скоро.
Когда, например, об афганских событиях начали писать все, кому не лень, я, хоть изредка, но все-таки предлагал Василию Васильевичу «положить на бумагу» то, что он знает. Однако он всегда отказывался. При этом говорил, что уже написал, что хотел, намекая на те несколько статей, которые были написаны им о взятии 154 отрядом спецназа ГРУ дворца Амина. Объясняя свою позицию, Василий Васильевич заявил, что, если писать, то придется касаться и своей роли в этих событиях, а писать о себе он считал не этичным. «Пусть другие напишут, — заключил он. — Это будет, думаю, более интересно и объективно».
Сейчас уже точно не помню, в этот ли раз, или во время другой нашей с Василием Васильевичем беседы, он, глубоко задумавшись, сказал, что ни тогда, в 1979 году, ни сейчас не верил в особую необходимость для СССР ввода наших войск в Афганистан. Он достаточно долго обосновывал свою позицию по этому вопросу. При этом суть его рассуждений сводилась к тому, что ввод войск изначально был ошибкой, но мы люди военные и обязаны выполнять приказы, хотя порой и не согласны с решением командования.
В беседах с Колесником мы часто затрагивали темы, совершенно далекие от спецназовских проблем. Мне всегда было очень интересно его мнение относительно происходивших в стране событий. К мнению Василия Васильевича по этим вопросам особенно внимательно я стал прислушиваться после того, как мы где-то в сентябре 1991 года, сидя у меня в кабинете, обсуждали истоки, итоги и уроки «горбачевского путча». В то время, когда у большей части советского народа происходило лишь осознание августовских событий, генерал-майор спецназа В. В. Колесник давал свою интерпретацию произошедших в стране событий. Тогда лично я не со всеми его доводами был согласен, а он, кстати, и не настаивал на том, чтобы я принял его точку зрения. Как потом оказалось, а время в последующем подтвердило, что его оценки тех событий были совершенно точны и глубоки.
Заканчивая данный очерк, в очередной раз перечитал его и пришел к выводу, что в нем расписал сплошные достоинства Василия Васильевича Колесника, правда, далеко не все из известных мне. Все, как известно, описать совершенно невозможно. Думаю, что, если бы Василий Васильевич сам смог прочитать данные откровения, то, я уверен, не одобрил бы их, так как при жизни не любил превосходную степень в оценке его личных даже совершенно однозначных заслуг. Несколько раз на официальных мероприятиях или дружеских посиделках я был свидетелем того, как Колесник в резкой форме буквально обрывал тех, кто пытался «петь ему дифирамбы». Несмотря на свои многочисленные заслуги и достоинства, сам Василий Васильевич считал себя обычным человеком с присущими каждому из нас слабостями. У него, как и у любого человека было много всяческих недостатков. Его можно было упрекать во многом, но, что мне лично очень импонировало, повода упрекнуть его в «звездной болезни», думаю, не было ни у кого. Он был всегда доступен и прост. За это Василия Васильевича любили и уважали многие из знавших его.
Правда, люди недостойные, а возможно, завистливые и не способные подняться выше своих личных амбиций, наверное, будут пытаться опровергать многое из того, что написано в этом очерке или в воспоминаниях других сослуживцев Василия Васильевича. Подтверждением этому может служить моя беседа с одним из замполитов так называемой «ленинской школы», служившим в свое время в 15 отдельной бригаде специального назначения. Узнав, что я пишу свои воспоминания, этот, с позволения сказать, «инженер человеческих душ» заявил мне: «Если хочешь узнать, каким Колесник был на самом деле, давай встретимся, и я тебе расскажу». Ничего, конечно, я ему не ответил на это. Однако в связи с тем, что думать-то никто не запрещал, я подумал, что, несмотря на довольно преклонный возраст, ума и нормальной человеческой мудрости он на ниве политической и воспитательной работы так, к сожалению, и не нажил. Думаю, что заслуг и достоинств Колесника Василия Васильевича, никто у него отобрать не сможет. Они остаются в памяти его друзей, товарищей и сослуживцев.
Сергей Калиниченко
Мысли вслух
Память. Как много ты хранить умеешь! Проходят годы, а ты нас возвращаешь вновь и вновь к тем дням, когда мы были счастливы или страдали. Ты перелистываешь Книгу жизни страницу за страницей, заставляя заново всё пережить, осмыслить, переоценить, убедиться, правильно ли жил. Наверное не зря пишут мемуары. Чтобы не только ты мог оценивать и делать выводы, а передать багаж сей детям и внукам.
Сегодня вспомнила беседу дедушки с внуком Петенькой. Ему всего четыре года. Он стал называть дедушку папой, а тот возмущался и говорил: «Я дедушка, дедушка, а не папа». Петенька умолкал, уходил играть в свою комнату. Он любил ходить с дедушкой гулять, смотреть мультики, передачу «Спокойной ночи, малыши», читать сказки. В эти минуты они были похожи друг на друга, смеялись и баловались, как два малыша. Но, когда Петя вновь его называл папой, дед хмурился и строго напоминал ему, что он дедушка. Петя посмотрел на него снизу вверх и спросил:
— Ты мамин папа?
— Да.
— Ты нас любишь?
— Конечно.
— Ты заботишься о нас? Кормишь и воспитываешь?
— Ну и что?
— Значит ты деда-папа. Как зайчик заботится о своих детях и семье. Я сказку такую знаю «Лиса и заяц». Она хотела его съесть, а заяц говорит: «Не ешь меня. Кто же будет кормить и воспитывать моих зайчат?». Вот и ты наш всехний папа!
Развёл ручонки, обнял дедушку, чмокнул в щёку и побежал играть.
— Всё равно я дедушка, — крикнул улыбаясь, дед.
Ефремов Миша. Ему 7 лет.
— Мама, почему умирают хорошие люди?
— По разным причинам: болеют, несчастный случай, старенькие.
— А наш дедуля почему? Он ведь не болел. Он такой добрый был, хотя и строгий.
— Есть такие болезни, сынок, которые не причиняют боль, а дремлют до поры до времени. Порою о них человек и не подозревает. А потом, как выстрел, как гром налетят, когда не ждёшь.
— Это очень страшно. Жил дедуля, работал, к нам приезжал. А теперь его нет. Мне его очень жаль. Ему было страшно умирать?
— Наверно. Всем не хочется умирать. Так уж в жизни бывает. Но мы же его не забываем? Ходим к нему, навещаем их с Мишей, цветы приносим. Этим мы им говорим: «Мы вас любим и помним». Они будут всегда жить в нашей памяти, в наших и ваших делах и поступках.
Дедушка был хорошим и добрым. У него столько много друзей, они на него похожи.
Я буду стараться быть таким, как они. Это здорово!
Ефремов Вася, 19 лет.
Как странно, необычно, мы приехали, а дедушка нас не встречает своей радостной улыбкой. Так его не хватает. Не верится, что его нет.
Не с кем теперь в шахматы играть. Я так и не научился у него выигрывать. Последнее время мы с ним играли со всеми фигурами. Иногда удавалось выигрывать, когда дедушка отвлекался на передачи по телевизору, а я пользовался этим. Он не играл в поддавки. Помню бабуля его ругала, что он не уступает мне, а требует быть внимательнее и думать над ходами. Мне тогда было 4 года. «Не буду поддаваться. Так он никогда не научится играть. Я и так убрал несколько фигур, чтобы он легче запомнил, как кто ходит», — говорил дедуля.
Я не обижался, а был горд, что дедушка ни с кем не играет, а со мной. Жаль, что такие встречи были редкими. С ним было интересно общаться.
