— Маленько чилижных, маленько березовых.
— У нас веники есть, — самодовольно заметил Петька. — Хмелю бы нарвать.
— Хмелю? — переспросил я Петьку. — А мешок взял?
— Нет.
— За хмелем с мешками ходят. Другой раз пойдем — мешки захватим. Нам тоже хмелю надо.
— А за калиной сходим, когда поспеет? — спросил Яшка и, не дождавшись ответа, продолжал: — Хорошо бы ее на зиму запасти.
— И за калиной сходим, — пообещал я.
— Тогда надо примечать, где она больше растет.
— Приметим.
Петька прогнусавил:
— Я не пойду за калиной, она больно горькая. У нас изюм есть.
Палило солнце, дул легкий ветерок. Мы шли по ровной пыльной дороге и без умолку тараторили. Разговор облегчал наш путь, и мы незаметно прошли старую, покосившуюся часовню с полинявшей деревянной иконой. Эта часовня стояла на перекрестке двух дорог — как раз на полпути от села до Барского пчельника.
Ближе к роще Яшка мечтательно проговорил:
— Найти бы нам такое дупло, в котором много-много меду!
— А сколько бы ты хотел? — поинтересовался я.
— Вот таких три ведерка, — не задумываясь, ответил Яшка, показывая на мой рыбацкий котелок, который я нес в руках.
— Ну и много! На троих это совсем пустяки.
— Как — на троих? — недоумевающе спросил Яшка. — Петька с нами только так просто идет. Искать мед мы вдвоем будем, а он не умеет.
— Нет, умею! — крикнул Петька. — Искать все трое будем. Сколько найдем — поровну разделим.
— Это правильно, — сказал я. — Только уговор: что мы с Яшкой будем делать, то и ты делай. Нужно на дерево залезать — залезай, и я полезу, и Яшка. А будешь лениться, доли тебе не дадим.
Дорога пошла под уклон. И мы разом побежали под гору, обгоняя друг друга. А на подъеме пошли тихим шагом. Яшка снова возвратился к своей мысли.
— А если мы и вправду много найдем меду, — говорил он, — то, пожалуй, и не унесем?
— Я сбегаю за лошадью, — сказал Петька.
Вид у него был такой, как будто мед уже найден и дело оставалось только за подводой. Яшка взглянул на свою рубашку:
— Мы с мамой не будем весь мед есть, оставим маленько, а остальной продадим. У меня рубахи нет новой и шапки.
— А мы себе весь оставим, — похвалился Петька.
— Нечего заранее загадывать, — сказал я. — Когда найдем, тогда видно будет.
Скоро мы дошли и до Барского пчельника. Шесть верст остались позади. От радости запели шуточную частушку:
Мы уже много часов ходили по лесу. Побывали на дне самого глубокого оврага, отдохнули там, попили родниковой воды. Каждое дупло осмотрели, взбирались на деревья, ощупывали их со всех сторон. Много приметили кудрявых кустов доспевающей калины, много видели вьющегося, остро пахнущего хмеля, но дикого улья с медом нам так и не попадалось. Петька первый высказал недовольство нашей затеей:
— Все равно меду не найдем. Идемте домой, а то скоро вечер будет.
Яшка насмешливо спросил:
— Что, испугался?
— Ничуть не испугался, а так — идти пора.
Решили дойти до поляны, около которой стояло много высоких старых деревьев, а если там ничего не будет, наломать веников и отправиться домой.
Шли по отдельности, неподалеку друг от друга. Немного не дойдя до поляны, Петька крикнул:
— Сюда, скорее сюда!
С затаенным дыханием мы бросились к нему.
— Смотрите, это, наверно, здесь гнездится дикий рой, — показал Петька на довольно большую ноздреватую «горку», искусно расположенную в развилине старого дерева.
«Горка» была темно-желтого цвета, на ней ярко обозначались ячейки, густо опутанные нитями тенет. Дерево было тонкое и от корня гладкое: взобраться по нему было трудно. Тогда Яшка быстро срезал ореховую палку, очистил ее и, чтобы узнать, есть ли в этой «горке» мед, ткнул в нее палкой… Он ткнул сначала в одно место, потом в другое, третье. И… о ужас! Это было осиное гнездо. Потревоженные осы мгновенно вылетели и огромной стаей набросились на нас.
Растерявшись, мы стояли на месте, не зная, что делать. Но первые укусы так обожгли нас, что мы не могли больше стоять и раздумывать и начали яростно отбиваться, размахивая руками.
— Бежим! — крикнул я.
Петька заторопился, споткнулся о пень и упал. Осы тучей налетели на него, впились в тело. Петька отчаянно закричал:
— А-ай!
Мы бежали и отбивались, а осы гнались за нами и жалили руки, лицо, шею. И только когда мы выбежали из лесу и очутились на чистом месте, они перестали преследовать нас.
Выйдя на дорогу, решили передохнуть. Неподалеку виднелась старая часовня. Оказалось, что мы пробежали почти половину пути.
Однако нам было не до отдыха. Искусанные места жгло, как огнем. Петька сидел в стороне и извивался от боли. Мне и Яшке тоже было нелегко, но мы терпели. Яшка упрекнул Петьку:
— Все из-за тебя! — сердито сказал он. — «Рой тут!» А сам и не знаешь.
— А если ты знал, зачем палкой тыкал? — всхлипывая, отвечал Петька.
Яшка сморщил свой птичий нос и с тоской посмотрел в сторону села.
Чем ближе мы подходили к дому, тем сильнее болели искусанные места. На выгоне, около гумен, присели, переглянулись и не узнали друг друга. Лица вспухли, перекосились, глаза заплыли. Мы страшно перепугались. Петька, ощупав у себя вспухшую верхнюю губу, с плачем побежал от нас. Я сказал Яшке:
— Ну, теперь наябедничает!..
Так и получилось. Петька свалил все на меня и Яшку, сказал, что это мы его уговорили идти в Барский пчельник. Петькина мать, по обыкновению, устроила скандал на всю улицу. Она стояла около нашей избы, грозила, требовала, чтобы меня при ней же выпороли. То же самое требовала она и от Яшкиной матери.
Чувствуя, что дело может кончиться плохо для нас, мы убежали к Яшкиному дедушке на бахчи. Дорофеич встретил нас приветливо. Яшку и меня он любил и называл затейниками.
— А, дружки-затейники! Что это вы на ночь глядя?
Мы объяснили ему.
— Ах она атаман-баба! — рассердился Дорофеич. — Требует, чтобы выпороли? На-ка тебе. За что?.. Ну ладно, ребятки, — уже более спокойно заговорил он, — отдохните маленько, а потом дровец наберите. К ужину будем варить похлебку. А с Петькой больше не водитесь. Ябеда он ябеда и есть.
Когда мы уходили за дровами в ближний овраг, на бахчи, возвращаясь с поля, забежала тетка Фрося, Яшкина крестная, и передала Дорофеичу большую горбушку хлеба и два печеных яйца. Старик рассказал ей
