— У нас не много времени, — быстро зашептала Элен. — Меня скоро найдут…
— Кто…, кто найдет?! — плакал Джон, жадно всматриваясь в прекрасные черты лица своей дочери, которые последние четыре года были доступны ему только на фотографиях.
— Не важно…, я здесь, чтобы предупредить тебя. Папа, не ходи на это чертово болото.
«На ковер?» — пронеслось в голове Джона. — «Завтра же его выброшу».
— Не ходи на болото, — снова заговорила Элен, — Ты ничего не добьешься, зато себя погубишь.
— Элен, о чем ты?! — взмолился Джон, проклиная, что слезы, сами собой застилающие его глаза, мешают ему видеть дочь.
— Не ходи туда, — повторила девушка.
— Девочка моя, я не понимаю, — покрасневшее от слез и переживания лицо Джона превратилось в гримасу душевной боли и безысходности.
Тут из камина повалил черный дым. Джон буквально задохнулся им. Запах дыма был просто страшен. Все самое отвратительное смешалось в нем — вонь экскрементов и смрад разложения.
Из черного дыма выплыла чья-то огромная, уродливая лапища с коричневыми когтями, схватила Элен и выдернула ее из объятий Джона с такой силой и скоростью, что ему обожгло руки.
— Нет! — заорал он, видя, как когти чудовищной лапы уродуют тело его дочери.
— Не ходи на болото, папа! — кричала Элен теперь рассеченными надвое губами, с которых, как красная слюна, брызгала кровь. — Не ходи! Спаси свою жизнь и… свою душу!
Силуэт девушки скрылся в дыму, лапа тоже на мгновение пропала, но тут же появилась вновь и забарабанила по полу кривыми когтями, приближаясь к Джону. Джон сделал шаг назад, подскользнулся и упал навзничь, со всего маху ударившись головой об пол.
Звон когтей усилился, и что-то тяжелое обрушилось Джону на лицо, заставив зажмуриться.
Он пронзительно закричал, отмахиваясь руками оттого, что ударило его в правую бровь, попытался подняться, открыл глаза и…, его сердце замерло.
Сквозь опущенные жалюзи пробивались лучи восходящего солнца, он был в спальне (а не в гостиной), на полу, возле собственной кровати, и то, что упало на него, валялось рядом, — открытая бутылка пива, скатившаяся с ночного столика. Джон, вероятно, задел его при падении.
Он схватил бутылку и жадно выпил остатки пива, не успевшие вылиться.
Все тело дрожало от похмелья, и он еле встал на ватных ногах. Превозмогая тошноту, Джон проковылял в ванную, включил свет, и взглянул на себя в зеркало. Из зеркала на него смотрел худой, седеющий мужчина лет 52–55. Взгляд его красных глаз был стеклянным и отрешенным, волосы в полном беспорядке. Трех, нет, четырехдневная щетина делала лицо еще более худым, чем оно было на самом деле. Над правой бровью начал проступать небольшой, но хорошо заметный синяк.
Джон закрыл глаза и помотал головой, как бы смахивая наваждение. Тошнота от этого только усилилась, но, когда он посмотрел на себя снова, взгляд его стал более осмысленным, в нем опять появилась прежняя острота и выразительность.
Вода никак не хотела открываться, и Джон понял, что крутит ручку крана в другую сторону. Он взялся за кран обеими руками, и только после этого в раковину ударила струя теплой, чистой воды. Он с благоговением набрал ее в ладони и плеснул себе в лицо, потом еще и еще раз.
Бритва и баллончик крема для бритья лежали, рядом. Еще раз, удивившись, что этот баллончик не заканчивается уже полгода, Джон брызнул им на помазок, и натер пеной лицо до самых глаз.
Бритва завальсировала в дрожащих пальцах и оказалась не такой уж безопасной, каковой должна была являться согласно ее определению заводом. В результате лезвие порезало ему подбородок.
«Сдаешь, старина», — укорил сам себя Джон, — «Сегодня ты хоть как-то встал, но однажды и этого не сможешь сделать».
К тошноте примешалась жажда, и Джон страстно возжелал апельсинового сока или кофе или и того и другого вместе.
