больших неприятностей. Ашот вспылил — сказалась южная кровь — и хлопнул дверью.
Другую работу искать ему не захотелось, поскольку он не умел делать ничего, кроме распиливания жены под музыку Кальмана, и он решил сделать профессию из своих внеслужебных увлечений — мелкого мошенничества и еще более мелкой торговли наркотиками.
Жена, у которой за прошедшие года командирский голос и усики замечательно развились, так что она стала похожа на бравого старшину-сверхсрочника, потерялась где-то на бескрайних просторах России. Ашотик был этому несказанно рад: единственное, на что она годилась — пилить ее на сцене, а этому занятию пришел конец.
Ашот переезжал из города в город, проворачивая две-три стандартные аферы, поскольку фантазия его была небогата. В этой новой профессии ему очень помогали навыки иллюзиониста. Однако жестокая судьба подкинула ему очередную пакость: Ашотик нарвался на внимательного и осторожного клиента и попал на скамью подсудимых, получив для первого раза не очень большой срок.
На зоне его, как представителя достойной и уважаемой уголовной профессии, не слишком обижали, у Ашота появилось свободное время, и он, к собственному удивлению, пристрастился к чтению книг.
Книг в лагерной библиотеке было немного, некоторые — совсем неудобочитаемые, например политэкономия социализма, который к этому времени уже приказал долго жить, или огромный том о разведении свиней белой степной породы. На этом фоне попавшаяся Ашоту книга о культуре и мифологии древней Ассирии и Вавилона показалась ему очень интересной.
Ашотика за примерное поведение выпустили досрочно, он начал понемногу заниматься прежним бизнесом, хотя заметил, что времена очень изменились и жулик-одиночка должен быть осторожен как никогда, чтобы не попасться на глаза «браткам» из серьезных криминальных группировок.
Сложная творческая судьба забросила Ашота в северную столицу — колыбель трех революций, город-герой Санкт-Петербург.
И здесь, присматриваясь к окружающей обстановке и планируя очередную операцию по отъему денег у ближних в особо малых размерах, он случайно заметил нескольких решительных черноволосых парней, получавших ежемесячный взнос у старика-сапожника.
Ашот подсел к сапожнику и разговорился с ним. В процессе беседы он выяснил, что этот ремесленник, как и большинство его коллег в городе, — айсор, то есть ассириец, и платит он мзду своей же ассирийской мафии. Вообще-то называть ее мафией язык не поворачивался, настолько мала и незначительна была эта группировка.
Ашот Арутюнян серьезно задумался. Он вспомнил прочитанную на зоне книгу, и кое-какие идеи зашевелились у него в голове.
В то же самое время он случайно узнал от одного своего знакомого, который периодически продавал Ашоту небольшие партии дури для распространения среди детей среднего школьного возраста, что примерно через месяц в город должен прибыть знаменитый Киргиз с огромной партией наркотиков, такой большой, какой еще не бывало. Эти наркотики собирался приобрести один из крупнейших уголовных авторитетов, с тем чтобы в дальнейшем с десятикратной прибылью перепродать на Запад.
Ашот Арутюнян задумался еще более серьезно. В его мозгу созрели прямо-таки наполеоновские планы.
Самое удивительное, что он эти планы почти сумел осуществить. Разговорившись с несколькими молодыми айсорами, он умудрился увлечь их красивой сказкой о возрождении былого могущества великого ассирийского народа. В заброшенном подвале оборудовал святилище, вспомнил прежние навыки циркового иллюзиониста, для верности на каждом «богослужении» обкуривал своих молодых приверженцев наркотической травкой...
