он больше попадать не хотел. Габидуллин вспомнил, как он через пять суток вернулся с губы и едва дошел до казармы. Болело всё: рёбра, почки, ломило суставы, кружилась голова. Сам чернявый, Габидуллин, казалось, превратился чуть ли не в негра. Грязные, чуть обмороженные руки тряслись. Одним словом, на губе Ренату было не сладко. Начиная с раннего утра их будили и выгоняли на зарядку, на небольшом пятачке перед корпусом гарнизонной комендатуры они превращались в верховых лошадей – 'рексы' ездили на их спинах по плацу наперегонки, устраивали азартные соревнования, кто победит в скачках. Ренат два утра подряд возил на хребте огромного ефрейтора 'рекса' и чуть не сорвал себе спину, а за то, что Ренат отставал от остальных 'рекс' ефрейтор бил его пудовым кулаком по почкам. После зарядки штрафникам давали наскоро проглотить несколько ложек холодной каши без мяса и гнали на гарнизонные работы – чистить солдатские нужники. Даже ночью штрафники не высыпались. Их то и дело поднимали с деревянных нар без матрасов скучающие дежурные, устраивали им 'отбой – подъем' по горящей спичке, с теми, кто не успевал занимались до утра индивидуально. На губе сидели танкисты, связисты, краснопогонники, автобатовцы, но больше всего здесь было представителей мабуты.
Даже в тот период, когда он был салабоном, Ренат не испытывал такого унижения и стресса, как на гарнизонной губе. А в салагах Ренату досталось ох как не сладко.
За полтора года до Ч.П.
Их привезли, что называется, в чистое поле. Вернее, это было не поле, а лесная поляна среди болот, на которой стояло несколько дырявых палаток.
Пьяный лейтенант выстроил их на грунтовой дороге и прокричал.
— Здесь, на этом месте вам предстоит построить казармы для военно-строительного отряда, проложить бетонную дорогу, протянуть теплотрассу, связь. Вам повезло, что прибыли вы не на пустое место. До вас вот этим воинам выпала незавидная участь ночевать, мерзнуть в палатках, греться у лесных костров, не мыться по нескольку недель подряд, терпеть неудобства и сырой климат. Вот кому достались все тяготы службы, — лейтенант показал на угрюмых, заросших щетиной солдат, которые сгрудились у палаток и с интересом наблюдали за новобранцами. Ренату на миг показалось, что ледяные глаза этих обмороженных минувшей зимой, изможденных, озлобленных неустроенностью быта солдат вспыхнули кровожадным волчьим огнём.
— Но они сделали главное, — продолжал выкрикивать лейтенант, стоя перед двумя сотнями новоиспечённых солдат, — к этой весне они расчистили площадку под казармы и к осени вашими руками здесь должны быть построены шесть казарм, штаб, столовая, клуб, водокачка, баня. Времени на раскачку нет, завтра вам выдадут инструменты, разделят по ротам и отделениям, каждой роте поставят конкретную задачу. Пока вами будут руководить сержанты и прапорщики. А сейчас прием пищи и отдых до утра.
— Разойдись…
Утром на грузовой машине привезли инструмент: штыковые и совковые лопаты, тяжелые ломы, острые заступы, брезентовые рукавицы и работа закипела. Уже через неделю на бывшей лесной поляне появились фундаменты казарм и штабного корпуса. Огромные машины не успевали подвозить с бетонного завода жидкую тяжелую массу, которая лилась ручьями и реками в траншеи фундаментов, распирая опалубку, сколоченную из толстых досок. Через месяц привезли каркасные щиты и казармы стали расти как грибы после дождя. К середине лета в помещения проводили уже воду и отопление. Теплотрасса, укутанная стекловатой для сохранения тепла и блестящей толстой фольгой от ветра и механических повреждений, чужеродно пронзила темный лес, как будто блестящая заточка, проткнувшая печень.
Руководил строительством какой-то гражданский прораб, бегавший по стойке с кипой чертежей. Плац перед штабным корпусом выложили из толстых плит за три дня. Песчаная подушка была неровной и плиты 'играли'. Приходилось с помощью подъемного крана приподнимать покосившуюся плиту, подсыпать под неё песок и потом снова укладывать, ровняя края с соседними плитами. Стыки плит заливали бетоном.
