Он кивнул и дотронулся ладонью до обоев.
— Сырая хата. Беда всех первых этажей старых известняковых домов. Известняк воду впитывает, как губка… Ничего, подсушим. И нужно почаще держать окна нараспашку. Какое все влажное… отсюда и запах.
Он поставил сумку и присел на корточки, разглядывая отставшие квадратики линолеума, постучал по полу и констатировал:
— Скоро провалится. Хорошо, что здесь подвала нет — сразу фундамент. Иначе улетели бы в один прекрасный день!
Кира, сделав согласный жест, сбросила сапоги и наклонилась, выглядывая среди обуви тапочки, но там их не оказалось. Тогда она открыла верхнюю крышку тумбочки, и тотчас с грохотом отворилась нижняя, тяжело ударившись об пол и чудом не отшибив ей ноги. Взвизгнув, она отскочила, потом чертыхнулась. Стас схватился за сердце и прислонился к стене.
— Господи, Кирка, ты ж поосторожней с этой рухлядью! Давай лучше я вначале все пооткрываю, ладно? Тем более, у тебя с тумбочками с детства нелады.
— А ну тебя! — отмахнулась Кира. — Зато мы теперь знаем, как с ней надо обращаться.
Она вытащила две пары тапочек — пушистые ярко-зеленые для себя и большие растоптанные — для брата, потом потянулась к зеркалу и сдернула с него ткань, и зеркало, несмотря на пыль, сразу же ожило — казалось, в прихожую внимательно глянул чей-то большой блестящий глаз.
— Вообще-то, насколько мне известно, так не полагается, — мягко заметил Стас. Кира ответила ему недовольным взглядом.
— Стас, нам тут жить, а что толку от зеркала, если в него нельзя посмотреться. Прошло уже достаточно времени. К тому же, я не суеверна.
Он пожал плечами, потом, хлопая задниками тапочек, подошел к тумбочке, снял телефонную трубку, послушал и удовлетворенно кивнул.
— Уже хорошо. Так, — его рука начала порхать в воздухе, указывая на закрытые двери, — комната, комната, комната… а это, надо полагать, ванная. Сейчас посмотрим, как обстоят дела с водой и местной сантехникой…
Он подошел к нужной двери, щелкнул пластинкой выключателя, отодвинул удерживавший дверь шпингалет, открыл ее, и на него тотчас с лязгом повалилась пыльная стремянка, с которой дождем возмущенно посыпались большие и маленькие сенокосцы и торопливо засеменили прочь. Кира, не удержавшись, вскрикнула, потом засмеялась.
— Так, не ванная, — сердито констатировал Стас и вернул стремянку в прежнее положение. — Чуво хихикаешь, чуво?!.. Господи, ну и барахла!
Кира, подойдя, заглянула через его плечо в кладовку, забитую ржавыми инструментами, банками, газетами, мешками, жестяными коробками, мотками проволоки и веревок, искореженными останками какого-то древнего велосипеда, рулонами обоев, шлангами, электродеталями, тряпками и прочей рухлядью. Все это было свалено огромной кучей, свисало со стен и даже с потолка, и над этим господствовал толстый слой паутины и пыли. Казалось, что они заглянули в логово некого огромного паука-барахольщика, стаскивавшего сюда все, что ему только удавалось найти.
— Ничего себе! Да здесь не убирали лет шестьсот!
— Что ж, это можно понять, — мрачно пробормотал Стас. — Меня и самого не тянет здесь убирать. А ведь придется. Ладно, продолжим процесс ознакомления с дворцом.
Он закрыл дверь, щелкнул выключателем и отворил соседнюю — уже осторожно. Но на этот раз осторожность была излишней. Это действительно оказалась ванная — просторная, с совмещенным санузлом. Из крана в потрескавшуюся раковину с мерным шелестом шлепала вода. Голубой потолок с пластами отслоившейся штукатурки был затянут неизменной паутиной, выходящее на кухню окошко покрыто толстым слоем пыли, неприкрытое зеркальце и зеркальная же полка были мутными и грязными. В углу стояла старинная стиральная машинка «Таврия», на которую Кира посмотрела растерянно.
— Как ты думаешь, она работает?
— Вряд ли, — Стас, наклонившись, внимательно разглядывал трубы. Лицо его было удрученным. — М-да, все это очень и очень грустно. Все проржавело, полотенцесушитель вот-вот отвалится… Ой, как грустно-то, а… Как насчет воды?
Он отвернул кран, и в ванну с ржавыми потеками хлынула вода, смыв очередного сенокосца, который, отчаянно размахивая лапами, исчез в сливном отверстии.
— Горячая есть? — поспешно спросила Кира. Стас открыл другой кран, потрогал воду пальцем и тут же закрыл.
— В таких старых домах обычно стоят колонки. Пошли на кухню, посмотрим, и если это так, то нам повезло. Горячая вода — большая ценность.
Кира хмыкнула, разглядывая полки, заставленные разнообразными средствами бытовой химии, потом недоуменно вздернула брови. На одной из полок, рядом со средством для мытья окон, стоял тяжелый бронзовый шандал с длинной, лишь чуть-чуть оплывшей свечкой, которую, видимо, зажигали только однажды. Зачем Вере Леонидовне понадобилась в ванной свеча? Предусмотрительность на случай неожиданного отключения света? Вряд ли бабушка любила принимать ванну при свечах — не тот возраст… впрочем, черт его разберешь этот возраст, мало ли, что кому нравится — при этом же далеко не все оглядываются на количество прожитых лет. Пожав плечами, она наклонилась, отодвинула ящик пластмассовой ванной тумбочки, и недоумение на ее лице превратилось в удивление.
