Сумасшествие это оказалось заразительным. Мало-помалу от представителей разных фирм просочились слухи, что их управляющие за университетский потолок также денег не берут, наоборот, все материалы — и какие материалы! — дали бесплатно, ни за что. Правда, Люстага, щуря глаз, заметил, что управляющих фирмами не следует считать такими уж сумасшедшими, ибо многие из них будто бы не прочь в послевоенное время вписать в свою биографию (ну и словечки в устах Люстаги!) славную страничку, посвященную польской культуре.
Выходит, с управляющими ясно. Шарики у них на месте.
Ну а Мязек? Сумасшедший он или нет? На всякий случай лучше с ним дела не иметь.
А то, что его сумасшествие заразительно, они увидели воочию, когда и Бартошака, ворчливого, неуклюжего Бартошака, тоже прихватило.
Именно в этот день время как бы ускорило свой бег.
Утром Станислав обнаружил, что возле Замка полно жандармов. Однако это были не учебные занятия. Водители тщательно проверяли моторы автомашин, а по доносившимся время от времени окрикам можно было судить, что идет подготовка к долгому пути.
А тут, как назло, Бартошак не явился на работу. Станиславу одному пришлось ехать за кирпичом и одному грузить. Часовые возле университетских ворот строго, недоверчиво проверяли пропуска и заглядывали в каждую дырку, не припрятано ли что на подводе.
Когда Станислав подъехал к зданию библиотеки, Петр спускался с верха, с «мистического» перекрытия.
— Сегодня после обеда отряд Мокотув начнет занятия на местности — сбор отделения. Я обещал им помочь. Ты бы тоже пригодился.
— Кобыла сама в конюшню не пойдет, и здесь я ее оставить не могу. К тому же охранников сегодня какая-то муха укусила. Впрочем…
Но не успел он объяснить, что поход в Замок завтра состоится, как у ворот появился Бартошак, на лице у него было написано блаженство. В своей огромной лапище он тащил канистру с самогоном. Чистая сивуха — стоит снять крышку, от одного запаха с ног валит. Ясное дело, с такой поклажей охранники не задержат.
Словно мухи на мед, неведомо откуда стали слетаться на этот запах возчики. А вскоре сверху спустился и один из каменщиков. За ним другой, третий…
Спустился и Мязек.
— Ребята! — закричал он. — У нас земля горит под ногами, а вы тут устраиваете!.. Ведь перекрытие…
Бартошак нахмурился. Сжал кулаки, так что мускулы заходили ходуном.
— Перекрытие, перекрытие, а мне все равно, — заявил он. — Сын у меня!.. Сегодня я угощаю!
И тут окончательно выяснилось, что инженер Мязек сумасшедший. Если такой здоровяк, как Бартошак, предлагает выпить за первенца, то уж никто, будучи в здравом уме, не станет противиться. Мязек глянул на него и произнес:
— Бартошак, как бы вы хотели, чтобы ваш сын был помощником возчика, как вы, или инженером? А может, вы предпочли бы, чтоб он стал известным профессором, доктором или директором?
Все расхохотались при мысли о таком будущем у сына глупого Бартошака. А тот широко раскрыл свои маленькие глазки и уставился на Мязека, как бурый медведь на дрессировщика.
— Пойдемте, Бартошак, взгляните на книги, по которым ваш сын будет учиться на директора. А канистру дайте мне, я позабочусь, ничего с ней не станет, слово Тадеуша Мязека. После работы целехонькую верну да еще сам с вами выпью.
Как медведь за дрессировщиком, пошел Бартошак за инженером Мязеком в книгохранилище.
А следом все возчики.
Станислав за ними.
Когда он вспоминал потом эту сцену, ему хотелось одновременно и смеяться и плакать — во всяком случае, что-то болезненно сжимало горло.
Уже много дней они ездили сюда. Каждый знал, что строят какое-то перекрытие. Но какое именно, никому до этого дела не было.
Сейчас они всей гурьбой, в песке и в извести, вошли в непроходимый лес книжек, в настоящую чащу, неисчислимый муравейник, в богатейший книжный улей.
Вокруг тянулись железные стеллажи, заполненные книгами, книгами, книгами. Километры стеллажей. А если посмотреть вверх, то над головой вместо потолка железная решетка, на которой опять-таки стеллажи с книгами, а еще выше — следующая решетка со стеллажами, и еще, и еще…
Всюду книги. Хватит ли человеческой жизни, чтоб прочитать хотя бы названия всех этих книг? И стоит ли их читать?
Но Бартошак уверовал, что именно в этих книгах заключено счастье и директорская должность его новорожденного сына. Он набожно слушал объяснения Мязека:
— В этом книгохранилище семь этажей с книгами — каждый уровень называется этажом, даже расположенный в самом низу, в подвале! На каждом этаже примерно миллион книжек…
Миллион! Семь миллионов! Это они поняли.
— Как видите, здесь нет обычных полов, этажи разделены лишь ажурными решетками из железа, заменяющими и полы и потолки. Если вдруг пожар…
— Железо не горит, — осмелился пробормотать Бартошак.
— Но книги… Книги — это бумага. Бумага горит легко, особенно на сквозняках, которые здесь разгуливают свободно и сверху вниз и снизу вверх.
Они согласились с ним, утвердительно кивнув головами.
— Над библиотекой одна лишь железная крыша. Если ее когда-нибудь пробьет снаряд, то от раскаленных осколков мгновенно вспыхнет пожар. Еще хуже зажигалка: зажигательная смесь проникнет через эти решетки до самого низа, загорятся все книги. А это значит, все будет гореть, как на вертеле в огромной печи, все обратится в пепел…
Станиславу один раз в жизни довелось побывать в университетской библиотеке, это было сразу же после получения аттестата зрелости, во время последних предвоенных каникул. Он посетил тогда главный читальный зал, а также зал периодики и вышел оттуда совершенно ошеломленный богатством книжных собраний, заполнивших все стены просторных помещений.
Но он никак не ожидал, что за небольшой дверью, ведущей из читального зала в книгохранилище, находится такое громадное количество книг.
Сейчас он подумал: «Если когда-нибудь Варшава будет предана огню и уничтожению, а эти книги уцелеют, чем измерить благодарность к тем людям, которые это перекрытие придумали и построили…»
Когда они все вместе выходили из библиотеки, Бартошак неожиданно сказал:
— А сына я назову Тадеушем…
Смотрите-ка! До этого Бартошак говорил, что если родится сын, он даст ему красивое заграничное имя: Диарий.
А сейчас попросту: Тадек, Тадеуш.
В честь этого сумасшедшего Мязека.
ГЛАВА V
Пулеметные очереди глухим эхом отозвались в стенах Замка, но Станислав не обратил на это внимания. К выстрелам на улицах Варшавы он уже привык… Набросив на голову темную, предохранявшую от света накидку, он прищурил глаз и с величайшей сосредоточенностью всматривался в объектив фотоаппарата, чтобы проконтролировать резкость снимка. Он знал, что каждый снимок должен сделать безукоризненно: вряд ли ему удастся во второй раз прийти сюда, на территорию ehemaliges Konigsschlos[10] и внести какие-либо исправления.
