— Будут-скажу, — недовольно бросила Анна и отвернулась. — Ждите.
— Я и так вам в рот заглядываю, — вздохнул Зародов. — Может, дров ей поколоть? Глядите, какая куча чурок. А? Я ведь в прошлом тимуровец.
— Помолчите, пожалуйста, — поморщилась Анна. — — Без ваших шуток тошно.
— Понял: бурундук — птичка, — сказал Иван и сел на место. — Кстати, а избу она не закрыла. Заходи и бери что хочешь… У них что здесь, другие социальные отношения?.. А я, пожалуй, дреману часок, — он прислонился к плетню и закрыл глаза. — Бабушка придет — пихнете…
Может, пойти, походить по деревне, размышляла Анна, с чего-то начинать надо, не в гости приехали, на работу. Зайти к начальнику лесоучастка, все-таки официальное лицо, может, он что подскажет? О Макарихе, поселке в сто дворов она кое-что уже знала. Капитан катера, на котором плыли двое суток от райцентра, говорливый мужичок, едва узнав, что молодая пара (их приняли за мужа и жену) едет в Макариху, вытаращил глаза и засвистел.
— Вас что же туда, за тунеядство? Иль по вербовке?
— По вербовке, — сказала Анна.
— Ну это еще ничего, — протянул капитан. — Кержакам понравитесь — на постой пустят. А туники в бараке живут. Веселый барак! Особенно в аванс и получку. Кержаки грозятся спалить его к едрене фене. А ведь и спалят!
На северной реке по-весеннему еще было холодно, в трюме, куда поместили Анну с Зародовым, не оказалось стекол в иллюминаторах, да и весь катер был битый, мятый, обшарпанный молевым лесом и видом своим походил на капитана. Но капитан все-таки душа-человек, позвал в рубку-единственное теплое помещение. Позвал и первым делом вынул из-под штурвала початую бутылку, отер рукавом горлышко, сунул Зародову:
— А ну-ка, парень, врежь!
Зародов глянул на Анну и сказал — не пью. Затем капитан расспросил — зачем да куда и догадливо изрек:
— Понял. Деньги делать поехали. Только ты, парень, сам запомни и бабе своей скажи: денег в Макарихе нету. Нынче ж реформа денежная. Старыми-то получали — ого! А на новые переложить?.. В лесу денег нету, в лесу мантулить надо. Не зря ж туников к нам на исправление присылают! — Анне разговаривать с ним не хотелось, впрочем, и капитан все время обращался лишь к Зародову, не замечая «бабу». Зародов же помалкивал, косясь на Анну.
— Да-а, — вдруг протянул капитан. — Гляди-ка, сколь нынче реформ! И деньги поменяли, и в космос человека запустили. Кержаки говорят, это все к концу света.
На исходе пути капитан, окончательно расположившись к попутчикам-пассажирам, неожиданно предложил:
— Вот что, господа вербованные. Нахаркайте вы на подъемные, что вам отвалили, не суйтесь в лес, там и без вас балду гоняют. А купите-ка вы пасеку колодок на десять, и года через три озолотитесь. Там вокруг Макарихи шелкопрядников и гарей тьма, медосбор — убиться легче. Кержаки там старыми деньгами избы обклеивали. Вы держитесь к ним поближе и на ус мотайте. У них, лешаков, ничего не пропадает. Летом мед, осенью орех, зимой пушнина, весной рыба. Умеют жить.
Вспомнив это, Анна усмехнулась. Может, и правда, завести пасеку? От мысли пойти к начальнику лесоучастка она тут же отказалась. Аронов инструктировал: как можно меньше ходите к местным властям, в некоторых случаях даже избегайте их. «Я, — сказал он, — не знаю, почему это так, но Гудошников никогда не обращался ни в райисполкомы, ни в сельсоветы, а милиционеров так вообще за версту обходил. Наоборот, казалось бы, ему сподручнее было действовать через местные власти. Он — герой гражданской войны, орденоносец, бывший комиссар, — кого хочешь убедил бы и помощи добился. Он же на протезе хромал десятки верст, а машины не просил…»
Вот она, Макариха, заповедное место Гудошникова. Судя по материалам, и был-то он здесь всего раз, правда, четыре месяца прожил. Но все равно, выходит, можно найти подход к старообрядцам. Он есть, он существует, только с какой стороны?