— Стас, посмотри-ка.
Стас, уже собравшийся покинуть ванную, недовольно развернулся и подошел к ней.
— На что?
Кира кивком указала направление, и он, наклонившись, присвистнул, разглядывая ящик, доверху набитый разнообразными баллончиками освежителя воздуха.
— Да, впечатляет!
— Интересно, зачем ей столько? — Кира вытащила один баллончик, потом другой. Все они были неиспользованными.
— Старушка была крайне запаслива.
— При всей своей запасливости, она, все же, насколько мне известно, была пенсионеркой, — заметила Кира, с грохотом сваливая освежители обратно в ящик. Стас рассеянно кивнул.
— Ну да. И что?
— Тебе известно, сколько стоит вот такой освежитель?
Стас всем своим видом показал, что ему это неизвестно.
— Его здесь лежит гривен на двести.
Он снова присвистнул, на этот раз не без уважения.
— Пенсия у нашей бабаньки, насколько мне известно, вряд ли превышала… ну сотни четыре. Скорее всего, триста пятьдесят. Тратить большую часть пенсии на освежители… если только у нее не была какая-нибудь мания. Или по одному прикупала каждый месяц? Может, она их коллекционировала?
— А может, кто-нибудь подарил ей целую партию? — предположила Кира, невольно переводя взгляд на шандал и обратно на ящик. — Ну, там… на день рождения.
— Очень странный подарок, — Стас потер ухо. — А может, наша бабка была не такая уж бедная? Может, где-нибудь тут спрятаны золотые слитки? Или стулья набиты алмазами?
Кира фыркнула, всплеском жестов выразив явное презрение к этой версии.
— Скажешь тоже!
Стас пожал плечами и свел ладони в звонком, задорном хлопке.
— Пошли на кухню! Честно говоря, мне наплевать, сколько у нее было освежителей или, там, средств для чистки унитаза! Есть вещи и поважнее, — он задрал голову и критически осмотрел лохмотья паутины и отслоившуюся штукатурку. — Главное, чтоб за эти полгода потолок не рухнул нам на головы вместе с соседями. Если это произойдет, я буду очень недоволен.
— Если это произойдет, тебе уже будет все равно, — оптимистично заметила сестра и потянула его за локоть. — А машинку тебе все равно придется осмотреть. Я — дитя технического прогресса, и отвыкла мельтешить руками в тазике.
Стас пробурчал что-то нечленораздельное и поплелся следом за ней на кухню, по пути хмуро разглядывая отклеившиеся полотнища обоев, пыльные антресоли, где громоздились еще более пыльные банки, и пол, податливо прогибающийся под ногами.
Уже на пороге кухни Кира вдруг по-кошачьи пригнулась, сузив глаза, после чего стрелой метнулась к окну, чуть не опрокинув по дороге табуретку, резким движением отдернула одну из тонких белых занавесок, и на нее испуганно глянуло вплотную прижатое к стеклу расплывшееся, незнакомое старушечье лицо, над которым громоздились мелкие стального цвета кудряшки. Лицо беззвучно открыло рот, после чего исчезло, словно его владельца неожиданно сдуло ветром.
— Проклятье! Нет, ты это видел?! — задыхаясь от негодования воскликнула Кира, размахивая руками. Стас, не ответив, грациозно скользнул к столу и ловко подхватил сахарницу, сметенную со стола разбушевавшимися руками сестры. — Ой!
— Ай! — отозвался Стас, возвращая сахарницу на стол — подальше от опасного места. — Видел. И что такого? Любопытство такого рода прямопропорционально возрасту. Старые люди, заняться нечем…Научись себя сдерживать — это не последняя физиономия, которая будет висеть в нашем окне, а сахарница здесь скорее всего одна. Привыкнут — перестанут заглядывать.
— Привыкнут… — проворчала Кира. — Я не люблю, когда в мои окна кто-то заглядывает! Терпеть этого не могу!
Она приоткрыла другую штору, посмотрела на двор и невольно вздрогнула.
Все, кто сидел на скамейках или прогуливался мимо дома, смотрели на нее. Смотрели очень внимательно. Несмотря на расстояние, Кира не могла ошибиться. Они смотрели именно на ее лицо, появившееся между разошедшимися занавесками, а до этого, вероятно, смотрели на окно. И тетя Тоня, уже умостившая свои внушительные телеса на одной из скамеек, смотрела тоже.
Это продолжалось секунду, а потом скрещенные взгляды вдруг резво разбежались в разных направлениях, вернувшись к детям, газетам, шахматам, нардам и лицам собеседников. Кира отступила назад, и занавески сомкнулись.
— Да что же это такое?! — прошептала она. — Стас, они так и смотрят…
— Не выглядывай в окно, если это тебя так волнует, — посоветовал Стас, уже возящийся с колонкой. — И вообще наплюй! Так недолго и параноиком стать!
Он зажег газ, открыл кран и через несколько секунд в зеве колонки что-то вздохнуло, хлопнуло, и оттуда свирепо полыхнуло. Вниз посыпалась сажа.
— Елки! — опасливо сказал Стас, глядя на огонь, уже горящий ровно, потом сунул палец под струю воды и блаженно сощурился. — А-а-а! Горяченькая!
Кира, усилием воли преобразовав свои возмущение и легкую тревогу в философское пожатие плечами, открыла дверцу холодильника, заранее
