неподдельной радостью вскрикнул:
— Сотник Доманов! Ты?!
— Узнал, — тихо сказал человек в ватнике.
— Откуда ты взялся, волчище?
— Из камеры.
— Ну, слава Йсу, кончились твои адские муки!
Старый лицедей Шкуро, растроганно сопя и покрякивая, слез со своего тонконогого жеребца, обнялся с бывшим сотником, трижды расцеловавшись, смахнул широким рукавом слезу. Неутомимо стрекотал нацеленный на эту сцену киноаппарат. Обер — лейтенант в лоснящемся «хорьхе» поманил пальчиком к себе замызганного сотника, и «скупая мужская слеза» не помешала Шкуро мигом узреть этот указующий хозяйский перст.
— Иди, казак, иди, коли атаман кличет, — подтолкнул он Доманова в плечо к «хорьху».
Задуманная Дауровым товарищеская вечеринка с неограниченным набором напитков превратилась в пьяную оргию в честь узника и «мученика» Доманова. Да плевать на него! Какой из него узник? Просто проворовался в каком?то советском учреждении, где потел от страха под чужим именем… Ворюга несчастный!..
Вот Лихан — тот действительно здорово сел. Можно сказать — фундаментально! А все из?за неосторожности майора из «Абвер — Аусланда» герра Шульце — Хольтауза. Этот спесивый глупец из «ведомства Канариса» выдавал себя за «историка — исследователя» доктора Бруно Шульца, неутомимого искателя старинных сказаний народов Кавказа. Но он и не подозревал, что сам стал для чекистов великолепной находкой. Устраивая встречи с тайными агентами в музеях и древних храмах, высокомерный «доктор Бруно» выявил всю известную ему шпионскую сеть. Весной 1941 года он и Дауров вместе сели на клятую скамью подсудимых. Мир сделался решетчатым, а одежды — в полоску…
И тут — война! Ростовскую тюрьму эвакуировали в тыл. Поезд медленно катил по голой, словно бубен, желтой степи. И вдруг с ревом пронеслись немецкие самолеты. Вой бомб, оглушительные взрывы, крики и дикие вопли, безжалостная пулеметная дробь с голубого поднебесья. Слепящий взрыв встряхнул вагонзак, разворотил угол, как раз тот, где размещалась охрана, дыхнул пламенем. Заключенные, оставшиеся в живых, бросились во все стороны, оставляя на пути убитых и раненых.
— Стой, стой! — кричали уцелевшие конвойные.
Но кто остановится, когда пули так и свищут?
В этой неразберихе, охваченный безумным ужасом, заключенный Дауров бежал куда глаза глядят.^ Сначала он и сам не понимал, где очутился, в какой местности. Проблуждал всю ночь по степи. Только под утро набрел на какое?то болото со спасительным камышом и утятами, которые только еще учились махать крылышками. В том болоте Дауров не брезговал даже лягушками…
И какова же благодарность за житейские муки? Уголовник Доманов пошел в гору: вовремя «подыграл» в спланированном Оберлендером спектакле при встрече Шкуро. Ныне он с высокими полномочиями абверовского сотрудника из «казачьего стана» гоняет на машине от Ростова до Запорожья, вербуя «добровольцев». А он, Дауров, до сих пор плесневеет в безвестности, «управляя» в жалком городишке, из которого больше половины жителей ушло вместе с красными…
Не иначе как для сбережения душевного равновесия господин бургомистр без всякой связи с предыдущим разговором угрюмо высказал секретарше свою мечту и свою надежду:
— Немцы обещали мне высокий пост во Владикавказе[1]. Там я вас озолочу…
— И долго ожидать этой волнующей сцены? — холодно спросила Кристина.
— Заверяю — не очень.
— Никогда не верила доморощенным вещунам…
— А я не гадаю — я знаю. Только подумать: потери у красных огромны, танков нет, боеприпасов — тоже. Германцу нужна нефть Грозного и Баку. Значит, они будут бить в одну точку — на Владикавказ, чтобы добраться до нефти.
— О, да вы настоящий стратег, господин бургомистр!