Но не тяжелая работа пугала Рената. По ночам, а то и днём возникали бесконечные пьяные драки, а нередко и поножовщина. Контроль со стороны командиров был слабым и старослужащие, те самые угрюмые воины, которые расчистили поляну для ВСО, дождавшись смены, работать совсем перестали и напивались каждый день до чертиков. Пятьдесят человек держали в ежовых рукавицах всех новобранцев, которых без малого насчитывалось двести пятьдесят человек. Призыв Рената был 'разношерстным', но больше всего было ребят из Ташкента и Алмалыка. Может быть поэтому старослужащие всех называли 'гуронами', отождествляя их с южными нациями. Попал в 'гуроны' и призывник из-под Уфы Ренат Габидуллин. Ташкентские и особенно алмалыкские держались плотной кучкой, поэтому им легче было переносить тяготы службы. Ренату и другим не алмалыкским и не ташкентским ребятам приходилось куда тяжелее. Через полгода, к началу осени, пришло пополнение. На дембель ушли немногие счастливцы из первопроходцев, из пятидесяти человек: кто замёрз пьяным в лесу, кого зарезали в жестокой драке, кого посадили в тюрьму или отправили в штрафбат, кто отравился метиловым спиртом. После того, как отчалили на гражданку озверевшие дембеля, в части стало поспокойней, да и в светлые просторные казармы провели электричество и отопление, роты на сто процентов укомплектовали офицерами, прапорщиками, сержантами из учебок. Зиму солдаты провели в тепле и относительном спокойствии, если не считать прорыва в нескольких местах наружной теплотрассы. Тогда тридцатиградусный мороз прихватывал систему отопления и вся часть выходила в трескучие морозы отогревать трубы отопления кострами и газовыми горелками. В эти авральные дни находиться в казармах не было никакой возможности и все спали у костров, облачившись в тяжелые ватные штаны и серые валенки, укутавшись теплыми армейскими бушлатами и накрепко завязав под подбородками тесёмки ушанок.
А потом наступила ранняя весна. Леса затопило талой водой и можно было по ровному льду под водой идти как по асфальту несколько километров подряд, пока не выберешься на какой-нибудь бугорок, возвышающийся оттаявшим островком прошлогодней травы среди моря воды. Белые берёзы и карабельные красноствольные сосны, отражаясь в этом чистом и завораживающем безбрежье, казались неземными растениями с другой планеты. Ренат думал, куда же подевались звери в лесу, ведь выжить в этом безграничном половодье мог только человек. Правда, иногда меж березовых стволов нет-нет да и мелькала в отдалении серая тень лося, но ему с такими ногами половодье нипочем. Находит лось для лежки сухие взгорки в глубине чащи, а с питанием вообще ему никаких проблем. Поедает почки и кору деревьев лесной гигант и живет спокойно в этот период. Для охотников он в половодье недоступен, уйдет от любой погони не оставляя следов, волки его тоже не тревожат. Куда волку угнаться за лосем по талым водам.
Как-то раз Ренат после завтрака пошел в лес полюбоваться природой. Вспомнил разлив реки Белая под Уфой, свои родные башкирские места, братьев и сестер, отца с матерью. Он долго брел в глубоком раздумье по половодью пока не осознал, что ушел от части довольно далеко. Ноги в высоких резиновых сапогах-болотниках стали сильно замерзать. Он пошел обратно, но не увидел ВСО, тогда Ренат свернул вправо, но и там не нашел воинской части. Ноги совсем закоченели и всё тело стала пробирать неприятная дрож. Ни одного клочка земли не было видно, только простиралась, куда ни глянь, безбрежная тихая водная гладь в лесном безмолвии. Он бродил по этим заводям до самого обеда, пока солнце не встало прямо над ним. Отчаяние охватило всё существо Габидуллина, он кричал, звал на помощь, но все его попытки докричаться до людей были тщетными. Уже стали неметь пальцы на ногах, ломило холодом суставы, а он все шел в неизвестном направлении напрягая последние силы, пока обессилев и поскользнувшись, не упал в холодную воду. Габидуллин, напрягая одеревеневшие мышцы, с трудом оттолкнулся от скользкого дна, чтобы не захлебнуться и тут скорее даже не услышал, а почувствовал лай собак. Это были не галлюцинации замерзающего, умирающего человека. Собаки лаяла за небольшой берёзовой колкой в ста шагах от него. С трудом он добрел до березовой куртины, обогнул её и увидел на взгорке небольшую деревеньку. Из труб домов шел печной дым, который дурманил сознание. Его увидели и несколько мужиков, зайдя по колено в воду, выволокли его уже посиневшего на взгорок. Смерть прошла стороной, только слегка притронулась к нему своей холодной щекой.
