вязкий дым, который расстилался вокруг него тягучими кольцами и медленно опускался к полу, прежде чем — где-то на уровне колен — захватывался тягой камина и пропадал в его зеве. Могенсу показалось, что дым не двигается сам по себе и что это вовсе не табачный дым. Он выглядел скорее как… как будто Грейвса отгораживает серая слизь, которая по капле выделяется из его рта и носа и ведет себя как жидкость, которая легче воздуха.
— Заинтересовал тебя? — спросил Грейвс, не получив немедленного ответа и по-своему истолковав его молчание.
— Я тебе уже сказал: у меня есть работа, — сухо ответил Могенс.
Грейвс собрался возразить, но в этот момент раздался стук в дверь, и прежде чем Могенс успел среагировать, дверь открылась и вошла мисс Пройслер. Она передвигалась чуть кособоко, и дело было в том, что на одной руке она старалась удержать поднос с чайником и изящными фарфоровыми чашками, а локтем другой нажимала на дверную ручку, для чего ей пришлось изогнуться в довольно причудливой позе. Фарфор на подносе тихонько звякнул. Могенс находился слишком далеко, чтобы вовремя вскочить и помочь ей, а Грейвс, который сидел много ближе, и пальцем не пошевельнул. Он только недовольно сдвинул брови и наблюдал, как мисс Пройслер неуклюже проковыляла мимо него и — больше с удачей, чем с ловкостью — донесла свой груз до стола.
— Я подумала, что господам не помешает легкая закуска, — вымолвила она. — Лучший английский чай. И печенье с корицей моей выпечки. Вам ведь оно очень нравится, да, профессор?
Могенс бросил взгляд на поднос и обнаружил, что на нем стоял лучший чайный сервиз мисс Пройслер, тончайший мейсенский фарфор, ввезенный из Европы, и, вероятно, единственная подлинная ценность в ее хозяйстве. Обычно она берегла его как зеницу ока. В лучшем случае выставляла сервиз на стол на Рождество или на Четвертое июля.[2] К чаю она подала тарелочку с глазированным печеньем в форме звездочек и… там были не две, как он поначалу подумал, а три чашки.
— За чашечкой хорошего чая беседовать куда приятнее!
— Очень мило с вашей стороны, — отозвался Могенс и повел рукой в сторону Грейвса: — Позвольте вам представить: доктор Джонатан Грейвс, мой бывший сокурсник. — Потом указал на мисс Пройслер: — Мисс Пройслер, моя квартирная хозяйка.
Грейвс лишь молча кивнул. Мисс Пройслер улыбнулась, но улыбка застыла у нее на губах, когда она узрела сигарету в зубах у гостя. Естественно, в ее пансионе стоял строжайший запрет на курение. Ничего такого нечистоплотного, как сигаретный пепел, она не терпела в своем доме. И, действительно, мисс Пройслер собралась было вежливо, но недвусмысленно поставить гостю Могенса на вид, что тот допустил неслыханную бестактность, но тут произошло нечто диковинное: Грейвс смотрел на нее холодными, налившимися кровью глазами, и Могенс прямо-таки увидел, как ее гнев улетучился. Что-то похожее на страх, если бы Могенс видел к тому основание, появилось в ее взгляде. Правда, она не отшатнулась от Грейвса, но весь ее вид свидетельствовал, что она испугалась.
Дверь снова приоткрылась. Мисс Пройслер неплотно закрыла ее, и теперь она двигалась словно сама по себе. В комнату грациозно вошла черная как смоль кошечка, единственно живое существо о четырех лапах, которое мисс Пройслер не только терпела в своем окружении, но просто боготворила. Нечего и говорить, что она была самой чистоплотной кошкой в стране, если не во всем мире, и за всю свою жизнь даже не видела ни одной блохи.
— Клеопатра! — воскликнула мисс Пройслер и так стремительно развернулась, как будто была рада, наконец, иметь возможность обратиться к кошке вместо жуткого гостя Могенса. — Кто тебе позволил сюда войти? Ты же знаешь, тебе нечего делать в комнатах постояльцев!
— Оставьте ее, мисс Пройслер, — сказал Могенс. — Она мне нисколько не мешает.
Более того, он любил Клеопатру. Она навещала его в этом жилище гораздо чаще, чем, по всей вероятности, подозревала мисс Пройслер. И как только Могенс протянул к кошке руку, она тут же подошла к нему и с громким мурлыканьем начала тереться головой о его ногу, что заставило ее хозяйку задумчиво наморщить лоб. Наверное, эта картина дала ей понять то, о чем она до сих пор не догадывалась. Через какое-то время она с трудом заставила себя отвести взгляд и снова посмотрела на Грейвса. У нее был растерянный вид, и Могенс понял, что мисс Пройслер силится призвать зловещего гостя к порядку, но что- то в нем ей не нравится. А почему, собственно, он должен производить на нее другое впечатление, чем на него?
