Чугунков долго доказывал мне, что это дезинформация, что сама идея — бредовая, но я стояла на своем, и в результате мне удалось его убедить. Но, как оказалось, ненадолго. Едва он вернулся в Москву и взглянул еще раз на своих друзей, одного из которых должен был объявить предателем и шпионом, сомнения вновь взяли в нем верх. Он позвонил мне и сказал, что отменяет свой устный приказ. Это значило, что мне не нужно разрабатывать план операции по выявлению агента. Я не должна даже думать об этом, а уж говорить с кем-либо… Чугунков так и сказал: «Забудь об этом!»
Легко сказать — забудь! Я не умею отдавать приказы своей голове. Не думать об этом еще можно, конечно, попытаться, но забыть!.. Все равно — не получится. Для меня это слишком важно. Я должна верить в Первых Спасателей. Искать среди них предателя — все равно что рубить тот самый сук, на котором устроено наше гнездо. Но не могу же я согласиться с тем, что этот человек и дальше будет нас всех предавать!
Поэтому мне и нужен был совет Григория Абрамовича — что делать с мучающей меня проблемой.
Я вошла к нему в палату с надеждой, что состояние его и впрямь улучшилось, как утверждают врачи. Но Григорий Абрамович все так же разглядывал потолок, и я даже не знала, чувствует ли он мое присутствие, слышит меня или не слышит.
Я присела на стул рядом с кроватью. Помолчали.
— Как дела? — спросила я.
«Нормально, — молча ответил Григорий Абрамович. — Скучновато вот только без новостей. Я подозреваю, что ты и половины мне не рассказываешь… Что — настолько плохие новости?»
— А что рассказывать? У нас затишье, Григорий Абрамович. Вторую неделю сидим без дела. Ничего в России, слава богу, не случается. Мы тоже скучаем… Игорек с Эркюлем Пуаро соревнуется — дочитывает рассказ до половины, книжку закрывает и пытается вычислить преступника.
«Ну и как успехи?»
— По-моему, очень неплохо, — ответила я. — Раскрываемость у него — восемьдесят. Пуаро он, конечно, проигрывает, у того — все сто процентов. Но Игорек считает, что Пуаро соревнуется нечестно, он применяет интерактивные методы раскрытия преступлений, а Игорек вынужден довольствоваться наблюдениями со стороны…
Я помолчала секунду и добавила:
— Сходим, в общем, с ума потихоньку…
Григорий Абрамович, как мне показалось, вздохнул. Я посмотрела на него внимательно, но он лежал все так же неподвижно и безмолвно.
«Ну-ка, давай, выкладывай, что тебя беспокоит, — сказал Григорий Абрамович. — Не умеешь ты притворяться. Лучше и не начинай. У тебя на лице все написано. С Сергеем своим все никак решить не можете — кому первому делать шаг навстречу?»
— Нет, с Сергеем мы давно не виделись, — ответила я, смутившись от его компетентности в моих личных делах. — И разговаривать о нем не хочу…
«Тогда сама рассказывай, — сказал Григорий Абрамович и вздохнул. — Я же по глазам вижу — ты за этим ко мне и пришла».
— Чугунков звонил, — тоже вздохнула я. — Он не хочет мне верить. Не может подозревать никого из своих старых друзей.
«Я тоже не могу, — ответил Григорий Абрамович. — Этих людей я знаю с тех пор, когда мы еще не были спасателями, мы ходили в горы, вытаскивали из пропастей заблудившихся обмороженных туристов и любили друг друга искренне и бескорыстно… Я с таким же успехом могу самого себя подозревать в сотрудничестве с австралийской контрразведкой. Мы романтики, Оля, мы старые романтики, и нам трудно расставаться со своими идеалами. Я понимаю Костю Чугункова…»
— Я тоже его понимаю! — перебила я. — Не понимаю только одного — почему вы прячете головы в песок, как страусы? Страшно расставаться с добрыми милыми сказками? Страшно смотреть фактам в лицо? Среди вас нашелся человек, который предал вашу дружбу. Конечно, это горько, это — больно! Я понимаю. Предатель — это тот же убийца. Он убивает веру. Но только в тех, в ком она слаба! Если вы откажетесь искать предателя, я перестану вас уважать — и тебя, Грэг, и Чугунка!
