двое из троих пластовчан, ушедших на фронты Великой Отечественной войны, падут смертью храбрых в боях за Родину. Каждые двое из троих. Нет, комсомол, конечно, знал, кого направляет он в специальные школы и училища. Ребята из Аши, Сима, Сатки, Коркино, Копейска, Пласта были готовы к труду и обороне и выдерживали проверку мандатных комиссий, дотошно копающих, а здоровый ли дух в здоровом теле.
Гоняли подолгу. Какой пост и с какого времени занимает вождь и учитель трудящихся всего мира И. В. Сталин? Когда умер Ленин? Почему победила Октябрьская революция? Кто первый маршал? Что такое социализм? Чем опасны враги народа? С кем борется Испания? Имеете ли оборонные значки?
Может быть, ни одного вопроса Галкину так и не задали потому, что оборонных значков у него председатель мандатной комиссии с четырьмя полковничьими рубиновыми «шпалами» на голубых петлицах насчитал тоже четыре.
— Полный комплект. Молодец!
Полистал «Личное дело», подчеркнул красным «Год рождения 1917-й», «Трудовой стаж с 1930-го», «Член ВЛКСМ с 1930-го», показал сидящему слева от себя, показал сидящему справа, и у всех троих получилось, что с тринадцати лет он и там, и там. И плюс ко всему — «Ворошиловский стрелок»[15].
— Предлагаю зачислить. Других мнений нет?
Других мнений не было.
Нормы на значок «Готов к санитарной обороне» Миша Галкин сдал еще в пионерском лагере. И сразу ГТО осилил, минуя первые две ступени, как нижние две ступеньки парадного крыльца клуба имени Володарского, где проводились занятия кружковцев-рабочих, но более двадцати восьми очков из тридцати возможных и обязательных выбить никак не мог, и не форсить бы ему в Ворошиловских стрелках, если бы не дед с веником.
Стадион и военно-спортивный комплекс построят потом, пока их заменяла дресвяная насыпь от казенной бани чуть ли не до середины пруда, дожди с нее стекали, снега сдувало. И с крыш, бывало, еще и слезинка не навернулась капнуть, а насыпь уже проталинками зачешуилась — просохла, хоть босиком бегай. Раздолье. Особенно для ребятни: кишат, как мураши на змеином выползке[16], кто в бабки режется, кто в городки, кто в лапту, кто в чижика, кто учебную гранату мечет. Понадобился тир — опять самое то место, насыпь, в конце которой на вечные времена был вкопан столб со щербатым щитом: «Купаться и полоскать белье запрещено! Штраф 10 руб». Мишень прикнопил — и целься под обрез. Купаться и полоскать белье — нельзя, стрелять — можно: мимо щита и с завязанными глазами не пальнешь, он габаритней телеги на боку, а пули из «мелкашки» и до половины доски не прошивали.
Показательные соревнования комсомолия в ту субботу приурочила к мужскому банному дню не без умысла: стрелковый спорт только-только входил в моду, и наглядная пропаганда его была не лишней.
Расчет оказался верным: к стрельбищу поворачивали из любопытства: «Пойду гляну поближе, что там деется», а глянув поближе «чо», скоро забывали, куда и зачем шли, и не могли уже совладать с азартом.
— Э! Дай, я попробую…
— Попробуешь, в кружок запишешься.
— Пиши! Ведунов моя фамилия.
Сорокалетние из рук друг у друга «тозовку» рвали — ладно, деду этому с веником что нужно было — непонятно. Торчал, торчал истуканом в сторонке с час, если не больше, — исчез. Маленько погодя — опять смотрят, голик его обхлестанный тут и сам, но уже во всем чистом.
— Что, батя, завидки берут?
— Да завидовать шибко нечему, зазря припас жгете. Хочете, покажу, как партизаны стреляли…
— Когда? В восемьсот двенадцатом году?
— Не в двенадцатом, а в гражданскую. Хочете?
— Надо было до бани показывать, а теперь: тебе ж бабка всю бороду выдерет, с запачканными коленками явишься, это, скажет, ты эдак париться по субботам ходишь. Ладно, выдели ему парочку патронов, пусть потешит душу святой старец.
И как держал этот «святой старец» под мышкой веничек, так и отстрелялся: подсказать не успели, куда целить. И куда попал — смотреть не пошли, доверили ребятишкам.
— Ну?! — не терпелось с докладом посыльных.
— Одна в самой середке, другой не найдем! — кричат.
— А в щите?
— И в щите нету!
— Другая в той же дырке.
Ну, все захохотали, конечно. Молодежь. Переждал дед веселье.
— Смеетесь, а парнишка этот, который «в той же дырке» сказал, не подковыривает. И стрелок из его настоящий может получиться. Пули обе две вместе. Отдирайте доску, бегите к банщику за пилой. В столб ушли — перепиливайте столб, а я вам докажу. И либо тычьте три кнопки рядом, али как и давайте ишо три патронки.
Из трех кнопок получилось три шайбочки, и поглядывали то на них, то на деда с веником уже с раскрытыми ртами.
— Это кто вас научил так стрелять, дедушка?
— Командир наш. Токо под мышку он засовывал не веник, а шрапнельный шарик. И не дай господь выпустить его оттуда. Ну и жмешь локоть к ребрам. Уразумели? А дед я никакой не дед. Внуков пока ишо не имею. Обличье мне маленько Колчак подпортил, так вот и прячусь в бороду. А ты, малый, проводи-ка меня, я те кое-что посоветую дорогой попутно.
Мишке и уходить не хотелось, и случая упускать тоже. Пошел.
— Ты чей будешь?
— Галкин.
— Галкин, Галкин… Это не твой отец обувку нам шил?
— Наверно. Баба Пана рассказывала, что да, был он сапожником, а сам я не помню.
— Значит, царство ему небесное. Жалко, мастеровой мужик сгинул. Но я что хотел сказать: глаз у тебя емкий. Это мне стало ясно, когда ты и сам в «десятку» мазал, морщился, и когда я пуля в пулю всадил, ты аж порозовел. И к мишени не побежал, видел, как кнопки ихние просверлил. Ты охотник?
— Да есть ружье.
— Вот оно все дело и портит, избаловал ты глаза свои этой дробью. И ведь додумался кто-то ж горстями свинец швырять, пали — он виноватого сыщет. Да подслеповатый же какой-то и додумался… Ты уши на сторону не вороти, вникай. Теперь забывается уж, а давнишняя эта пословица: говорящий сеет, слушающий жнет. Ты не жнешь.
— Почему… Жну.
— Через пень-колоду. Твоей зоркости бы да твердость, так и самому Клименту Ефремовичу бы на завидки. Я что хочу тебе посоветовать: начни вырабатывать эту твердость с палки. Бильярд в нашем клубе, видел, стоит? Вот и ходи туда почаще. Потом спасибо скажешь еще, не посмеивайся. Натореешь руку — будешь стрелять. А зоркость у тебя, парень, прямо птичья.
— Ну и зрение у вас, молодой человек… Орлиное, — будут говорить комплименты ему врачи-окулисты на медкомиссиях после того, как назовет без единой заминки Михаил Галкин все буковки нижней строчки таблицы.
— В моей практике такого еще не было.
— Какого?
— Какого? Нормальное считается единица, а у вас оно вдвое острее.
— А это хорошо или плохо?
— Разумеется, хорошо.
С тем чудаковатым бородачом Михаил больше так и не встретился — за совет поблагодарить. И за пословицу, очень уж понравилась она и надолго запомнилась. Особенно «слушающий жнет».
Слушать приходилось внимательно: программа была настолько плотной, что между пунктами
