другое. Я открою Ис цивилизованному миру… римский Ис. Дай мне несколько лет, и о нем заговорят, как о богатой и могущественной провинции Империи, королеве северных морей. Вот увидишь. Ведь нельзя же всерьез считать огромный прекрасный город логовом колдунов и ведьм!
Выслушав эту горячую тираду, Марк Валерий Грациллоний печально улыбнулся:
— Что ж, дерзай, сын. И помни: со щитом или на щите — ты римлянин!
Только много ли их осталось, истинных римлян? Римлянами теперь называют себя и вчерашние варвары, без капли римской крови в жилах. Они не знают языка Рима, они никогда не видели Матери городов… Как долго сможет Рим рассчитывать на их преданность, когда прельщают и манят отовсюду новые боги?
Глава четвертая
I
Вокруг было море. Раздув паруса, ветер гнал шхуну навстречу кудрявым облакам и малахитовым волнам. От соленого воздуха кружилась голова. Грациллоний стоял возле фигуры лебедя с длинной изогнутой шеей, украшавшей правый борт, и озирал морские просторы. Он был счастлив. Он улыбался. Позади оставался скалистый британский берег, уже почти неразличимый, лишь смутно мерцало в той стороне пятно молочного цвета — фарос Дубрия. Впереди был туман.
Отец учил его: «Представь, что ты сливаешься с кораблем. Что тело твое — стремительный корпус, а руки — мачты. И сразу прекратится качка, исчезнут тошнота и головокружение». Мальчишкой Грациллонию нравилось воображать себя белым парусом. И сегодня он опять превратился в корабль. А завтра будет шагать по твердой земле. Земля не раскачивается из стороны в сторону. На земле многое зависит от твоей свободной воли; на море же человек остается наедине с Господом и всецело подвластен воле Его. Хвала и благодарность Митре за то, что Он исполнил тайное желание одного из своих грешных чад, Гая Валерия Грациллония, и пусть ненадолго, но вернул ему пьянящее чувство свободы, разлитое в морском ветре.
Отчаянно жестикулируя, к нему подбежал капитан.
— Скорее, центурион! Парни там сцепились не на шутку. Как бы беды не вышло!
— В чем дело, капитан?
— У ваших морская болезнь, центурион. У многих. Ну, кого-то и вывернуло на палубу, сразу после уборки. Вахтенные заартачились и не хотят мыть заново. В общем, слово за слово…
— Хороша же у вас на флоте дисциплина! — Грациллоний круто развернулся и направился в сторону палубы.
— Парни и так недовольны, центурион, — оправдывался капитан на ходу. Он еле поспевал за Грациллонием. — В это время флот обычно стоит в гавани, а мы сидим по домам. Если бы не предписание командующего…
На открытом пространстве у мачты в два ряда стояли легионеры. Меньше половины — это Грациллоний определил еще издали. Остальных свалила морская болезнь. Моряков было больше. Они полукругом обступили солдат и размахивали кулаками, подзадоривая друг друга. Рулевой и вахтенные, которых долг удерживал на местах, выкрикивали угрозы издали. Солдаты не решались обнажить мечи без приказа, но кулаки были сжаты, глаза налились кровью. Достаточно лишь искры — и вспыхнет драка. На поясах у матросов висели длинные кривые ножи, и кое-кто уже нервно постукивал пальцами по рукояткам.
Перед заводилой, рыжим долговязым матросом, стоял, что-то негромко втолковывая ему, Квинт Юний Эпилл, помощник центуриона. В жилах этого коренастого воина текла кровь добуниев с примесью италийской, и Грациллоний не ошибся, выбрав его своим помощником. Ему было далеко за сорок, и боец он был опытный, бывалый. Молодежь лезет на рожон, а Квинт Юний всегда действовал обдуманно и хладнокровно. На него можно было положиться.
— Придержи свой язык, матрос! Вот мой тебе совет — придержи язык, — Квинт Юний казался спокойным, но не сводил с матроса тяжелого взгляда. — И успокой своих молодцов. Вы оскорбляете не нас, вы оскорбляете Августа, которому мы служим. А это серьезное преступление.