— А вы не смейтесь… У русских есть мудрое изречение: смеется тот, кто смеется последним. А я добавлю: веселее всех смеется победитель. И горестнее всех плачет побежденный… А что мы видим из вашего окна с чудесным пейзажем?
По дороге двигались немецкие войска: тринадцатая танковая дивизия генерал — майора Герра и третья танковая дивизия генерал — майора Брайта. Пехота генералов фон Рюкнагеля и фон Клеппа…
— С чудесным пейзажем?.. Вы говорите о виселицах?
— Вы правы, фрейлейн, виселицы надо бы соорудить где?нибудь подальше. Да я не о них! Я про немцев. Скоро мы будем в столице Осетии. И тогда… А, к черту столицу! Зачем ждать?..
Это совершилось впервые и потому неожиданно, хотя Кристина побаивалась, что когда?нибудь бургомистр решится. Она противилась изо всех сил, когда побагровевший Лихан схватил ее за руки и потянулся слюнявым ртом к ее губам… Но тут двери распахнулись.
— Кто осмел… — заорал было Лихан и осекся.
В двери, гулко грохоча подкованными сапогами, входили немецкие автоматчики, а с ними сам герр комендант, худой и длинный, словно жердь, гауптман Функель. Он оглядел помещение быстрым, цепким взглядом и подобострастно дал дорогу другому — плотно сбитому, краснощекому штурмбанфюреру СС.
Эсэсовец пренебрежительно оттопырил губы, глядя на взбудораженного бургомистра, который торопливо застегивал воротник рубашки, а ногой заталкивал под стол кубанку, свалившуюся с головы во время атаки на Кристину. Лысоватый череп блестел от пота. Эсэсовец искоса взглянул и на Кристину, лицо которой было красным, и что?то тихо сказал коменданту.
Гауптман Функель плохо владел русским языком и посему помогал себе твердым, как гвоздь, указательным пальцем, при каждом слове тыча им в грудь бургомистра.
— Герр штурмбанфюрер спрашивает: вы хотель баловаться с девочка, да?
— Ну что вы, господа? — ответил тот, побледнев.
— А что сказать девочка? — обратился комендант к Кристине.
Она пожала плечами и с неприкрытым сарказмом обронила:
— Он изволил читать лекцию на тему «Крафт дурх Фройде»[2] .
Лихан Дауров ничего не понял и только верноподданно пожирал немцев глазами. Функель перевел ее ответ. Плотный эсэсовец оценил шутку — осклабился. Комендант хихикнул.
— О, девочка говориль отшень смешно. Гросдойче шютка! — Однако снова насупился, обращаясь к бургомистру: — Гут! Симпатичные и смешные девочка — отшень карашо. Но потшему занимайсь девочка во время слюжба? Варум?
— Недоразумение вышло, господин герр комендант, — лепетал Лихан. — Она не девочка, она моя секретарша. Служба!.. Вспомнил: ее прислал ко мне ваш заместитель — герр Мюллер…
— Мюллер присылайт? Зер гут! Будем проверяйт!.. А теперь слюшай: ми пришьоль работайт! Арбайтен — шнеллер, шнеллер…
— Прошу господ в мой кабинет! — Лихан наконец догадался склониться в низком поклоне.
В кабинете крепыш штурмбанфюрер по — хозяйски уселся в единственное кожаное кресло и о чем?то быстро заговорил. Гауптман Функель хмурил брови, когда переводил, ибо лишился возможности преодолевать языковые трудности с помощью пальца:
— Господин штурмбанфюрер герр Хейниш ест натшальник СД на наш регион. Он спрашивай: потшему нет порядок? Орднунг ист орднунг![3] Потшему бургомистрат без переводшик? Потшему я вас дольжен переводишь? Потшему никто не научиль себя шпрехен зи дойч?
— Айн момент! — подхватился Лихан и кинулся к дверям, распахнул их и позвал: — Фрейлейи Бергер!
— Фрейлейн? — удивленно поднял брови эсэсовец. — Варум?
— Она фольксдойче, — брякнул Лихан и одернул рубашку.
Кристина Бергер вошла спокойно, уже приведя себя в порядок. Штурмбанфюрер с любопытством
