это оказалось некстати.
— Нет, я... я только что вспомнил, что сегодня должен сдать профессору Бабблинг список источников, которые буду использовать, а я их ещё не нашёл, — соврал Эйвери, едва сумев придумать, что сказать. — Так что Историю Магии я точно прогуляю.
— Ну, ты влип, дружище, — радостно хохотнул Долохов. — Ладно, выше нос, голодным не останешься!
— Спасибо, — вымученно улыбнулся Эйвери и бросился по лестнице. «Ты и не подозреваешь, как я на самом деле влип...», — горько подумал он.
В библиотеке его встретила зевающая мадам Пинс. Прежняя библиотекарша нравилась Эйвери гораздо больше этой, но сейчас он даже не обратил внимания на ястребиные взгляды, которыми окидывала его новая сотрудница школы, чтобы убедиться, что у него чистая обувь и руки.
— С добрым утром, мэм, — сказал он, подходя к её столу. — Видите ли, мне нужна книга, в которой рассказано о богах... Что-то вроде того, что мы иногда переводим на Древних Рунах, только полный сборник легенд, а не пересказы...
— Минуточку, — сказала библиотекарь. — Я могу предложить вам «Новейшие разработки в области Трансфигурации», «Продвинутый курс Трансфигурации» или «Преобразования для тех, кто хочет знать больше о науке превращений».
— Нет-нет-нет! — запротестовал Эйвери. — Мне нужны древние легенды! Пусть будут рунами написаны, только чтобы о богах!
— Что же вы сразу не сказали? — нахмурилась мадам Пинс и убрала обратно появившиеся на столе книги. — Вам нужна не Трансфигурация, а Чары! Посмотрите учебники за шестой и седьмой курс, а пособия и справочники есть в свободном доступе: за тот стеллаж, налево и прямо.
Эйвери почувствовал, как по его спине течёт холодный пот. Мадам Пинс просто не слышала, что он говорит, как будто на неё наложили Дурильные чары. Но Эйдан знал, что заколдована не она, а он, заколдован своим собственным согласием помочь богам. Вот что имел в виду Тор, когда говорил, что ему никто не сможет помочь... Наверное, теперь его и сам Дамблдор не услышит. А если он попробует описать свои злоключения письменно, люди увидят какую-нибудь ерунду.
С ужасом Эйдан понял, что от библиотекарши его отделяет не стол, а бездонная пропасть — не перепрыгнуть, не обойти. Да что там мадам Пинс! Эта пропасть отделила его от всего мира людей.
Что-то пробормотав, он на негнущихся ногах пошёл вглубь библиотеки, присел за стол, который оказался тем самым, за которым вчера он сидел с Ноттом. Некоторое время Эйвери тупо пялился в пространство между стеллажами. Бляху от кольчуги он положил перед собой, но боялся лишний раз на неё смотреть. Боги выбрали его, но он не справится. Только не теперь, когда весь мир даже не против него, а просто не подозревает о его беде. Равнодушие и незнание было страшнее, чем открытое противодействие.
Когда прозвенел колокол, созывающий учеников на уроки, Эйвери достал палочку и вяло шевельнул ею в направлении стеллажей:
— Акцио, книги о богах! — прошептал он, но ничего не произошло. Палочка стукнулась о деревянную поверхность стола, покатилась, замерла. Эйдан в отчаянии уронил голову на руки. Чем он только думал, когда соглашался! Нужных ему книг нет в библиотеке, и как он их раздобудет, если даже не в состоянии объяснить, что ему нужно? Тор сказал, что боги примут любую крупицу правды, а что если они не получат и этого?
Эйвери уже приготовился заплакать, благо в библиотеке никого не было, но в этот момент какой-то стук заставил его подскочить.
На краю стола рядом с ним лежала толстая книга в покрытой рунной вязью обложке; вероятно, это она стукнула, приземлившись. Эйдан схватил её как сокровище, наскоро перелистал. Вся книга была написана рунами, и Эйвери тут же вытащил из сумки Рунический словарь. Оставалось только надеяться, что история богов не растянута на всю книгу.
* * *
Эйвери вынырнул из книг тогда, когда колокол прозвенел снова и пора было идти на Трансфигурацию. Он запихнул фолиант в сумку и поспешил на урок. На лестнице он догнал Антонина, который при виде его расцвёл и достал два завёрнутых в пергамент бутерброда.
— Шпашибо, ты наштоящий друг! — невнятно поблагодарил Эйвери, вгрызаясь в хлеб, без всякой меры нагруженный сыром и ветчиной: не иначе, Долохов сооружал сам.
У кабинета Трансфигурации уже толпились пятые курсы Райвенкло и Хаффлпаффа, но гриффиндорцев ещё видно не было (по причине малочисленности потока все четыре факультета на основные предметы ходили вместе). Кабинет же представлял собой образец полного разгрома: сорванная люстра, выбитые стёкла в окнах и шкафах, опрокинутые парты и стулья. Дверь была открыта, потому гневный голос профессора МакГонагалл разносился по всему коридору:
— Вы вознамерились вылететь из школы? Сколько это может продолжаться? Вы перешли на второй курс и ещё не можете контролировать свою магию? Не можете или не хотите?
