Попавшийся ему на пути огненно-рыжий веснушчатый паренек в красноармейской форме остановился, робко спросил:
— Товарищ комвзвода, можно я на представление приду?
— Валяй, Распутин, — рассеянно бросил на ходу Ямщиков.
…Ямщиков шел по сводчатому коридору тюрьмы мимо одинаковых железных дверей с номерами, засовами и висячими замками.
В глубине коридора надзиратель распахнул дверь камеры перед Куницыным, впустил его внутрь, закрыл и вместе с бывшим генералом двинулся дальше. Едва они исчезли за поворотом, Ямщиков подкрался к камере Куницына, отодвинул заслонку «глазка». Потом он тихонько снял щеколду, распахнул «кормушку» — деревянную форточку, через которую заключенный получает еду, — наклонился к отверстию.
В такой позе и застал его вернувшийся надзиратель. Он подошел к Ямщикову и тронул его за плечо. Тот от неожиданности вздрогнул, поднял голову, быстро разогнулся. Весь его вид выражал крайнее смущение.
Надзиратель решительно захлопнул дверцу «кормушки», наложил щеколду, что-то строго сказал Ямщикову.
Ямщиков, не слушая, что-то сосредоточенно обдумывал. Потом поверпулся и, по-нурясь, в раздумье побрел прочь. Надзиратель пристально смотрел ему вслед.
У подъезда воскресенского клуба — бывшего купеческого собрания — тусклый керосиновый фонарь освещал большую рисованную афишу: «7 октября любителями драматического искусства будет представлена пьеса французского писателя Д. Обье «Сильнее смерти».
…Горели свечи над облупленным трельяжем.
Перед потрескавшимся зеркалом гримировалась красивая женщина лет двадцати семи.
— Ты не переживай, Ниночка Петровна, — сочувственно сказал женщине в дверях Важин. — Все как по маслу пойдет.
— Не было у меня такой сложной роли, — нервно отозвалась Нина.
— И я прежде начальником тюрьмы не служил, — усмехнулся Важин. — Время такое, все мы новые роли исполняем.
…В захламленной комнатенке оглядывал себя в стенном зеркале Ямщиков. Он был уже в пышном мундире с золотыми погонами и витым аксельбантом. Лишь ремень с пистолетом в новой кожаной кобуре остался на нем от прежнего командира взвода тюремной охраны.
В дверь постучали.
— Войдите, — сказал Ямщиков.
Дверь отворилась. На пороге стоял руководитель драматического кружка Алмазов — рыхлый брыластый человек в бархатной блузе, с пышным бантом на шее.
— Нина Петровна просила вас зайти, — произнес он, грассируя. — Ей нужно еще с вами порепетировать.
Вышли в коридор. Издали уже доносился гул заполнившей зрительный зал публики. У щита с баграми и топорами стояли Важин и морщинистый сивоусый дед в пожарной каске.
Алмазов исчез за дверью. А Ямщиков сделал знак Важину:
— Пускай Распутин — кровь с носу! — букет для Нины Петровны добудет.
— Ты, Володя, не робей, — кивнув, сказал Важин, видя, что Ямщиков направился к гримуборной Нины, и повернулся к пожарному:
— Не надумал, Башмаков, в надзирателя?
— Мне птичек-то в клетках держать совестно, — отмахнулся Башмаков, — а то еще людей…
— Не людей, а врагов нашей народной власти, — строго поправил Важин.
…В гримуборной Ямщиков, стоя на коленях перед Ниной, гневно восклицал:
— Если вы оттолкнете меня, я застрелюсь на ваших глазах!..
— Мальчик!.. — почти ласково сказала Нина. — Я старая усталая женщина… А у вас впереди еще не одна любовь…
— Любовь бывает только одна! — все так же гневно прервал ее Ямщиков. — Жизнь без вас лишена для меня смысла! — Он выхватил из кобуры браунинг. — Прощайте!
Нина кинулась к Ямщикову:
— Сейчас же перестаньте! Что за глупая шутка!
Но Ямщиков уже приставил пистолет к виску и нажал на спуск. Раздался негромкий сухой щелчок, и Ямщиков как подкошенный повалился на пол. Рядом с ним упал на пол браунинг.
Женщина, окаменев, стояла над «трупом». А Ямщиков энергично поднялся и, отряхивая мундир, проворчал:
— Хоть бы подмел кто…
Нина устало опустилась в кресло.
— Владимир, сердце схватило… — проговорила она через силу. — Пожалуйста, воды… Там…
Ямщиков схватил пустой графин и выбежал в коридор.
— Стряслось что? — озабоченно спросил Башмаков.
Ямщиков отмахнулся и кинулся вниз по лестнице. Пожарный поспешил следом.
Навстречу им вальяжной походкой поднимался Алмазов.
— Вы куда, Ямщиков? Сейчас ваш выход.
— У Нины Петровны сердце… Приступ… Алмазов хотел спросить еще что-то, но
Ямщиков и Башмаков стремительно скатились вниз и скрылись под лестницей.
Алмазов заторопился, быстро миновал пустой коридор, юркнул в Нинину гримуборную и тихонько притворил за собой дверь.
Под лестницей Ямщиков с помощью Баш-макова насилу раскрутил кран, из которого тонкой прерывистой струйкой потекла вода, наполнил графин до половины и, не закрывая крана, через три ступеньки бросился обратно. Старик пожарный заторопился за ним.
Когда они вбежали в гримуборную, Алмазова там не было. Нина с закрытыми глазами сидела в кресле в прежней позе. На звук отворившейся двери она с трудом разлепила веки, слабо улыбнулась и тихо, виновато сказала Ямщикову:
— Вроде отошло…
— Слава богу, — с облегчением произнес пожарный и вышел.
— Не надо волноваться, все будет хорошо. — успокаивал Ямщиков.
— У вас-то, Володя, все будет хорошо. — Нина пригубила воду, поднялась с кресла. — Отыграете свою первую и единственную сцену, а мне после вас играть и играть…
За неплотно притворенной дверью гримуборной сердобольный старик Башмаков прислушивался, не понадобится ли его помощь.
— Вообще-то пьеса глупая, — говорила Нина. — В жизни так давно не бывает… Вот вы, Володя, говорите, что любите меня, а ведь не застрелитесь же…
Ямщиков странно посмотрел на нее и серьезно сказал:
— Вот возьму и застрелюсь. Вам назло. Нина зябко повела плечами:
— Не смешно… Извините, завела дурацкий разговор…
В кабинет начальника ЧК стремительно вошел молодой чекист в кожанке и картузе со звездой, с маузером у пояса.
— Товарищ Камчатов, надзиратель из тюрьмы звонил. Начальник взвода охраны Ямщиков о чем-то говорил с арестованным Куницыным.
— Ну и чего ты, Маслаков, всполошился? — без интереса спросил Камчатов.
— Ямщиков называл Куницына Плюсниным.
— Плюсниным? — Камчатов насторожился. — Интересно… Надзиратель кому-нибудь об этом сказал? — быстро спросил он Маслакова.
— Только мне.
— Где Ямщиков?
— На спектакле в клубе.