Дремавший Зародов вдруг выпрямился, смахнул пот со лба, выступивший под горячим солнцем.
— Так, озарило, — будничным голосом сказал он. — Хватит, начальник, ломать голову.
— Что еще? — поморщилась Анна.
— Будем использовать старый капитал. Вернее, чужой капитал, если пока своего не нажили. Нечего от бабушки скрывать. Надо ей заявить или намекнуть, что мы пришли от Гудошникова. Его-то она помнит! Наверняка помнит! И ей сразу все ясно, и нам полезно.
— Это уже неплохо, — оживилась Анна. — По крайней мере, первая подходящая мысль. А вы, Ваня, соображаете.
— Ну так, — пожал плечами Зародов. — Подчиненные иногда тоже кумекают, если их не зажимать. А вообще, мне во сне всегда хорошие мысли приходят.
— Тогда спите еще, — распорядилась Анна. — Хоть целые сутки.
— Это можно, — сказал Иван и снова привалился к плетню.
Однако поспать ему не дали. По-хозяйски отворив калитку, во двор вошел высокий, седобородый старик в рубахе навыпуск и валяной крестьянской шапке, несмотря на грядущий жаркий день. Он мельком глянул на пришлых, поздоровался и с ходу направился в избу. Через несколько минут старик вышел оттуда с тяжелым, на длинной ручке, колуном и, поставив одну из чурок на попа, стал колоть. Работал он неторопко, с прицелом, с глубоким придыхом в момент каждого удара, и белые поленья отлетали с веселым звоном. Расправившись с одной чуркой, он развернул другую, толстую, комлевую, примерился и развалил ее пополам, в три удара. В старике, а на вид ему было, пожалуй, за семьдесят, чувствовалась какая-то спокойная, без удали и молодцеватости, мощь. Он, как тяжеловоз, впрягшись в оглобли, тянул груз не спеша, размеренно, зато мог въехать на любую гору. Между тем куча дров росла на глазах, и Зародов не выдержал.
— Пойду помогу, — бросил он и добавил с поддевкой:
— С вашего позволения, конечно.
Иван подошел к старику и, выждав, когда тот расправится с очередным чурбаком, попросил с веселым задором:
— Ну-ка, дед, дай-ка мне размяться. Руки чешутся! Старик оперся ни колун, неторопливо оглядел Зародова.
— В сенях там еще один есть, — сказал он. — Токо немоченый, с черешка соскакивает.
— Ничего! — возразил Иван. — Клин поставим.
Мужики замахали колунами, старик по-прежнему размеренно, Иван — самозабвенно и азартно. Сидеть и смотреть было уже невмоготу. Анна подошла к мужикам и начала отбрасывать поленья, выхватывая их чуть ли не из-под колунов. Простая крестьянская работа неожиданно сблизила их, и, еще не обмолвившись ни единым словом со стариком, Анна вдруг ощутила доверие к нему и даже какое-то притяжение. Через полчаса уже казалось, что в Макарихе они давно, и что не первый раз они вот так близко встречаются с этим стариком, и бесплодные вопросы, мучившие Анну все утро, будто отступили и потеряли прежнюю остроту. Даже боль в суставах прошла.
Тяп, тяп — стучал Зародов, стараясь угодить в одно место.
— Г-гах! — выдыхал старик, и шапка подпрыгивала на его голове.
Они были под стать друг другу, Иван даже пошире в плечах, оба длиннорукие, прямые. Правда, Зародов сильно потел, волосы размещались сосульками, тогда как на старике и капли не выступило. Он только раскраснелся, побагровел, отчего белая лохматая борода казалась еще белее.
«Хорошо, все хорошо! — про себя восклицала Анна, отшвыривая дрова и переворачивая мужикам чурки. — Пусть все идет так, как есть. Так, как есть».
— Ты, девка, не суетись, — вдруг сказал старик. — Зашибем ненароком. Отойди.
Полено выпало из рук. Анна отступила за спины и растерянно огляделась. Ком обиды, что она, выходит, здесь не нужна и бесполезна, уже подкатывался к горлу, и, подавляя его, Анна снова схватилась за поленья и начала складывать их вдоль плетня. «И в самом деле, — зашибут, — уже через минуту думала она. — Ишь как размахались… Что тут обижаться?»