Он вытер лицо свежим, просто девственным, полотенцем, закрыл воду и поковылял к двери, открывающей вход в гостиную.
В гостиной Джона сразу захватил ковер, — новый, гигантский, почти во всю комнату. Он приобрел его две недели назад взамен старого, прожженного им сигарой по причине очередного своего запоя.
Джон осторожно подошел к ковру, потрогал его ногой, шагнул в высокий ворс и невольно хихикнул, когда защекотало пятки.
«Черт меня дери», — закрутилось у него в голове. — «Черти дери все, где же тут реальность, а где моя паранойя?»
Он стал пританцовывать на ковре, делая сначала маленькие круги из небольших шагов и постепенно увеличивая и те и другие. Когда круг его движения стал очень широким, Джон раскинул в стороны руки, подобно крыльям самолета, и перешел на бег, лыбясь как ребенок.
Неожиданно он увидел в дверном проеме, ведущем в приемную, свою экономку — Эльзу. Эльза стояла там, в строгом брючном костюме, с аккуратной, но модной прической.
«И почему экономок всегда зовут Эльза или Берта или еще как-то, не так, как других?» — всплыла мысль у Джона. — «Но все равно неудобно получилось».
Он остановился, в расстегнутой пижаме, с растрепанными волосами, с идиотской улыбкой, порезом на подбородке и свежим синяком на лбу.
— Мистер Купер, — произнесла Эльза вежливо-отстраненно. — Ваш завтрак готов, костюм в гардеробе. Вам сегодня предстоит выступление на конференции в Кембридже. Приведите себя в порядок сэр, и не разжигайте больше огонь в камине, сейчас лето и воздуховод закрыт.
— Огонь? — идиотская улыбка в одно мгновение слетела с лица Джона.
— Да сэр, а то вы закоптили все вокруг, теперь мне придется вызывать бригаду профессиональной уборки.
— Огонь…, — повторил Джон, падая на колени.
И тут, то ли от ходьбы по кругу и похмелья, то ли от осознания всей ситуации, его начало тошнить на ковер. Ему этого хотелось меньше всего, тем более блевать на глазах этой симпатичной женщины.
Эльза закатила глаза к потолку, но пошла к Джону и помогла ему сесть в кресло, в конце концов, он ей очень щедро платил.
— Мистер Купер, отдохните, а потом пойдем на веранду, вам нужно освежиться и позавтракать, — она нежно вытерла его губы своим носовым платком.
Но Джон уже не слушал ее, он полностью ушел в себя.
«Всем снится то, что произошло в действительности», — думал он. — «Автокатастрофа…, когда наш шевроле подрезали двое придурков на мотоцикле, и я свернул, чтобы не изувечить их, но изувечил свое будущее…, как свет жизни угасает в глазах близких… в глазах моей дочери и жены …мне же чудится что-то не то. Как будто я попадаю в другой мир. И еще эти свидетельства того, что все, вроде бы, происходило на самом деле. Огонь… дым, дышащий смрадом, эта лапа псевдо-Санта Клауса, шарящего по чужим каминам.
Закоптили… Но свидетельство ли это на самом деле? Может здесь, все же, играет роль мой фактор: я, напившись в дупель, пришел сюда посреди ночи, да и развел огонь в камине с закрытым воздуховодом? Мне нужно получить доказательство существования потустороннего мира! Тогда, по крайней мере, я отброшу мысль о своем сумасшествии, — это сначала, а потом заткну и всех остальных, кто, благодаря моей же откровенности и неосторожности, слышал историю мучающих меня кошмаров и подумал лишнее… Господи! Сейчас, кажется, все уже знают об этом… Коллеги по работе, Эльза…»
Джон почувствовал божественный нектар на своих губах. Это, в аккурат, Эльза принесла ему стакан апельсинового сока и теперь поила его, словно больного ребенка.
Купер встал с кресла. Цель придала ему сил. Он уверенно взял стакан у экономки из рук, осушил его двумя глотками и произнес:
— Эльза, принесите мой костюм. Вызовите уборщиков. Я еду в Кембридж.
— Хорошо, сэр, — ответила она.
Джон вышел из дома и направился к машине, мирно ожидающей его у парадного входа.