Повисла непродолжительная пауза, видимо, провинившийся студент тихо оправдывался.
— Я понимаю, что вы магглорожденный! Но второй курс!.. У вас будут дополнительные занятия, — объявила МакГонагалл. — Сначала со старостой вашего факультета, потом, если это не поможет, — со мной лично! Я понимаю, что профессору Слизнорту в принципе безразличны отстающие студенты, но я этого так не оставлю!
С этими словами декан Гриффиндора появилась в дверях, подталкивая перед собой того самого лентяя, за которым Эйвери наблюдал вчера в гостиной.
Долохов сделал попытку спрятаться за спину друга, но опоздал.
— Антонин, как хорошо, что вы здесь, — облегчённо вздохнула МакГонагалл. — Пожалуйста, подтяните этого студента по моему предмету. Хотя бы повторите первый курс. Пока я разбиралась с Блэком и Снейпом, он так трансфигурировал стакан в чашку, что... — она потерянно махнула рукой, показывая на разгромленный кабинет. — Подождите, пока я приведу всё в порядок.
Эйвери наблюдал за происходящим с такой отстранённостью, что сам себе поражался. Он понимал гнев и досаду профессора, он понимал злость провинившегося мальчишки и нежелание Долохова тратить на отстающего то время, которое он мог бы провести в обществе девушки. Но ему самому со вчерашней ночи были абсолютно безразличны школьные дела. Зачем так кричать на ученика, который плохо чувствует магию, если где-то далеко бывшие всесильными боги ждут его, Эйдана, слова? Если стало ясно, что чьё-то неверие может убить и бессмертных, век за веком погружая в небытие имена и деяния?
Подошёл пятый курс Гриффиндора — четыре девушки и юноша, — весёлые, яркие; остановились, ожидая начала урока. Эйвери отвернулся к стене и стал внимательно изучать стыки каменной кладки.
* * *
Как он ухитрился обжечься на контрольной по Зельям, не понял никто, даже сидевший через проход от него райвенкловец Билли Бут, которому лучше всех было видно, что Эйвери творит со своим котлом.
Эйдан и сам ничего не понял. Он только обронил в пламя горелки несколько чешуек русалки, а пламя тут же выплеснулось ему на мантию; как живое, ринулось к стоящей на полу сумке.
— Агуаменти! — заорал Долохов.
— Агуаменти! — взвизгнула хаффлпаффка по фамилии Эдвардсон.
— Агуаменти! — решительно рявкнул Бут.
— Агуаменти! — взвыл сам Эйвери: сквозь хлещущие на него струи воды он разглядел, что сумка с драгоценным фолиантом полыхает вся целиком.
— Агуаме... — начал профессор Слизнорт, пробираясь между парт. Но всё уже закончилось. Мокрый с ног до головы Эйвери лихорадочно рылся в сумке, дабы убедиться, что книга цела, а остальные свидетели и участники маленькой катастрофы недоумённо переглядывались.
— Мистер Эйвери! — воскликнул подбежавший профессор. — Что случилось?
— Я уронил в огонь чешую русалки, сэр, — не своим голосом поведал тот, распрямляясь с уцелевшей книгой в руках.
— Вы уверены, что это была чешуя русалки, а не, скажем, чешуя саламандры? — осведомился Слизнорт.
— Уверен, — кивнул Эйвери, на которого Долохов наложил Высушивающие чары, так как сам он только вцепился в книгу.
— Странно, — сказал профессор и недоверчиво осмотрел его стол, на котором в луже воды плавали ингредиенты. — Русалка — водное существо, её чешуя обычно не даёт такого эффекта при взаимодействии с огнём. Наверное, пара чешуек саламандры всё же попала в банку с русалочьей чешуёй... А вы, мистер Эйвери, ступайте в Больничное крыло, у вас обожжены руки. Зелье, я думаю, вы сварите заново... Как насчёт следующей пятницы?
— Да, профессор, — кивнул Эйдан. Только сейчас он начал чувствовать боль. Кое-как починив сумку Репаро, он схватил её и, как был, в обгоревшей мантии, покинул класс.
Зельеварение стояло в расписании последним, поэтому Эйвери в Больничное крыло бежал вприпрыжку, не столько от боли, сколько от осознания того, что чем раньше он сядет за перевод, тем лучше для него же.
Мадам Помфри смазала его ожоги густой, приятно пахнущей мазью, и через полчаса, за которые Эйвери успел весь известись, отпустила его, полностью здорового. Эйдан снял мантию, которая теперь годилась разве что на тряпки, спрятал её в сумку, спустился в Большой зал, цапнул со стола кусок пирога, сжевал и помчался в библиотеку.
Специально для перевода он взял новую пачку пергамента и теперь, спрятавшись в самом отдалённом уголке владений мадам Пинс, торопливо писал. Ему часто приходилось заглядывать в толстенный Рунический словарь и ещё в два справочника, потому дело продвигалось медленно. Счастьем было уже то, что ему удалось найти нужный отрывок, но порой он из целого предложения понимал только служебные слова. Повествование велось белым стихом по восемь строк в каждой строфе, отчего и так сложный древний синтаксис становился