Ашот сам удивлялся легковерию и энтузиазму молодых ассирийцев и тому, как быстро пополнялись их ряды. Впрочем, это было не так уж и удивительно: вокруг одна за другой возникали группы поклонников бредовых идей и выдуманных вероучений, и на фоне фашиствующих молодчиков в тяжелых сапогах и кожаных куртках с нашивками в виде стилизованной свастики или таких же безумных парней, вырядившихся в волчьи шкуры и пытающихся возродить никогда не существовавший культ Велеса и Перуна, поклонение древним ассирийским богам выглядело вполне убедительно. Молодые люди нуждались в объединяющей идеологии, дающей им уверенность в собственной значительности и нужное(tm), заменив выродившийся и давно забытый комсомол, да и гипнотический взгляд «великого жреца» в сочетании со сладковато пахнущей травкой делал свое дело.
Огромной удачей для Ашота оказалась встреча с двумя глухонемыми наркоманами, братьями- близнецами. Он перевел их с самодельного опиума, на котором они медленно умирали, на сильнодействующий синтетический наркотик и полностью подчинил их своей воле, превратив в послушных и нерассуждающих зомби. Под действием гипнотического внушения, усиленного очередной дозой, глухонемые, одетые в развевающиеся белые балахоны поверх бронежилетов, послушно играли роль златолицых, выполняя любые, самые дикие приказы хозяина. Равнодушие к опасности, нечеловеческая жестокость и странный автоматизм движений этих живых роботов так пугал и обескураживал всех, кто с ними сталкивался, что златолицые, практически не встречая сопротивления, расчистили Ашоту путь к вожделенной сделке с Киргизом.
В промежутках между «сценическими выступлениями» Ашот держал их взаперти, как диких зверей.
С помощью своих ручных чудовищ, наркотиков и мистического страха новоявленному жрецу удалось не только сплотить и усилить ассирийскую группировку, но и обезглавить в буквальном смысле несколько крупных мафиозных кланов. Его конечной целью было захватить огромную партию наркотиков, на которую уже нашелся крупный покупатель, но Киргиз оказался Ашоту не по зубам, операция сорвалась, а потом уже все пошло вразнос.
Вышли из-под контроля глухонемые ассистенты, и уцелевшая после сражения с Киргизом ассирийская молодежь взбунтовалась против своего великого жреца...
«Ничего, — думал Ашот, улепетывая по сырым и темным подземным коридорам, — ничего, пусть не удалось захватить киргизскую дурь, но эта статуэтка тоже стоит огромных денег, а покупателя на нее найти — еще легче, чем на наркотики...»
И Ашот любовно прижал к груди статуэтку львиноголовой Ламашту.
Маркиз снова надавил на кнопку звонка.
Наконец за дверью послышалось шлепанье босых ног по линолеуму, и страдальческий женский голос осведомился:
— Кого черт принес?
— Это Катя? — вежливо спросил Маркиз. — Мне бы с Нелли поговорить!
— Нелька, это к тебе! — крикнули за дверью, и защелкали отворяемые запоры.
На пороге стояла сонная рыхловатая блондинка, с опухшим по утреннему состоянию лицом, в остатках вчерашнего макияжа и в длинной белой футболке вместо одежды. Переступая по полу босыми полными ногами, блондинка с интересом окинула Маркиза взглядом, снова крикнула через плечо:
— Нелька, зараза, сама своим гостям открывай! — и пошлепала в глубь квартиры, лениво покачивая аппетитными бедрами.
Маркиз постоял еще с минуту в коридоре, и наконец из-за полуприкрытой двери высунулись всклокоченная каштановая шевелюра и один карий глаз.
— Это кто ж это? — осведомилась Нелли. — А, это ты! — Она окончательно проснулась и резко поскучнела. — Притащился все-таки! Я-то надеялась — адрес забудешь!
— Разве тебя можно забыть? — галантно проворковал Леня.
— Завянь, — огрызнулась девица, — от тебя одни неприятности! Еще в такую рань притащился!
— Уже первый час! — ответил Маркиз назидательно. — Кто рано встает, тому Бог подает!
— Первый час! — передразнила Нелли. — А мы знаешь, когда ложимся? Работа у нас ночная. Короче, чего тебе надо?
— Так и будешь меня держать на пороге?
— Ладно, заходи! — Нелли пошире открыла дверь, и Маркиз вошел в ее комнату.