— Правда, мисс Пройслер, очень любезно с вашей стороны, — снова сказал Могенс. — Большое спасибо.
Грейвс по-прежнему упорно молчал, а мисс Пройслер чувствовала себя все неуверенней и переводила смятенный взгляд с трех чашек на подносе на Могенса, на Грейвса и обратно. Она ждала, что ей предложат остаться, но, разумеется, расслышала в словах Могенса недвусмысленную просьбу удалиться, и теперь не знала, что делать. Приличия требовали от нее уйти и оставить профессора наедине с его гостем, но любопытство брало верх — и она, по-видимому, решилась бороться за него до конца. А Могенс не мог собраться с духом, чтобы непредвзято поговорить с Грейвсом или хотя бы просто подумать над тем, что должен тому сказать.
Решение за него приняла Клеопатра. До сих пор она, мурлыкая, терлась головой о его ногу, но тут вдруг остановилась, отодвинулась от Могенса и направила пристальный взгляд на Грейвса. Ее поведение резко изменилось. Она прижала назад уши, подняла шерсть на загривке дыбом, опустила радостно поднятый трубой хвост и нервно задергала им из стороны в сторону — явный признак страха или, по меньшей мере, настороженности. Похоже, Джонатан Грейвс не понравился кошке. Ехидное злорадство Могенса продержалось лишь мгновение, потому что, несмотря на ясный язык ее тела, Клеопатра продолжала продвигаться к Грейвсу, осторожно, но целенаправленно. Она заурчала — низкий утробный звук, напоминающий скорее собаку, чем кошку.
— Клеопатра?! — поразилась мисс Пройслер.
Кошка не среагировала на ее голос, хотя прежде всегда слушалась, а приблизилась к Грейвсу и принялась обнюхивать его тщательно начищенные туфли. Грейвс выпустил в ее сторону облако едкого дыма, но Клеопатра не позволила себя отпугнуть. Она подняла мордочку, сверкнула на Грейвса молнией из слезящихся глаз, потом, расставив лапки, устроилась на его ботинках — и наложила хорошую порцию отвратительно пахнущего жидкого кошачьего дерьма.
Мисс Пройслер издала почти комичный визгливый звук и прикрыла рот рукой, чтобы подавить готовый вырваться вопль, Могенс тоже, совершенно оторопев, вытаращил глаза и разинул рот. Он глазам своим не поверил. И если бы не ужасное, удушливое зловоние кошачьих экскрементов, которое мгновенно заполонило всю комнату, он пребывал бы в полной уверенности, что эта невероятная сцена ему просто примерещилась.
И все-таки мисс Пройслер не сдержала короткого сдавленного крика и теперь вместо рта прижимала руку к сердцу, а с ее лица сошла краска. И лишь Грейвс оставался абсолютно бесстрастен. Он не только не пошевельнулся — выпад Клеопатры не удостоился даже морщинки на его лбу или неодобрительного взгляда. Он, как ни в чем не бывало, сделал еще затяжку, выпустил новое облако густого дыма и небрежно стряхнул на кошку пепел своей сигареты. Клеопатра возмущенно фыркнула, одним прыжком отскочила в сторону и со свирепым мяуканьем и шипом дала деру из комнаты. Мисс Пройслер испустила третий, еще более пронзительный вопль и устремилась за ней.
— Несносная особа, — заметил Грейвс. — Она уже пыталась затащить тебя к себе в постель?
Могенс с трудом следил за его мыслью. Он продолжал пялиться на бурую вонючую кучку на ботинке Грейвса, которая уже начала растекаться и скапывать на ковер. Грейвс, казалось, не замечал этого. «Он играет роль, — подумал Могенс. Другого объяснения не могло быть. — Грейвс разыгрывает тщательно отрепетированную роль, и никто и ничто не заставит его сбиться. Но какую? И зачем?»
— Что ты сказал? — отрешенно переспросил Могенс.
Ему стоило немалого усилия оторвать взгляд от туфель Грейвса и посмотреть ему в лицо. Грейвса все еще окутывало серое облако дыма. Из левого уголка рта у него струйкой стекала слюна и оставляла за собой поблескивающий влажный след на подбородке, но тот не обращал на это внимания.
— Неважно, — ответил Грейвс. — Поскольку ты явно не настроен предаваться со мной воспоминаниям давно минувших дней, перейдем к моему предложению. Так оно тебя интересует или нет?
