерскую и нанял подержанный, но вполне удобный прицеп,
