Новейшие археозоологические исследования в России: К столетию со дня рождения В.И. Цалкина

костей», он жестко зависит от выбранной системы обработки коллекции. Подсчитывая и объединяя число костей в выборках из отдельных участков раскопа или по годам экспедиционных работ, мы получаем то же самое их количество, как если бы определение производилось сразу для совокупной коллекции памятника. А если попробовать суммировать «особей», подсчитанных в выборках по отдельным участкам раскопа или годам раскопок, то в результате всегда будет получено большее их количество, чем при выделении «числа особей» единовременно для всей тотальной коллекции [Паавер 1958, с. 38; 1965, с. 45; и др.]. Однако согласно методическим разработкам того же Бёкёни [1969] «минимальное число особей» принципиально нельзя суммировать, оно определяется только для совокупных материалов. Обработка же остеологических коллекций зачастую как раз и проводится по отдельным их частям, в соответствие с графиком раскопок.

В то же время выясняется, что в коллекциях, состоящих из десятков-сотен тысяч остатков, доля наиболее многочисленных видов, высчитанная по числу особей, оказывается достаточно близкой к их вкладу, полученному по костям этих животных. Предварительные подсчеты позволяют утверждать, что такой эффект, как правило, наблюдается только для видов, по костям которых было определено не менее 100 особей. В. И. Цалкин [1956, с. 121–124] в свое время попытался выяснить эти закономерности между количеством костей и минимальным числом особей и подсчитал среднее число фрагментов, приходящееся на одну особь для конкретных видов. Его выводы были более чем однозначны: число особей для многочисленных видов — занижено, а для малочисленных видов максимальная точность наблюдается при приближении к соотношению: одна кость — одна особь. Кроме того, оказалось, что это явление не связано с видовой принадлежностью костей. По мнению В. И. Цалкина, оно «.. обусловлено не какой-либо одной, а целым рядом причин, действующих в отдельных памятниках в разных сочетаниях и с различной интенсивностью» [1956, с. 122]. И далее, рассмотрев вероятные причины этого явления и возможные механизмы их действия, он обозначил тем самым принципиальную невозможность сравнивать между собой оценки по особям, полученные для разных видов животных, и соответственно — для одних и тех же видов, но из разных памятников. Однако при этом В. И. Цалкин не сделал этого очевидного вывода, и в конечном счете почти все особенности хозяйственной деятельности древнего населения он анализировал на основе подсчета минимального числа особей. Такое противоречие, видимо, можно объяснить тем, что в своих работах В. И. Цалкин затрагивал уже новые аспекты археозоологических исследований, в частности реконструкцию состава стада сельскохозяйственных животных, методические подходы к которым в то время еще не стали предметом детального анализа. Более того, количество забитых на поселении животных казалось тогда всем исследователям единственным параметром для подсчета объемов съеденного мяса и всего поголовья скота.

Впрочем и сегодня, когда эти методические вопросы интенсивно разрабатываются, приходится с огорчением констатировать, что во многих палеоэкономических публикациях, в особенности сделанных археологами, анализ остеологических материалов по-прежнему проводится по «числу особей». Такой подход все еще сохраняется в отечественной археологии, несомненно, вследствие огромной массы конкретных данных, опубликованных В. И. Цалкиным. До сих пор они являются зачастую единственным источником археозоологических сведений по отдельным регионам и культурным общностям и, естественно, привлекаются для изучения хозяйственной деятельности. Археологи же, не задаваясь методическими вопросами, слепо следуют схеме В. И. Цалкина. Хотя в своих работах он всегда публиковал исходные данные по количеству костных остатков каждого вида, которые как раз и должны использоваться.

И в заключении раздела еще раз подчеркнем, что исследователи, всерьез анализирующие методические проблемы «остеологической статистики», почти всегда приходят к выводу, который был сделан К. Л. Паавером еще в 1958 г. — выбор того или другого количественного показателя зависит от категории остеологического материала и задач его обработки. В этом контексте совершенно очевидно, что для изучения кухонных остатков наиболее адекватным является использование абсолютного числа костей конкретных видов, а для ритуальных или иных комплексов, включающих целые скелеты, их части или так называемые «связки» целых костей, несомненно более информативным оказывается число особей.

