— Вон что!
Помолчали. Киппс взглянул на нее и больше уже не смел поднять глаз. А она с любопытством его разглядывала.
— Ты уже отучился? — спросила она немного погодя.
— Ага.
— И Сид тоже.
Беседа оборвалась. Энн взялась за край калитки и принялась раз за разом подпрыгивать на одном месте — это было что-то вроде неумелой гимнастики.
— А наперегонки умеешь? — спросила она.
— Уж тебя-то запросто обгоню, — ответил Киппс.
— Дашь мне фору?
— Докуда? — спросил Киппс.
Энн подумала немного и показала пальцем на дерево. Подошла к нему и обернулась.
— Досюда, ладно?
Киппс, который к этому времени слез с калитки, снисходительно улыбнулся.
— Дальше!
— Досюда?
— Давай еще чуток, — сказал Киппс, но тотчас пожалел о своем великодушии и с криком «Пошли!» рванулся с места, разом наверстав упущенное.
Они подбежали к финишу одновременно — оба раскраснелись и тяжело дышали.
— Ничья! — сказала Энн и рукой отбросила волосы со лба.
— Моя взяла, — задыхаясь, вымолвил Киппс.
Они решительно, но вполне вежливо заспорили.
— Бежим еще раз, — предложил Киппс. — Хочешь?
Они вернулись к калитке.
— А ты ничего, можешь, — снисходительно заметил восхищенный Киппс. — Я ведь здорово бегаю.
Привычно мотнув головой, Энн отбросила волосы назад.
— Ты ж ведь дал мне фору, — признала она.
И тут они увидели Сида.
— Смотри, малявка, влетит тебе, — сказал Сид сестре с истинно братской недоброжелательностью. — Ты пропадаешь целых полчаса. В комнатах не прибрано. Папаша не знает, куда ты запропастилась, говорит: как явится, надеру ей уши.
Энн собралась уходить.
— А как же гонки? — спросил Киппс.
— Ух ты! — воскликнул изумленный Сид. — Да неужто ты с ней бегаешь наперегонки?
Энн раскачалась на калитке, не сводя глаз с Киппса, потом вдруг отвернулась и кинулась бежать по тропинке. Киппс проводил ее взглядом и нехотя обернулся к Сиду.
— Я дал ей большущую фору, — сказал он виновато. — Это не настоящие гонки.
Больше они об этом не говорили. Но минуту-другую Киппс был какой-то рассеянный, и в душе у него началось что-то неладное.
Они стали обсуждать, как истым гуронам надлежит наилучшим образом провести утро. Путь их, несомненно, лежал к морю.
— Там еще один затонул — выбросило новые обломки, — сказал Сид. — Ух! И воняют же!
— Воняют?
— Прямо тошнит. Там гнилая пшеница.
Они шли и говорили о кораблекрушениях, потом принялись рассуждать о броненосцах, войнах и о многом другом, достойном внимания настоящих мужчин. Но на полпути Киппс вдруг ни с того ни с сего заметил небрежно:
— А твоя сестра ничего девчонка.
— Я ее поколачиваю, — скромно ответил Сид.
И, помолчав, они снова заговорили о более интересных предметах.
Выброшенная на берег посудина была и вправду полна гниющего зерна и распространяла ужасающее зловоние. Восхитительно! И все это принадлежит только им. По предложению Сида они взяли судно с бою, и теперь надо было спешно защищать его от несметных полчищ воображаемых «туземцев», которых в конце концов удалось отогнать, оглушительно вопя «бом-бом» и отчаянно размахивая и тыча в воздух палками. Вслед за тем, опять же по команде Сида, они врезались в соединенный франко-германо- русский флот, наголову разбили его без чьей-либо помощи, потом пристали к берегу, вскарабкались по крутому откосу, ловким маневром отрезали собственный корабль; потом, крича что есть мочи, изобразили бурю, потерпели отличное кораблекрушение и, «полузатопленные» — этого требовал Сид, — оказались посреди угомонившегося моря.
Все эти события на время вытеснили Энн из головы Киппса. Но когда без воды и пищи, застигнутые штилем, они дрейфовали, затерянные посреди океанских просторов, и, положив подбородки на скрещенные руки, воспаленными глазами озирали горизонт в тщетной надежде на спасительный парус, он вдруг опять о ней вспомнил.
— А хорошо, когда есть сестра, — заметил этот терпящий бедствие моряк.
Сид обернулся и задумчиво на него посмотрел.
— Ну, нет! — сказал он.
— Нет?
— Вот уж ничуть.
Он доверительно улыбнулся.
— Девчонки во все суют нос, — сказал он и прибавил: — Ну прямо во все.
И он вновь принялся мрачно оглядывать пустынные морские дали. Но вот он энергично сплюнул сквозь зубы — он считал, что именно так положено сплевывать настоящим морским волкам, жующим табак, — и сказал:
— Сестры что? С ними одна морока. Вот девчонки — дело другое, а сестры…
— А разве сестры не девчонки?
— Ну, нет! — с невыразимым презрением произнес Сид.
И Киппс поспешно поправился:
— То есть, конечно, я не про то… Совсем я не про это.
— А у тебя есть девчонка? — спросил Сид и опять ловко сплюнул.
Пришлось Киппсу признаться, что девчонки у него нет. Правда, это было очень обидно.
— Спорим, Арт Киппс, ты ни в жизнь не угадаешь, кто моя девчонка!
— А кто? — спросил Киппс, чувствуя, что сам он обделен судьбой.
Сид только усмехнулся.
Выждав минуту, Киппс спросил, как это от него и требовалось:
— Ну кто? Скажи! Кто?
Сид в упор посмотрел на него и еще помедлил.
— А ты никому не скажешь?
— Могила.
— Клянешься?
— Помереть мне на этом месте!
Как ни был Киппс занят собственными переживаниями, в нем пробудилось любопытство.
Сид потребовал с него ужасную клятву.
Потом медленно, постепенно стал раскрывать свою тайну.
— Начинается с мэ, — начал он загадочно.
— М-о-д, — неторопливо называл он букву за буквой, сурово глядя на Киппса. — Ч-а-р-т-е-р-и-з.
Эта Мод Чартериз была особа восемнадцати лет от роду, дочь священника в приходе св. Бэйвона да к тому же обладательница велосипеда, так что едва Киппс понял, о ком речь, лицо его почтительно
