Первый молодой человек. Мы здесь в десяти милях от поверхности земли. И никаких расплавленных пород, вместо них эта Алладинова пещера!
Девушка. И драгоценные камни! Чего бы не отдала за них моя прабабушка!
Второй молодой человек. Любопытно бы знать, что делается наверху!
На груди у него, на месте кармана, маленький телевизор, и он поворачивает его, чтобы посмотреть. Остальные заглядывают через его плечо. Телевизор показывает Теотокопулоса, который кланяется и отворачивается. Звуковой эффект: гром аплодисментов.
Девушка. Это Теотокопулос. Он кончил. Но мы знаем, что он хотел сказать. Мы это уже слышали. Нет ли чего-нибудь еще?
Первый молодой человек. Этот Теотокопулос — старый дурак.
Второй молодой человек. Милым деткам не надо больше никогда рисковать! Только играть картиночками и петь песенки!
Первый молодой человек. И придумывать новые, особенные способы целоваться- миловаться.
Второй молодой человек. Но заметьте себе, что эта чушь взбудоражит немало лентяев в городах. Они ненавидят эти бесконечные искания и экспериментирование. Какое им до этого дело? У них это просто зависть. Это задевает их самолюбие. Сами они не хотят этим заниматься, но не выносят, когда кто-нибудь другой принимается за это…
На сцене толпа, собравшаяся перед огромным центральным экраном, за которым говорил Теотокопулос. Толпа расходится, и мы видим теперь лица людей.
Один мужчина другому. Он прав. Межпланетное орудие — оскорбление всех человеческих инстинктов!
Женщина. Будь я этим Пасуорти, я бы убила Кэбэла!
Другой мужчина. Прямо тоска берет по доброму старому времени, когда была честная война и простая преданность чести и знамени. Подумаешь, Межпланетное орудие! Куда идет мир?
Женщина. Жаль, что я не жила в старое доброе время, до того, как нами завладела эта ужасная наука!
Три глубоких старца сидят в уютной, увитой виноградом беседке, пьют и беседуют. Они свежи и крепки. Их можно принять за худощавых благообразных джентльменов лет под шестьдесят. Как и у всех людей нового века, их густые волосы аккуратно причесаны, но искусственно посеребрены.
Первый старик. Нынче день моего рождения.
Второй старик. И сколько же вам?
Первый старик. Сто два.
Второй старик. А мне только девяносто восемь!
Третий старик. А мне сто девять!
Первый старик. Где бы мы находились сто лет тому назад?
Второй старик. В земле.
Первый старик. Или хуже того.
Третий старик (запевает). «Поднимем стаканов веселое бремя за старое доброе время!»
Хор. «За рот без зубов, ревматизм и подагру».
Соло. «Навеки избыли мы, слава Творцу, потемки, и спешку, и быта грязцу. Гнилую горячку, нефрит, диабет; слепых и глухих у нас больше нет!»
Хор. «За рот без зубов, ревматизм и подагру».
Третий старик. «То старцев обычный удел в старину!» (Чокаются и пьют.) Первый старик (после многозначительной паузы). А это за Теотокопулоса!
Детский сад 2055 года. Дети лепят из пластилина, рисуют на листах бумаги, строят из кубиков или гоняются друг за дружкой. В игре принимают участие сиамский или белый персидский котенок, или ручные рыжие белки.
Две женщины на переднем плане беседуют.
Первая женщина. В 1900 году из каждых шести детей один умирал на первом году жизни. Теперь смерть ребенка — редчайшее событие.
Вторая женщина. Неужели один из шести?
Первая женщина. Это была самая низкая смертность в мире. В Англии. А из каждой сотни рожавших женщин три были обречены на смерть. Подумайте только: каждый год умирали тысячи рожениц! А теперь смерть от родов — неслыханное дело. Но тогда это было естественно.
Огромная научно-исследовательская лаборатория 2055 года. Ярус над ярусом, видны сотни работников, мужчин и женщин, большей частью в белых комбинезонах. Научная работа стала достоянием несчетного количества людей. Работают у микроскопов и за столами. То тут, то там вспыхивают снопы света. На переднем плане двое мужчин наблюдают какие-то ярко освещенные шары и водоемы, в которых движутся неясные фигуры мелких рыбообразных созданий.
Внимание их отвлекает что-то, находящееся вне кадра, входит женщина, несущая маленькую собачку с очень умной мордочкой.
Первый Научный Работник. Хэлло! Что это у вас?
Женщина. Это последнее слово генетики собаки. Эту работу начал в России Павлов лет сто двадцать назад. Посмотрите на эту милую крошку. Она только что не говорит. Она никогда не будет хворать! Она проживет до тридцати лет, здоровая и крепкая! И бегает она, как вихрь. Повиляй хвостиком, милая, и поблагодари Тетю Науку за ее благодеяния?
Кто-то кричит другим работникам: «Собака наших дней! Идите, посмотрите!»
Работники с разных ярусов встают из-за столов и спускаются смотреть собаку. Другие заняты своим делом и не обращают внимания. Около нового образчика собирается небольшая толпа.
Второй Научный Работник. Надо научить ее кусать Теотокопулоса!
Третий Научный Работник (с негодованием). О! Теотокопулос!
Женщина. Милый старый мир! Мы с вами работали бы, вероятно, в какой-нибудь трущобе за четыре пенса в час. Вместо того, чтобы дружить с лучшей в мире собачкой! (Ласкает ее.) Верно? Верно?
Группа вокруг собачки.
Первый Научный Работник. Многие из нас только-только умели бы читать, и мы были бы какими-нибудь счетоводами или землекопами.
Второй Научный Работник. Или безработными.
Женщина. А теперь всегда есть что-нибудь новое и интересное. О! Избавьте меня от этой естественной жизни человека!
Первый Научный Работник. А что это такое — естественная жизнь человека?
Второй Научный Работник. Вши и блохи. Бесконечные инфекции. В начале жизни круп, в конце — рак. Гнилые зубы к сорока годам. Злость и раздражительность… А эти дураки слушают Теотокопулоса. Им нужна Романтика! Им нужны прежние знамена. Война и все милые человеческие гадости. Они воображают, что мы роботы, а муштрованные солдаты старого времени не были ими. Им нужен Милый Старый Мир и чтобы кончилась эта гадкая Наука!..
14. Борьба за межпланетное орудие
Сцена представляет собой холл перед столовой-альковом, в которой должны обедать Кэбэл, Пасуорти, Кэтрин и Морис. Они обедают в половине пятого или в пять, ибо обед перенесен на те часы, когда обедали в семнадцатом веке, а второй завтрак исчез. Люди завтракают, обедают и ужинают, и притом в самые разнообразные часы, потому что теперь нет больше смены света и темноты, определяющей сутки.