III. Вопросы интерпретации результатов

Состав стада, особенности скотоводства, его направления и формы эксплуатации домашних животных — эти аспекты хозяйственной деятельности древнего населения, как правило, в первую очередь обсуждаются археологами по результатам археозоологических исследований. Однако при этом зачастую забывается, что необходимо оценить однозначность интерпретации полученной биологической информации и, соответственно, достоверность палеоэкономических построений. Такая оценка важна уже хотя бы потому, что в настоящее время сама возможность реконструкции состава стада на основе кухонных остатков оказывается еще очень слабо обоснованной в методическом плане. В отечественной же археологической литературе сложилась давняя традиция напрямую экстраполировать соотношение остатков домашних видов из материалов поселений и даже могильников на состав стада сельскохозяйственных животных [Либеров 1960; Краснов 1971; Шилов 1975; Гаврилюк 1999;и др.]. Она базируется на теоретическом представлении о том, что все животные, разводимые на протяжении всего периода существования поселения, оказываются в конечном итоге забитыми и съеденными: соответственно именно их кости и составляют остеологические материалы памятника. Однако это допущение довольно условно, и его хоть как-то можно соотносить с реальностью только для небольших и совершенно автономных от внешнего мира поселений, жители которых вели исключительно натуральное хозяйство [Антипина 1997]. Более того, кухонные остатки не всегда отражают даже роль того или иного животного в хозяйственной жизни населения. Напомним в качестве примера о громадном значении лошадей в экономике Российского государства и многочисленности их поголовья, что зафиксировано в письменных источниках XVI–XVII вв.[5], но не нашло никакого отражения в кухонных отбросах как из городов, так и из сельских поселений того времени [Цалкин 1956; 1971]. Другим более экзотическим примером неоднозначности интерпретации видового спектра кухонных остатков может служить этнографическая информация о системе питания у специализированных скотоводов Африки — масаев и зулусов, для которых разведение крупного рогатого скота составляло основной смысл жизни [Krige 1957; Маке 1974]. В настоящее время питание масаев уже почти полностью базируется на потреблении зерна, получаемого от соседей-земледельцев в обмен на рабочих быков [Маке 1974]. В прошлом же их ежедневная пища включала прежде всего прижизненную продукцию от крупного рогатого скота — молоко и кровь, а также плоды, семена диких растений и мясо мелких животных — ящериц насекомых, т. е. все то, что добывалось простым собирательством. Очевидно, что археобиологические остатки, представленные на современных стоянках этого племени, будут указывать на странное сочетание земледельческих и присваивающих направлений хозяйственных занятий у скотоводов-масаев. Обыденную пищу зулусов также составляли молочные продукты и плоды собирательства. В то же время на некоторых уже заброшенных стоянках этого племени обнаруживаются кости, главным образом, диких животных, которые являются остатками грандиозных массовых загонных охот, устраиваемых воинами-зулусами несколько сотен лет назад [Krige 1957].

Таким образом, без сомнения можно утверждать, что кухонный набор костей животных любого памятника, в соответствии с названием самой категории материала, отражает структуру потребления мяса на поселении. Конечно же, специфика мясной диеты в той или иной мере зависит от традиционного типа хозяйства, а значит — и от степени развития скотоводческой и охотничьей деятельности. Однако эта сложная зависимость неоднозначна и определяется многими факторами: природными, экономическими, культурными, социальными и др. Естественно, что система питания и, соответственно, кухонные остатки должны заметно различаться, например, на сельских и городских, столичных и провинциальных памятниках и т. д.

Поэтому первым и наиболее очевидным шагом интерпретации информации, полученной по кухонным остаткам, следует считать выяснение особенностей питания древнего населения. Однако надо