мне не нужно…
Кое-как закончив разговор с Фимой, я положила телефонную трубку, но тут дверь моего кабинета отворилась и в полном составе ко мне зашла вся редакция. Занятой вид был только у Сергея Ивановича, у остальных — занятный. Маринка — со страдальческим лицом. Ромка, по-моему, так и не сумел закрыть рот, открытый при моем приезде на работу. А Сергей Иванович держал в руках блокнот и шариковую ручку.
— Кофе пить будем? — сурово спросила меня Маринка и, не дожидаясь ответа, то есть действуя, как всегда, начала расставлять на кофейном столике чашки и блюдца.
Мне оставалось только кивнуть, что я и сделала, заметив, что на мою реакцию никто и внимания не обратил, опять же, наверное, кроме Сергея Ивановича.
— Ольга Юрьевна, — обратился он ко мне на полном официозе, как всегда поступал в пиковые по времени ситуации, — пожалуйста, дайте мне для статьи уточнение, сколько было взрывов, три или все-таки пять, впрочем, я могу написать «несколько», что допустимо… И еще: чеченские боевики-ваххабиты участвовали в этой бойне, так сказать, с вашей стороны или они защищали президентский кортеж, стоящий перед вами?
— Что? — переспросила я, ничего не понимая. — Это вы о чем?
— О господи! — простонала Маринка. — Да все о том же! О чем же еще! О том, как нас с тобой чуть на тот свет не отправили Хаттаб Басаевич или — как его там? — Басай Милошевич, ну, короче, с бородой который!
— Ах, с бородой, — покачала я головой. — Ну да, ну да, с бородой, с одной деревянной ногой, на плече у него сидел попугай, который кричал: «Пиастры! Пиастры!» — а из цирка в это время на парашютах спускалась банда клоунов, и два из них вместо нас с тобой приехали в редакцию и сейчас притворяются один Олей, а другой Мариной…
Ромка хихикнул, Кряжимский опустил очки на кончик носа, а Маринка покраснела, но промолчала.
— Сергей Иванович, сбросьте, пожалуйста, вашу статью мне на дискету, я сама ее подправлю, — попросила я Кряжимского, который почти сразу понял, в чем дело.
Он мне кивнул и вышел из кабинета. Маринка разлила кофе, села на стул и с неудовольствием обозвала меня занудой. Я промолчала и взяла дискету из рук подошедшего Сергея Ивановича.
— Что мы знаем про наш цирк? — задала я вопрос для затравки.
Ромка честно пожал плечами, Маринка сделала вид, что задумалась над моим вопросом, хотя сама наверняка думала о том, какой я скверный товарищ, а Сергей Иванович тихо заметил:
— Во-первых, совершенно не очевидно, что эта история связана с цирком. Во-вторых… — тут Сергей Иванович замолчал, а Маринка решилась развозмущаться:
— Ну как же неясно! Пришла машина, и люди из нее что-то выгружали. Причем несли в цирк. Я сама… Мы сами видели! А тут эти киллеры! А помните, что вчерашний придурок говорил?
— Откуда он может помнить? — прервала я Маринку. — Мы же только что встретились!
В двух словах я пересказала Сергею Ивановичу вчерашнее событие. Рот у Ромки раскрылся еще шире, Сергей Иванович, наоборот, нахмурился. Он обдумал услышанную информацию и негромко заговорил:
— Цирк — это большое предприятие, целое хозяйство, мастерские, клетки, загоны, сфера питания как людей, так и зверей, а кроме того — выступления популярных эстрадных артистов, а это деньги! И немалые! Кроме того, множество помещений, сдаваемых в аренду, и прочее, и прочее… Пока не получим хотя бы примерной информации о том, кто в кого стрелял…
— Да в кого стреляли, уже сегодня по телевизору скажут! — проявил свои умственные способности Ромка, а Сергей Иванович кивнул:
— Скорее всего так и будет… Так вот, пока мы не получим дополнительной информации, говорить о чем-либо преждевременно.