Рыжий на мгновенье смешался, не ожидая такого поворота. В поисках поддержки он оглянулся на своих приятелей, потом, нагло ухмыляясь, выкрикнул:
— Да что ты, солдатик! Мы и в мыслях не держали оскорблять Августа, да продлит Господь его дни! Мы просто думаем, чего это в легионах вдруг решили разводить свиней и взяли тебя на племя? Или легионерам надоело тешиться с овцами? А свинка — она все ж поласковее будет?!
— Извинись, матрос, — Квинт Юний побагровел. — Извинись, не то я вобью эти слова тебе в глотку, вместе с твоими гнилыми зубами!
— Извиняюсь, извиняюсь, — продолжал паясничать рыжий. — Ты, конечно же, не свинья! Не совсем свинья. Свинья, но не совсем. Твой папаша — вот он был свиньей. А мамаша твоя — шлюха.
Воздух огласился боевым кличем Второго легиона Августа. Кинан, из демециев, юный сорвиголова, не выдержал, прыгнул на рыжего и вцепился ему в глотку. Оба покатились по палубе.
— Стоять! — крикнул Грациллоний. — Эпилл, прекратить драку! Стоять! Никому не двигаться!
Легионеры замерли. Капитан выхватил из-за пазухи кусок просмоленного каната и что было сил принялся лупить им матросов по головам. Матросы с криками бросились врассыпную. Квинт Юний Эпилл подбежал к дерущимся, схватил их за волосы, рывком потянул на себя, приподнял и с силой бросил о палубу. Удар привел их в чувство. Кинан и матрос разжали объятия и вскочили на ноги. Оба покачивались и, тяжело дыша, поводили по сторонам мутными, непонимающими глазами.
— Внимание! — Грациллонию следовало довести дело до конца. — Капитан, я требую, чтобы матрос, — он указал жезлом на рыжего, — был наказан плетьми!
— Пять плетей! — капитан взмахнул рукой, и матросы бросились к рыжему. — Ты и ты! — капитан выбрал из толпы двух закадычных друзей заводилы. — Исполняйте! Остальные — проваливайте и благодарите всех святых, что дешево отделались. По местам! — Он повернулся к Грациллонию: — Ваши люди тоже не без вины, центурион, если судить по справедливости.
— Кинан, подойди, — твердым голосом сказал Грациллоний. Он вскинул жезл и хлестнул им Кинана по лицу. На щеке у юноши вспух алый рубец. — Ступай вниз, к лошадям. Останешься там до высадки. Остальным — построиться!
Легионеры быстро построились.
— Все, кроме Эпилла, — правую руку вперед!
Насупившись и не поднимая глаз на командира, легионеры выполнили приказ. Грациллоний прошел вдоль строя и нанес каждому сильный удар жезлом по руке. Впрочем, он никого не покалечил — впереди еще был долгий и трудный поход. Эпилл, наверное, тоже заслуживал наказания, но подрывать авторитет помощника Грациллоний не хотел. В это время раздался резкий сухой щелчок, как будто треснула парусина, следом — отчаянный вопль. Это дружки рыжего наказывали своего вожака и, как видно, не жалели сил.
Наведя таким образом порядок, офицеры, морской и сухопутный, спустились в капитанскую каюту. Капитан достал флягу и налил два полных кубка. Выпив, они посидели молча.
— Это верно, дисциплина на флоте уже не та, — наконец произнес капитан. — И год от года все хуже. В том нет вины матросов. Они же видят, что творится вокруг. Когда-то Рим держал здесь сильный флот. А теперь… Теперь ходят вот такие посудины, вроде нашей. Любая галера саксов ее догонит и перегонит! Саксы творят что хотят, и в море, и на побережье. Где вчера была деревня, богатая, куда матросы к девицам бегали, — сегодня пепелище, головешки еще тлеют, трупы везде…
Саксы наведались. Прошли морем. Мимо нас. А мы бессильны. О каком боевом духе, не говоря уж о дисциплине, может идти речь? Люди подавлены, напуганы. Озлоблены. Ну, а что у вас, на суше?
