чем через полгода избавит гостепримных москвичей от своего присутствия. Блажен, кто верует!.. По необъяснимой причине - возможно, то был фатальный закон подлости, - Осе, как ни тщился он угнаться за сестрой, катастрофически не везло в личной жизни; и тут уж не помогало ничего - ни огромный ассортимент девушек на факультете, ни хитроумные приемы их соблазнения по Карнеги (самые глупые однокурсницы просекали их с ходу!), ни даже красивое имя Оскар, на которое он невесть почему рассчитывал, собираясь покорять столицу… Ловя себя на мстительно-злорадных чувствах, мой кроткий папа испуганно умолкает.
Зато сам Оскар Ильич - мы с ним часто видаемся на семейных вечеринках - вспоминает о том времени чуть не с восхищением. Ох и странные же люди эти москвичи! Зазвали в гости - говорили: «Живи, сколько влезет!» - сводили на Красную площадь - в мавзолей - зоопарк - Третьяковскую галерею - театр Советской Армии - парикмахерскую «Чародейка» - кафе «Шоколадница», что близ Парка Культуры… всего и не перечислишь, настоящая московская феерия!.. - а, когда он совсем было разнежился в лучах их любви, огорошили: стёрли с лиц ласковые улыбки - и выдали взамен такой волчий оскал, что в какой-то миг он даже усомнился - действительно ли эта парочка связана с ним, Осей, близким родством. Сомнение вспыхнуло с особой силой, когда на свет появился волчонок - маленькая Юлечка. Если до сих пор оборотни еще как-то ухитрялись держать свои звериные инстинкты в узде, то теперь все деликатности были забыты: никто больше не упрашивал его «погостить подольше», зять, Костик, натыкаясь на него утром в ванной, матерился, вместо того, чтобы, как раньше, ойкнуть и извиниться - и даже сестра - родная кровь! - словно с цепи сорвалась и то и дело огрызалась на него и рявкала. Сейчас-то он, профи, знает, как это называется - «постродовая депрессия»! - но в те страшные дни только и мог, что испуганно вжиматься в стену да пресмыкаться: - Маргошенька! Солнышко! Может, я чем помогу?..
С последним, правда, как-то глупо получилось... Как-то раз новоиспеченному дяде поручили присмотреть за ребенком; бедняга чуть с ума не сошел от гордости, - но после того, как я, при его молчаливом содействии, чуть не повесилась на паутине кроватки (в те дни дядя Ося, как на грех, готовился к сессии и умудрился «зачитаться» творением какого-то столпа отечественной психологии), его с позором отстранили от высокой миссии, передав ее в морщинистые, но опытные руки соседки по этажу. В ту пору супруги и принялись намекать Осе, что, дескать, неплохо бы ему перебраться в общагу - раз уж он до сих пор так и не сумел найти себе порядочную девушку с квартирой. Что правда, то правда, дамский пол на Осю не заглядывался, но ведь это еще не повод менять «сталинский» дом в центре Москвы на унылый захолустный барак.
Два последующих года дядя избегает вспоминать - кому охота хоть и в мыслях возвращаться туда, где о тебя ежеминутно вытирают ноги и грубо попрекают каждым съеденным куском?.. - и лишь вскользь отмечает, что в те дни страстно, всей душой ненавидел маленькую племянницу, которую считал узурпатором хозяйской любви и причиной всех своих невзгод - и о которой частенько с понятным и вполне простительным злорадством думал, что вот, похоже, Бог его, Осю, любит, а врагов его - хе-хе! - наказывает по заслугам…
Ибо Юлечка… - как бы это помягче выразиться, э-э-э… росла не совсем здоровенькой. К трем годам, когда ее ровесники, отпрыски бывших папи-маминых однокурсников и школьных друзей, уже вовсю расточали вокруг себя очарование наивной проницательности, со знанием дела рассуждая о «ми’иционе’ах», «па’овозах» и прочей дребедени, из нее клещами нельзя было вытянуть даже элементарных «мама» и «да», не говоря уж о «Мой папа - физик-теоретик». Собственно говоря, и «Юлечкой»-то ее можно было считать лишь с очень большой натяжкой, ибо сама она и не думала откликаться на это имя - как, впрочем, и ни на какое другое. Словом, похоже было, что дружная парочка московских снобов - ха-ха! - ухитрилась произвести на свет - ха-ха! - глухонемого ребенка…
Теперь они, видимо, надеясь исправить этот промах, беспрерывно таскали свое несчастное чадо по врачам. Первым в их череде стал районный ЛОР, который, пощелкав пальцами над головой смурного дитяти, подтвердил страшный диагноз - и на всякий случай прочистил ребенку ушки огромной, жуткого вида спринцовкой (Юлечка, даром, что глухонемая, орала на всю поликлинику). Далее последовала целая серия походов к разного рода специалистам, то ободряющим, то лишающим надежды, - а, в общем, без зазрения совести противоречащим друг другу. Единственный ощутимый результат всех этих поисков состоял в том, что родители постепенно начали смиряться со своим несчастьем – и находить в нем своеобразное горькое удовольствие. Даже Оскара Ильича шпыняли теперь без прежного азарта, а глава семьи - тот и вовсе расплакался как-то на груди у шурина, жалуясь, что крест его слишком тяжел, и что он, дескать, ошибся и сдуру женился не на той женщине… В общем, Осе иногда казалось, что затянувшееся Юлечкино молчание грозит обернуться самыми неожиданными и печальными последствиями для всех троих… нет, даже четверых.
Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает. В один прекрасный день пожилая отцовская сослуживица Валентина Михайловна, добрая и немного суетливая дама, прознав о семейных неурядицах коллеги, предложила ему билеты в Большой за полцены. Тот - из какого-то глупого гусарства - сперва отказался наотрез, но потом поразмыслил и принял «подачку», лицемерно заявив благодетельнице, что, дескать, не знает лучшего успокоения в горе, чем хорошая музыка и профессиональное голосовое исполнение. Супруга его, Рита, оказалась еще более податлива: узнав о предстоящем культпоходе, она страшно обрадовалась, спешно вывалила на тахту сверкающий ворох нарядов и принялась упоенно вертеться перед огромным трюмо, впервые за долгие месяцы забыв натянуть на свое худенькое личико неподвижную маску молчаливого страдания.
До последней минуты Ося втайне надеялся, что возьмут и его. Страстный любитель столичной культурной жизни в целом и оперы в частности, он вот только-только сдал сессию на «отлично» - и полагал, что заслуживает награды. Как бы не так!.. Старушка-соседка, опытная няня, еще год назад перебралась на Ваганьковское кладбище, и некому было сидеть с Юлечкой. Кроме того, за дни сессии в раковине успела вырасти вавилонская башня грязной посуды, за которую, по давно и твердо установившейся традиции, отвечал не кто иной, как безответный и бесправный приживал. Заодно ему было поручено отскоблить и заросший прошлогодним жиром огромный противень, до которого у Риты все это время как-то не доходили руки… То есть прежде чем пойти развлекаться, великодушные москвичи позаботились и о его, Осином, досуге. Ну, что ж… Закрыв за ними дверь, новоявленная Золушка в драных джинсах горестно вздохнула - и, усадив вяло сопротивляющуюся Юлечку в манежик, на всякий случай кинув туда вдогонку пушистую игрушечную собачку и несколько разноцветных кубиков, удалилась в ванную, где уже отмокал в мыльной луже черный, страшный противень, импортированный сюда, казалось, прямиком из ада.
Напомню, что в те времена хозмаги вовсе не ломились, как сейчас, от чудодейственных средств, одной капли которых достаточно, чтобы разом разрешить все житейские неурядицы. В распоряжении мойщика были только вода, хозяйственное мыло и сода. Едва приступив к делу, Оскар Ильич с гадливостью обнаружил, что противень, отвратительный как на вид, так и на ощупь, оправдывает свое говорящее имя.
Добрые полчаса он вел с ним неравный бой, с энтузиазмом возя по изгаженной поверхности сестриной мочалкой и для поднятия духа весело напевая под нос знаменитую арию герцога Роберта «Кто может сравниться с Матильдой моей?!», - но противный кусок листового железа будто издевался над ним, упрямо не желая вспоминать свой первозданный вид. Наконец, дядя изнемог. Коварная посудина, казалось, ждала именно этой секунды: едва почуяв, что мучитель ее дал слабину, она споро выскользнула из его неловких, дрожащих пальцев и с победным грохотом обрушилась в замызганное лоно старой эмалированной ванны. Блям-м-с!!! То пробил звездный час Оскара Ильича. Громкий детский рев, спустя мгновение донесшийся из спальни, разом открыл ему то, чего так долго не могли установить опытные врачи - кандидаты и доктора