Глава 3
В тот день мы на работе уже в третий раз начинали пить кофе, и не знаю, как Маринка, а я считала, что жизнь почему-то перестала проходить стороной. Не только где-то по ту сторону голубого экрана происходили взрывы и пожары, какие-то скандалы и неприятности, но уже и у нас, причем на приличном среднем мировом уровне.
Ромка — наш курьер и самый младший член редакции — во время третьего кофепития для разнообразия сбегал в кондитерскую за печеньем и сочниками и теперь сам их и грыз. Маринка берегла фигуру, у меня не было настроения, а Сергей Иванович — наш Брокгауз-Ефрон и Даль в одном лице — отказался от сладкого без комментариев. Одним словом, компания в редакции подобралась крепко сбитая и дружная, потому что, когда было печально на душе у меня, скучали все, однако веселее от такой сплоченности не становилось.
— О чем еще интересненьком тиснем в завтрашнем номере? — задала я конкретный вопрос, понимая, впрочем, что одного только участия двух наших сотрудников, или, правильнее сказать, «специальных корреспондентов», в сегодняшних перестрелках хватит как минимум на неделю репортажей.
Но форму терять нельзя. Хорошо, конечно, что так произошло: здоровый журналистский цинизм давал о себе знать — не убили, и слава богу, — но после того, как нервозность спала, можно было и подумать о том, что же еще можно было прописать в газете, кроме такого многообещающего происшествия.
Я задала вопрос, осмотрела коллектив и с неудовольствием отметила, что на мой вопрос ответить никто не может. Это было печально.
— И никто не приезжает в наш провинциальный град из политиков и бизнесменов? — сдерживаясь от зевка, спросила я.
— И даже не уезжает. Я имею в виду из заметных людей, — заметил Кряжимский.
— Может быть, придумать сенсацию, если она не происходит? — предложил Ромка, осторожно поглядывая на меня.
— Ну и? — лениво покосилась я на него. — Приведи пример.
— Да запросто. Сообщить, что к нам приезжает Мадонна с новым мужем и собирается дать два концерта по приглашению губернатора.
— Ой, бли-ин! — протянула Маринка. — А почему не Пол Маккартни?
— Если уж сочинять, то так, чтобы было правдоподобно, — заметила я. — Например, дать крупным шрифтом: «От нашего специального корреспондента»…
— «Мадонна на этой неделе в Тарасов не приедет», — тихо сказал Сергей Иванович.
— А ниже дать мелким: «И вообще она сюда не собирается!» — закончила Маринка.
Ромка захихикал, отчего у него изо рта полетели мелкие крошки печенья. Сергей Иванович скупо улыбнулся, а я опять едва не зевнула.
В это время зазвонил телефон. Я встала, подошла к нему и сняла трубку. Звонил Фима Резовский. Поговорив с ним несколько минут, я почувствовала, что настроение у меня начинает улучшаться — Фима на такие дела мастер. Положив трубку, я с победным видом осмотрела свой коллектив. Под моим взглядом все немного напряглись. Маринка забегала глазами по сторонам, покраснела и потупилась. Интересно, о чем она подумала?
Отложив пока то, что мне сказал Фима, я попробовала ковать железо, пока горячо.
— Все знаю, Мариночка! — сказала я. — Между прочим, с твоей стороны это свинство!
Я понятия не имела, о чем говорю, но весь Маринкин вид говорил о каком-то секрете, который ну просто-таки жаждет вырваться наружу. Я била наудачу, и у меня это получилось! Маринка покраснела еще больше, потом вдруг в ее глазах зажегся боевой огонек.
— Сволочь твой Фима! — крикнула она, раздувая ноздри, как кавалерийская лошадь, почуявшая врага. — Сволочь и болтун!
Мне от этих слов стало сразу же нехорошо. Не то чтобы я была очень уж против этого обвинения — Фима, конечно же, болтун, но не сволочь, — однако Маринкина реакция породила во мне жутчайшее подозрение.
При чем здесь вообще Фима и Маринка? Уж не случилось ли между ними того, чего Фима безнадежно