Если бы Григорий Абрамович мог двигаться, он бы вскочил и принялся вытирать носовым платком свою лысину. Потому что он явно разволновался.
«Уважать она нас перестанет! — закричал он на меня. — Нам, между прочим, простительно! Мы свои жизни прожили. И прожили так, что не стыдно — ни за себя, ни за друзей! А вот как ты жить будешь, если сейчас отступишь? Как в зеркало на себя смотреть будешь? Мы с Чугунковым не верим? А ты сама-то веришь, что этот шпион существует на самом деле? Что ты не придумала его?»
— Верю! — упрямо кивнула я головой.
«Раз веришь — ищи его. Сама ищи! — Грэг уже успокоился и смотрел на меня мудрым взглядом человека, который знает ответы на все мои вопросы. — Не спрашивай у нас ни разрешения, ни совета. Мы все равно не дадим тебе ни того, ни другого».
Я хотела сказать ему, что была уверена в том, что он не станет отговаривать меня от моего намерения, но тут дверь в палату распахнулась настежь и на пороге появился запыхавшийся Игорек.
— Вот ты где! — сказал он и покосился на Григория Абрамовича. — Здравствуйте, Григорий Абрамович… А мы с ног сбились — тебя разыскиваем. Срочно вылетаем, самолет уже ждет в аэропорту.
— Что случилось-то? — спросила я, поправляя одеяло на груди Григория Абрамовича.
— «Ан-24» нырнул в Каспий! — выпалил Игорек. — На борту — двадцать человек. Воздуха у них часов на пятнадцать. Но это лишь в том случае, если корпус самолета не получил серьезных повреждений и в салоне вообще остался воздух… Нашу группу включили в число спасателей. Только что пришел факс из Центроспаса.
Я поняла, что счет пошел на минуты.
— Извините, Григорий Абрамович, — сказала я уже от дверей. — Сами видите. Работа есть работа. Спасибо за разговор…
Игорек посмотрел на меня диковато и вышел вслед за мной из палаты.
— Да! Еще тебе генерал Чугунков из Москвы звонил! — сообщил он моей спине, еле поспевая за мной по больничному коридору.
— Что сказал? — насторожилась я.
— Свидание тебе назначил, — съехидничал Игорек. — Сказал, через три часа встречается с тобой на борту спасательного судна «Посейдон».
— Передать мне больше ничего не просил? — спросила на всякий случай, хотя была уверена, что Чугунков ни словом не обмолвится по телефону о том, что занимает сейчас мои мысли.
— Не-ет… — протянул Игорек растерянно и в то же время подозрительно. — Он меня в ваши контрразведочные секреты не посвящал.
— Они такие же мои, как и ваши с Кавээном, — огрызнулась я в ответ.
Мы выбежали из больничного корпуса и буквально наткнулись на красно-синий спасательский «уазик», за рулем которого постукивал от нетерпения пальцами по рулевому колесу Кавээн. Едва мы с Игорем ввалились в машину, как «уазик» рванулся с места и буквально полетел по улице. Кавээн водил машину мастерски, в молодости он был автогонщиком и даже участвовал однажды в ралли Париж — Дакар в составе команды Минского автозавода, выступавшей на «БелАЗах». Первого места они тогда не взяли, но «откатались очень даже неплохо», по выражению Кавээна.
Он вырулил на один из проложенных по всему Тарасову спецмаршрутов, согласованных с ГИБДД, включил сирену с мигалкой, что-то там переключил, на что-то нажал, и «уазик», который и без того летел как стрела, понес, как пуля. Казалось, мы просто перепрыгиваем через машины, которые Кавээн обгонял. Милиционеры провожали нас плотоядными, но разочарованными взглядами.
Через четыре минуты мы бежали по летному полю к «ЯК-42», мотор которого уже работал, оглушая нас закладывающим уши ревом.
Через час с небольшим мы пролетели над устьем Волги и я увидела странную картину: река разделилась вдруг на множество маленьких речек, переплетающихся между собой, как кровеносные
